Февральский обвал
РОССIЯ
«Секретные материалы 20 века» №3(467), 2017
Февральский обвал
Наталья Дементьева
журналист
Санкт-Петербург
1313
Февральский обвал
Демонстрация женщин на Невском проспекте 23 февраля 1917 года

«Чтобы перевернуть Россию вверх дном, то для этого всех сил человеческих недостаточно. Но — человеческих, земных. Для Провидения же, для небес и Бога достаточно, если люди: солдаты, казаки, барыни, барышни, девки, бабы, мужчины, рабочие, полицейские, гулящие девки на тротуаре проболтаются и проваландаются на Выборгской стороне и на Невском проспекте дней пять-шесть в болтовне и будут все шутить небольшие шуточки, угощаться папиросками и прочее. Познакомятся ближе и в обоюдном осязании и говоре поймут, что «все люди». Вот этого — достаточно. Потом — самое легкое сотрясение, неудачный или бестактный приказ властей — и вся Россия перевернется».

Это цитата из статьи публициста Василия Васильевича Розанова, которая была написана в начале марта 1917 года. Россия только-только разрешилась от бремени монархии и Февральской революции. Граждане еще не могли опомниться от скоропостижной смены власти. Разбирая обломки рухнувшего самодержавия, россияне пытались понять, почему трехсотлетний дом Романовых развалился, как карточный домик. Газеты и журналы, освобожденные от цензуры, взахлеб обсуждали вопросы политики и публиковали воспоминания участников революционных событий. «И мы спешим к записям очевидцев, — писал Розанов. — Эти капли живой воды, которые еще падают и не упали, которые уже отделились от небес, от судьбы, а на землю еще не успели упасть, — мы их ловим руками и жадно пьем».

Кажется, что за сто лет, прошедших после Февральской революции, живая вода истории испарилась, высохла под обложками учебников, но прикоснитесь к пожелтевшим страницам газет, писем, воспоминаний, и вы услышите разноголосье мнений и живые человеческие голоса...

Совершенно невозможная революция

9 января 1917 года в Цюрихе на собрании швейцарской рабочей молодежи Владимир Ильич Ленин прочел лекцию о русской революции 1905 года. Он закончил ее словами: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь... будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции». «Старику» Ленину шел сорок седьмой год. Его здоровье в ту пору не вызывало никаких опасений, однако вождь пролетариата не надеялся дожить до свержения самодержавия. О Ленине говорили, что он двадцать четыре часа в сутки занят революцией, что все его мысли только о революции и даже во сне он видит только революцию. Так почему же профессиональный революционер проспал февральскую переворот? Ленин уверял, что «за два месяца перед... февралем 1917 года ни один, какой угодно опытности и знания, революционер, никакой знающий народную жизнь человек не мог предсказать, что случай взорвет Россию».

Однако в Российской империи ощущение скорых изменений буквально носилось в воздухе, и прежде всего ветер перемен чувствовался в Петрограде. Генерал Спиридович, который много лет руководил личной охраной Николая II, писал: «Начался февраль месяц. Столица была как в лихорадке. Шли частичные забастовки на заводах. Бродили по улицам ничего не делающие рабочие. Происходили тайные и явные собрания, совещания. Все ждали каких-то важных событий. Шептались о возможности государственного переворота. Тревожные слухи проникали и в царский дворец. Там атмосфера была тяжелая. Точно покойник в доме». Особы, близко стоявшие у трона, почувствовали, что он колеблется, и стали всерьез задумываться о завтрашнем дне. Адмирал Константин Нилов, любитель выпить и резать правду-матку в глаза, с военной краткостью сформулировал будущее царской элиты: «Скоро будет революция. Нас всех повесят, а на каком фонаре висеть — все равно».

Казалось, что в столице остался только один человек, который не верил в возможность революции. Этим человеком был император Николай II. О революционных настроениях царю докладывали разные лица: и по долгу службы, и по-дружески, по-родственному. Две весьма примечательные встречи произошли 10 февраля 1917 года. Утром Николая II завтракал с другом детства, великим князем Алексеем Михайловичем. Затем они прошли в спальню императрицы Александры Федоровны. Государыня была больна и лежала в постели. Великий князь Алексей Михайлович указал на икону и сказал, что будет говорить как на духу:

– Быть может, через два месяца в России не останется камня на камне, что напоминало о вас, наших самодержцах, — проговорил великий князь и обратился к императрице. — Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем, но не забывайте о нас. Разве мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою родственников!

После этого неприятного инцидента Николай II принял председателя Государственной думы Михаила Владимировича Родзянко. Председатель Думы считал, что положение в стране ухудшается с каждым днем и виной тому «спекуляция, взятки, бешеное обогащение ловких людей, которое достигло неимоверных размеров». Николай встретил Родзянко очень холодно, доклад слушал невнимательно.
– Нельзя ли поторопиться? — резко заметил император. — Меня ждет великий князь Михаил Александрович пить чай.

Родзянко продолжил доклад, упомянул о возможности революции. Николай с раздражением ответил, что у него совершенно противоположные сведения и пригрозил распустить Думу, если она продолжит резкие высказывания.
– Ваше величество! Нельзя так шутить с народным самолюбием, с народным самосознанием. Нельзя ставить во главу угла всяких Распутиных. Вы, государь, пожнете то, что посеяли, — сказал Родзянко.
– Ну, Бог даст... — тихо проговорил Николай.
– Бог ничего не даст! Вы и ваше правительство все испортили. Революция неминуема.

Тухлятина под знаком Юпитера

Роковой фатализм буквально сковал русского царя. Николай искренне верил, что «от судьбы не уйдешь, что должно случиться, то и случится». Тех, кто предупреждал о надвигающейся революции, он обычно успокаивал, говоря:
– Нас с царицей охраняет Господь. Все в руках Божиих. Да будет воля Его.

Политический момент требовал четких и быстрых действий для ликвидации очагов недовольства. Простой народ устал целыми днями стоять в очередях-хвостах за продовольствием и требовал наладить снабжение. Народ сложный — здравомыслящие родственники царя, интеллигенция и думские депутаты, — просили создать новое правительство, как тогда говорили «ответственное министерство». Само название как бы намекало, что существующее правительство было безответственным.

«Ах, не обвалы внешние в мире значат много, не громы орудий, не борьба, не битвы, не сражения, — писал Василий Розанов, — страшнее, когда незаметная мышка точит корень жизни, грызет и грызет его; и вот — перегрызла... Эта мышка, грызшая нашу монархию, изгрызшая весь смысл ее, была бюрократией. Старое, затхлое чиновничество, которое ничего не умело делать и всем мешало делать. Само не жило и всем мешало жить.
Тухлятина.
Протухла. И увлекла в падение свое и монархию».

Заменить «протухшее», погрязшее в коррупции чиновничество на способных, знающих людей, создать министерство, которое будет отчитываться перед Думой — в этом многие видели рецепт спасения самодержавной власти. Было и еще одно пожелание, о котором говорили и правые, и левые, и монархисты, и октябристы: все умоляли Николая сместить министра внутренних дел Протопопова. По общему мнению, Александр Дмитриевич Протопопов абсолютно не разбирался в делах министерства, которое возглавлял. Правда, в России этот небольшой недостаток еще никому не мешал быть министром. Циркулировали слухи, что у министра разжижение мозга на почве сифилиса и он психически ненормален. Николаю II рассказали, что у Протопопова случаются истерические припадки, во время которых он ползает по полу.
– С какого же времени Протопопов стал сумасшедшим? С того, как я назначил его министром? — обиделся Николай.

Протопопов увлекался мистицизмом. Прибывший в Петербург известный хиромант Карл Луи Перрен нагадал Протопопову, что он находится под знаком Юпитера и им управляют незримые силы.
– В России будет все хорошо, покуда вы в связи с духом! — заявил оккультист.

Для Протопопова предсказания Перрена стали руководством к действию. Генерал Спиридович вспоминал, что «один из друзей предупреждал Протопопова о надвигающейся революции, министр лукаво улыбнулся и многозначительно сказал:
– Нет, дорогой, ведь ОН-то блюдет.
На изумленный вопрос — кто ОН? — Протопопов назвал Перрена, а дальше следовал рассказ о гороскопе, о Юпитере и т. д.»

Николай не предпринял никаких шагов: вопрос об ответственном министерстве был отложен до окончания войны, то есть на неопределенное время. 21 февраля 1917 года министр внутренних дел Протопопов, видимо по подсказке духов Юпитера, доложил Николаю II, что обстановка в столице не вызывает беспокойства. 22 февраля 1917 года царь выехал в Могилев в Ставку главнокомандующего.

Как праздновали женский день в 1917 году

23 февраля в Петрограде отмечали Международный день работниц. По новому стилю этот всенародно любимый праздник приходится теперь на 8 марта. Женщины «демонстрировали» по Невскому проспекту с плакатами «Хлеба!», «Прибавку пайка!». К женщинам присоединились рабочие с Выборгской стороны. В этом заводском районе несколько дней невозможно было достать даже куска хлеба. Забастовало сразу 100 тысяч рабочих — четверть трудового Петрограда.

24 февраля не работала уже половина питерских предприятий. На улицах появлялись красные флаги. Полиция пыталась навести порядок, но солдаты и казаки, смеясь, приветствовали демонстрантов и избегали любых столкновений. Вечером петроградский градоначальник генерал Балк провел срочное совещание с военными властями.
– Почему казаки бездействуют? Почему не разгоняют толпу нагайками? — спрашивали у командира Казачьего полка.
– У казаков нет нагаек, — объяснил полковник Троилин.

Было решено выделить по 50 копеек на каждого казака на покупку нагаек, которые являются самым весомым аргументом в политических спорах.
25 февраля забастовка стала всеобщей. Газеты перестали выходить. Остановились трамваи. Город замер. Императрица Александра Федоровна находилась в Царском Селе и об обстановке в Петрограде узнала из письма министра Протопопова. Государыня смотрела на происходящее совершенно спокойно. Она писала мужу: «Бесценное, любимое сокровище! Восемь градусов, легкий снежок — пока сплю хорошо, но несказанно тоскую по тебе, любовь моя. Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи. Это — хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба — просто для того, чтобы создать возбуждение... Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Но это все пройдет и успокоится».

Не успокоилось и не прошло. «Мальчишки и девчонки» уже не просили хлеба: лозунгами дня стали «Долой войну!», «Долой самодержавие!». Николай II получил достоверные сведения о беспорядках в столице 25 февраля и вечером этого дня отдал приказ стрелять по демонстрантам.

26 февраля 1917 года. «Рабочие заняли всю площадь Николаевского вокзала, — рассказывал солдат Волынского полка. — Солдаты все еще надеются, что они вызваны только для видимости, чтобы навести страх. Но когда часовая стрелка на вокзальных часах придвинулась к двенадцати, сомнения солдат рассеялись — приказано стрелять. Раздался залп. Рабочие метнулись во все стороны. Первые залпы были почти без поражений: солдаты, как по уговору, стреляли вверх. Но вот затрещал пулемет, наведенный на толпу офицерами. Толпа бросилась в беспорядке во дворы, давя друг друга».

В этот время императрица Александра Федоровна посетила могилу Распутина и молилась перед ней на коленях. Она написала Николаю: «Мне кажется, все будет хорошо. Солнце светит так ярко, и я ощущала такое спокойствие и мир на его дорогой могиле. Он умер, чтобы спасти нас...» К письму императрица приложила кусочек дерева с могилы Распутина.

Утром 27 февраля одна из рот Волынского полка приняла решение поддержать рабочих. «Смерть так смерть, — говорили солдаты, — но в своих стрелять не будем». Командир Иван Лашкевич был убит. Солдаты разобрали оружие, и полторы тысячи человек выскочили на улицу. Солдаты заходили в соседние казармы, увлекая за собой других военных. В считаные минуты было собрано около 20 тысяч человек. Колонна двинулась по одной из главных артерий Петрограда, по Литейному проспекту.

«Стреляли. Я бежал, но понимал, что это глупо — бежать, надо лечь и спрятать голову за тумбу. Но было чего-то стыдно, — вспоминал писатель Федор Крюков. — И вдруг среди этой пугающей трескотни в дожде лопающихся звуков донеслись звуки музыки. Со Спасского вышла голова воинской колонны и завернула направо, вдоль Литейного. Оттуда, ей навстречу, прокатился залп. Но музыка продолжала греметь гордо, смело, призывно, и серые ряды стройной цепью выходили, выходили и развертывались по проспекту, вдоль рельсовой линии. Это был Волынский полк. Гремели выстрелы, бурным потоком гремела музыка. Не знаю, какой это был марш, но мне и сейчас кажется, что никогда я не слыхал музыки прекраснее».

Дума — в шоке

У Оружейного завода солдаты присоединлиись к демонстрантам. Восставшие сожгли здание Окружного суда. Приват-доцент Петроградского университета Питирим Сорокин наблюдал эту картину: «На Литейном проспекте увидел бушующее пламя: чудесное здание Окружного суда яростно полыхало. Кто-то воскликнул:
– Зачем было поджигать? Неужели здание суда не нужно новой России?

Вопрос остался без ответа. Другие правительственные здания также охвачены огнем, и никто не прилагал ни малейших усилий, чтобы погасить их. Лица смеющихся, танцующих и кричащих зевак выглядели демонически в красных отсветах пламени. Тут и там валялись деревянные изображения российского двуглавого орла. Они летели в огонь по мере возбуждения толпы, превращаясь в прах. Никого не волновало даже, что огонь перекинулся и частые дома по соседству полыхают.
– А, пусть горят, — вызывающе сказал кто-то. — Лес рубят — щепки летят.
Группы солдат и уличных бродяг громили винные лавки. Никто не пытался их остановить».

Восставшие захватили Кресты и выпустили около двух тысяч заключенных. Толпа их радостно приветствовала.
– Товарищи! Пойдемте, поддержим Государственную думу! — воскликнул получивший свободу меньшевик Кузьма Гвоздев, и огромнейшая толпа двинулась к Таврическому дворцу, где располагалась Дума. Во дворце находилось около двухсот депутатов, которые горячо обсуждали царский указ о роспуске Думы. Депутаты приняли решение не расходиться, а продолжить заседания как частное. И тут их застала весть, что улицы перед Думой заполонили восставшие. Депутаты были в шоке, «встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу. Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно. Это нечто была улица, уличная толпа».

Таврический дворец охранял вооруженный караул. Охрана вышли на крыльцо с винтовками наперевес. Многие демонстранты тоже были вооружены. Наступила драматическая пауза, могла начаться стрельба. Положение спас Александр Федорович Керенский, единственный депутат, не потерявший самообладания.
– Караул! Я освобождаю вас от вашего поста, — скомандовал Керенский, затем обратился к солдатам, стоявшим в первом ряду: — Граждане солдаты! На вашу долю выпала великая честь — охранять Государственную думу. Объявляю вас первым революционным караулом!

Революционный караул не простоял и минуты. «Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенция, просто люди...
«Живым, вязким человеческим повидлом залили растерянный Таврический дворец, залепили зал за залом, комнату за комнатой, помещение за помещением, — вспоминал депутат Василий Шульгин. — Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица.

Пулеметов — вот чего мне хотелось. Только свинец может загнать обратно в берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя. Увы ,этот зверь — его величество русский народ. Ах, пулеметов сюда, пулеметов!»

Таврический дворец мгновенно превратился в казарму. Восставшие притащили с собой запах мокрых шинелей и махорки. Этот русский дух господам депутатам очень не понравился, но они были вынуждены считаться с фактом народного восстания. В середине дня был создан временный комитет Государственной думы «для сношения с лицами и учреждениями» — это было новое демократическое правительство новой России.

Вечером 27 февраля Николаю II доложили, что революционные массы могут направиться в Царское Село, жизнь императрицы и детей в опасности. Император решил немедленно выехать в Царское Село.

28 февраля 1917 года в Таврический дворец стали приходить резолюции о доверии новой власти. Одними из первых откликнулись энергетики: «Воскресенская электростанция светит Государственной думе. Государственная дума светит всей России, поэтому мы решаем присоединиться к революции!»

«Скитался я по улицам, затопленным праздничными толпами, — вспоминал писатель Федор Крюков. — Прислушивался к разговорам. По большей части это пустое, импровизированное сотрясение воздуха — не очень всерьез, но оно волновало и раздражало.

– Ефлетор — он лучше генерала сделает! Пущай генерал на мое место станет, а я — на его, посмотрим, кто лучше сделает. Скомандовать-то всяк сумеет: вперед, мол, ребята, наступайте. А вот ты сделай!
– У нас нынче лестницу барыня в шляпе меля...
– Попили они из нас крови... Довольно уж... Пущай теперь солдатские жены шиколаду поедят...
Я знаю: все в свое время войдет в берега, придет порядок. Знаю... Но болит душа, болит...»

Революционная волна докатилась до Царского Села. Немногочисленные воинские части, оставшиеся верными присяге, заняли оборону вокруг Александровского дворца, где находилась императрица с детьми. Восставшие выпустили по дворцу один снаряд, но он упал в саду, не разорвавшись. Однако мятежники заявили, что если охрана начнет стрелять, то они тяжелой артиллерией разнесут дворец. После переговоров послали делегацию в Государственную думу, чтобы она решила судьбу царской семьи.

В десять часов вечера императрица Александра Федоровна получила от мужа телеграмму: «Завтра утром надеюсь быть дома». Государыня захотела выйти к войскам: «Все смотрят на высокое крыльцо, подъезд номер первый. Вдруг распахнулись широкие двери. Два нарядных лакея, держа высоко серебряные канделябры со свечами, встали по сторонам. Появилась императрица с дочерью, великой княжной Марией Николаевной. Спокойная и величественная, императрица тихо спускалась по мраморным ступеням, держа дочь за руку. Было что-то сказочное в этом необычайном выходе русской императрицы к войскам — ночью, при мерцающем свете канделябров, в покрытый снежной пеленою парк… Тишина полная. Лишь снег скрипит под ногами. Издали доносится стрельба. Императрица медленно обходила ряды за рядами, кивая с улыбкой солдатам. Солдаты молча восторженно провожали царицу глазами».
Это был последний императорский смотр. Наутро россияне проснулись в другой стране, и прошлое стало называться бывшим...


18 января 2017


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847