Всем знакомые строки Александра Сергеевича Пушкина «На берегу пустынных волн стоял Он, дум великих полн», сильно повлияли на создание легенды о рождении Санкт-Петербурга. Город наш долго считался возникшим на пустом месте «из топи блат», по воле царственного Петра. Такова сила истинной поэзии.

Если бы во времена Пушкина к истории Новгородского государства, на бывших землях которого строилась новая столица, относились более внимательно! Великий поэт, серьезно интересовавшийся российской историей, наверняка был бы покорен прекрасным прошлым вольного Новгорода, но именно потому, что Новгород разительно отличался от Москвы, история его, скажем прямо, замалчивалась. Обернись все иначе — мы читали бы совершенно другого «Медного всадника». Не верится, что Александр Сергеевич остался бы равнодушен к тому, что большую часть территории будущего Санкт-Петербурга в начале XVI века занимали владения его родственников.

В начале XX века молодой историк Андрей Михайлович Гневушев издал в Киеве «Опись дворцовых волостей Водской пятины 1504-1505 годов, розданных в поместья». Именно на землях Водской пятины и был через 200 лет построен Санкт-Петербург. Великий князь московский Иван III, завоевав в 1478 году Новгородскую область, изъял земли у новгородцев и записал их «на Дворец», то есть на себя, а потом раздал своим «московским» людям.

Среди бывших дворцовых волостей фигурирует и та, которая заинтересовала бы Пушкина: «В Ореховском уезде, в Ыжерском погосте волость в Калганицах на усть Невы в Поморье Богдановская Есипова. А в ней церковь Спас Преображение. Да у Спаса же двор Богдановской большой... И отдана та волость Ондрейку да Барсальцу Прокошовым детям Онкифова, да Гриде Олешину сыну Лихорева, да Ондреевым детям Пушкина Михалцю да Яковцю, да Юшьку, да Федку, да Сенку Дубасову».

Говоря современным русским языком, Иван III отдал земли новгородца Богдана Есипова детям Прокши (Прохора) Онкифова, Алексея Лихорева и Андрея Пушкина да Сенку Дубасову. Волость была огромная и занимала пространство по левому берегу Невы от Охты до Петергофа.

В нее входили несколько десятков деревень. Были среди них деревни Ненила и Осиновое на Неве, Песку на Неве, несколько деревнь на реке Голодуше — названных, видимо, по именам первых жителей: Максимово, Гришкино, Василево. Там же находились деревня на Неве у погоста, деревня на речке на Голодуше у моря, деревня Телтеницы на речке на Дубовой у моря; не исключено, что Телтеницы через сотни лет превратились в Тентелеву деревню. Были и деревня Калганицы на речке на Калганице, деревня на Лиге (так называлась в те поры река Лиговка), деревни в устье Стрельны, деревня Попова гора (всем известный Бабигон) в окрестностях Петергофа.

Деревня Калганицы, по имени которой была названа волость, находилась на южном берегу Финского залива, на одном из островов (а этот берег представлял собою именно гряду островов не только в XV, но и в XVII веке), недалеко от Автово, в районе современного Южно-Приморского парка.

Какими именно деревнями владели родственники поэта, так и осталось загадкой. Можно только предположить, что именно Онкифовы и Пушкины и были в конце XV — начале XVI веков хозяевами большой части территории будущего Петербурга. Хотя нельзя не учитывать и того, что великий князь московский давал земли, забирал земли, перемещал новоявленных помещиков с места на место, как ему было угодно.

Но что же это были за Пушкины? Может, просто однофамильцы? Андрей Никитин Пушкин (надо полагать, отец многочисленных Пушкиных), по данным Новгородских писцовых книг, владел деревнями в Михайловском Сакульском и Васильевском Ровдушском погостах Корельского уезда, то есть далековато от наших мест. Зато Василий Никитин Пушкин (видимо, брат Андрея) имел деревни в Никольском Ижерском (или Ыжерском) погосте в Ореховском уезде: за ним числились две деревни на реке Тосне.

В 1953 году в газете «Вечерний Ленинград» появилась заметка старшего научного сотрудника архива Академии наук СССР Г. П. Блока «Предки великого поэта». Автор сообщил полузабытые сведения о том, что еще задолго до основания Петербурга часть земель будущего города принадлежала роду Пушкиных.

«...Обширная вотчина крупного новгородского феодала Богдана Есипова, захватывающая всю дельту Невы и прилегающие к ней морские берега, была отдана во владение четырем семействам. Одним из этих семейств являлись Пушкины. Их было четыре брата: Михаил, Яков, Юрий и Федор Андреевичи. Они не были прямыми предками поэта, но принадлежали, бесспорно, к тому же старому русскому роду, что и Александр Сергеевич. Прямой прапращур поэта, подмосковный помещик Михаил Иванович Пушкин, приходился им четвероюродным братом...».

В изданном тем же Гневушевым фрагменте писцовой книги Водской пятины 1539 года, из братьев Пушкиных находим только Юшка — Юрия в погосте в современном Всеволожском районе: «Великого князя деревни, что были Причистые Лисицкого монастыря, а после были за князем Семеном за Мышецким, за Юрьем за Ондреевым сыном Пушкина. И всего за Юшком за Пушкиным деревень 6, а дворов 12, а людей в них опричь помещика 11 человек».

О Якове упоминается: «деревня на Неве на усть Охты, что была за Яковом за Пушкиным...».

Зато в Ильинском Тигодском погосте на реке Тосне в сельце Задворье появляется еще Пушкин — Григорий, сын Ивана Пушкина, владеющий 11 деревнями, насчитывающими 38 дворов. Это тоже родственник Александра Сергеевича, но гению русской поэзии вряд ли было известно об этом.

Теперь вы понимаете, что, знай Александр Сергеевич о многочисленных Пушкиных, когда-то населявших Приневье, никогда не написал бы он про «берег пустынных волн».

Самолюбивый и язвительный поэт не ведал и того, что многие представители российского великосветского общества вели род свой от холопов.

Писец Великого князя Московского Дмитрий Китаев составил не только всем известную Новгородскую писцовую книгу Водской пятины 1500 года, но и так называемую «Поганую книгу», в которую вносил бывших княжеских и боярских холопов-послужильцев, «испомещенных» им в конце XV — начале XVI веков в Вотской пятине. Земли новгородцев раздавались Великим князем Московским Иваном III не только московским боярам, но и их холопам, которые звались в ту пору «послужильцами».

Эта «щедрость» Ивана III через много лет оборачивалась скандалами.

В 1647 году поссорились два помещика Вотской пятины — Семен Муравьев и Семен Кошкаров: первый обвинил второго в «холопьем» происхождении. Царь Алексей Михайлович повелел сделать «выпись» из писцо-вой книги Дмитрия Китаева, что и было совершено новгородским воеводой князем Семеном Урусовым. Проверка по делу Муравьева и Кошкарова закончилась тем, что предки обоих оказались бывшими холопами.

Многие из послужильцев затем «выбились в люди» — в «Поганой книге» достаточно известных фамилий, и, конечно, «нашли» себе других предков. А сделать это было весьма просто. Дмитрий Самоквасов, управляющий Московским архивом Министерства юстиции, писал в книге «Архивное дело в России»: «В Северо-Западном крае существовала «фабрика древних бумаг», документы фальсифицировались для получения дворянства людьми низкого звания — разночинцами и пр».

Будучи осведомлен о подробностях возникновения иных «знатных родов», Александр Сергеевич нашел бы, что ответить недоброжелателям, попрекавшим его «негритянским» происхождением. Но, увы, раздел новгородских земель Иваном III в Российской империи был тайной за семью печатями. Большей тайной, чем документы о восстании Пугачева, к которым великого поэта допустили.

Такая вот ирония судьбы.