Почти все, кто знаком с таким историческим «брендом», как декабристы, склонны задаваться вопросом: почему храбрые боевые офицеры с опытом Наполеоновских войн в решающий день 14 (по новому стилю 26-го) декабря 1825 года действовали столь нерешительно и бестолково, что упустили вполне реальный шанс добиться успеха?
Ответы обычно ищут в сфере политики или психологии, игнорируя очевидный факт – офицеров с боевым опытом на Сенатской площади не было.

НИ РИЕГО, НИ КВИРОГИ

Шансы любого военного переворота на успех напрямую связаны с тем, насколько заслуженные, энергичные и высокопоставленные командиры его возглавляют. И обойтись одними молодыми офицерами здесь невозможно. Допустим, на первом этапе солдаты будут слушать их как своих непосредственных начальников, выйдут на площадь, захватят какой-нибудь дворец, но в определенный момент появится какой-нибудь известный боевой генерал, рявкнет «Вы что, сукины дети, задумали?», и пиши пропало.

В Военной галерее Зимнего дворца находятся 332 портрета русских генералов, участвовавших в кампаниях против Наполеона 1812–1814 годов. Подавляющее большинство из них к моменту восстания были не только живы, но и находились на действительной службе.

Теперь возьмем другую статистику. К следствию по делу декабристов были привлечены 579 человек из числа дворян, находившихся на службе, и отставных офицеров.

Под суд пошли и получили различные наказания 98 человек: 61 из Северного и 37 из Южного обществ. Пятерых – Павла Пестеля, Сергея Муравьева-Апостола, Михаила Бестужева-Рюмина, Кондратия Рылеева и Петра Каховского повесили.

Но кто из участников декабристского восстания (причем не только в Петербурге, но и на Украине) имел хоть какой-нибудь боевой опыт, хоть сколь-нибудь высокое звание и хоть какую-нибудь известность в военной среде на уровне выше дивизионного?

Самый высокий чин из осужденных имел генерал-майор князь Сергей Григорьевич Волконский. Он был единственным участником декабристского движения, чей портрет нарисовали, чтобы поместить в Военной галерее Зимнего дворца (хотя поместили там только после 1917 года).

На декабрь 1825 года он командовал бригадой в 19-й пехотной дивизии, размещенной в Малороссии, и возглавлял Каменскую управу Южного общества. Однако поднять вверенное ему соединение на восстание не смог, просто потому что не имел достаточного количества офицеров-единомышленников во вверенном ему соединении. В результате на мятеж с большим опозданием, только 29 декабря (6 января по новому стилю), поднялись его «соседи» из Черниговского пехотного полка, возглавляемые командиром одного из двух полковых батальонов подполковником Сергеем Муравьевым-Апостолом.

Это был представитель знатной семьи, но, главное, заслуженный и отважный боевой офицер, участвовавший в важнейших сражениях 1812–1814 годов от Березины до Парижа. Однако возглавляемая им попытка мятежа свелась к пятидневному хождению Черниговского полка по малороссийским степям, закончившемуся расстрелом картечью близ деревушки Устимовка. Сам Муравьева-Апостол ввязался в эту безнадежную авантюру поневоле, будучи сначала арестован командиром полка Густавом Гебелем по приказу из Петербурга, а затем освобожден верными подчиненными. Уговаривать единомышленников сложить оружие и добровольно вернуться под арест он не стал, руководствуясь своеобразным понятием чести (тем более что и командира полка уже сильно искололи штыками). Хотя, поступи он таким образом, ни его самого, ни верного друга Бестужева-Рюмина на виселицу бы не отправили.

Другой руководитель Южного общества полковник Павел Пестель был офицером не менее опытным и заслуженным, чем Муравьев-Апостол, и, оказавшись в аналогичной ситуации, поднимать на восстание вверенный ему Вятский пехотный полк не стал. Во-первых, понимал безнадежность всей авантюры, а во-вторых, знал, что солдаты его просто ненавидят за жестокость.

От виселицы его это, кстати, не спасло, хотя на следствии единомышленников он сдавал без стеснения. Роковое значение имело то, что Пестель был руководителем всего Южного общества и наговорил много лишнего насчет истребления императорской фамилии.

Волконский, кстати, никаких кровожадных заявление не делал, а потому и на виселицу не отправился.

В любом случае устроить революцию в общеимперском масштабе по причине своей провинциальности Южное общество не могло, хотя и ввязалось в заведомо проигрышное предприятие, ориентируясь на пример бравых испанских полковников Рафаэля Риего и Антонио Квироги. Те в 1821 году смогли установить конституционную монархию в Испании, начав путч не в столице, а близ главного портового города Кадиса. Испанцы вообще были для декабристов примером, хотя в 1823 году их революцию монархисты все-таки подавили.

Симпатизировавших будущим декабристам генералов Михаила Орлова и Павла Пущина Пушкин, например, сравнивал с Риего и Квирогой. Но оба они, хотя и по разным причинам, никакого участия в восстании не принимали. И вообще, Испания – не Россия. 

КОГДА «ДИКТАТОР» СКРЫЛСЯ

Теперь обратимся к Северному обществу, из членов которого смертного приговора удостоились двое.

Петр Каховский отправился на эшафот как убийца петербургского генерал-губернатора Михаила Милорадовича и командира лейб-гвардии Гренадерского полка Николая Стюрлера. В 1812 году он крутился в захваченной Москве в кампании французов, потом вроде бы вступил в армию и даже участвовал в каких-то боях, но в каких именно – неясно. 

Его послужной список вообще очень туманен, поскольку за разные провинности он был разжалован в рядовые, отправился на Кавказ, выслужился в поручики и вышел в отставку. Вечно нуждающийся в деньгах и разочарованный в любви, он, по мнению товарищей, годился только на то, чтобы принести себя в жертву как цареубийца. Жертвы, правда, оказались пониже рангом, но вынесенный ему смертный приговор в комментариях и обоснованиях не нуждается.

Рылеев наблюдал за сражениями Наполеоновских войн только издали, в качестве кадета. Командовать войсками на Сенатской площади даже не пытался, прекрасно понимая, что никто не будет слушать «штафирку». И свой смертный приговор он получил в качестве идеолога (как поэт) и финансиста (как управляющий Российско-Американской компанией) восстания.

Возникает вопрос: так кто же руководил на Сенатской площади мятежными войсками в количестве более трех тысяч человек?

Изначально командование возлагалось на выбранного диктатором восстания полковника лейб-гвардии Преображенского полка князя Сергея Петровича Трубецкого.

Это действительно был заслуженный боевой офицер, участвовавший в важнейших битвах Отечественной войны 1812 года и заграничных походах. Он сражался при Бородине, Малоярославце, Лютцене, Баутцене, Кульме. В «Битве народов» при Лейпциге получил ранение в ногу. И при этом имел довольно скромный набор наград, из которых самой почетной является орден Св. Владимира 4-й степени с бантом, полученные за баталию при Кульме. Оберегаемая и по этой причине редко участвовавшая в боях русская гвардия в этом сражении приняла на себя главный удар противника и фактически спасла союзную армию. На радостях все гвардейские офицеры получили максимально возможные награды, и Владимир с бантом был еще из числа скромных.

В общем, князя Трубецкого избрали в революционные диктаторы исключительно по принципу «на безрыбье и рак – рыба». Все-таки носитель громкой аристократической фамилии, заслуженный боевой офицер и настоящий полковник, единственный, к слову, из всей мятежной компании.

Однако на Сенатскую площадь Трубецкой не явился. Почему? При всем многообразии версий ответ лежит на поверхности…

Мятежные части направились на Сенатскую площадь, чтобы захватить господ сенаторов и заставить их поддержать выступление. Написанный, пусть даже под дулами ружей, сенатский манифест в условиях междуцарствия придал бы действиям декабристов подобие легитимности.

Однако сенаторы присягнули Николаю I к семи утра и разъехались по домам еще до того, как мятежные части собрались на площади.

Воистину, «Кто рано встает, тому Бог подает». Новый император выиграл партию без единого выстрела. И Трубецкой, как самый опытный из мятежников, понял, что на успех нет ни одного шанса. Отлавливать сенаторов по домам в той ситуации было нереально. Идти на Зимний дворец и резать Николая I со всем семейством? А что дальше? Создавать Временное правительство во главе с полковником Трубецким и поэтом Рылеевым? Никто, кроме уже вышедших на площадь, не признал бы подобную структуру. И Трубецкой потерялся, избавив, таким образом, себя от смертного приговора.  

В результате главным распорядителем мятежа оказался назначенный к Трубецкому «начальником штаба» представитель другой аристократической фамилии князь Евгений Оболенский.

Боевой опыт у него отсутствовал абсолютно, и единственное, на что его хватило, – это пырнуть штыком пытавшегося переагитировать мятежные части генерала Милорадовича.

ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС ПОРУЧИКОВ И ЛЕЙТЕНАНТОВ

Это был один из ключевых эпизодов восстания, поскольку приведенные на Сенатскую площадь, по сути, обманом солдаты начали колебаться. И дело не только в том, что Милорадович пользовался в армии огромным авторитетом как герой Наполеоновских войн. Главное – на тот момент он являлся генерал-губернатором Петербурга и командующим войсками гвардии – то есть очень большим начальником, приказы которого аннулировали приказы непосредственных командиров. И когда он начал обращаться к гвардейцам со своим спичем, те заколебались. Пришлось Каховскому и Оболенскому «выправлять» положение.

Интересно, что именно нанесенная Оболенским Милорадовичу штыковая рана, вероятно, и привела к смерти генерал-губернатора. Однако вину за убийство возложили на одного Каховского, который действительно стрелял в Милорадовича и которому все равно пришлось бы идти на виселицу за смерть застреленного им же Стюрлера. В общем, аристократа Оболенского от петли спасли, трактовав нанесенную Милорадовичу рану как случайную (поручик якобы пытался развернуть лошадь генерал-губернатора)…

И еще немного о якобы закаленных в Наполеоновских войнах декабристах.

Лейб-гренадер на площадь привели поручики Александр Сутгоф и Николай Панов – также ранее не воевавшие. Не имели боевого опыта возглавлявшие подразделения лейб-гвардии Московского полка штабс-капитан Дмитрий Щепин-Ростовский и Михаил Бестужев. Гвардейский Морской экипаж привел капитан-лейтенант Николай Бестужев и лейтенант Антон Арбузов.

Правда, братья Бестужевы формально в военных кампаниях 1813–1814 годов участвовали, но они всего лишь служили на кораблях, занимавшихся блокадой вражеского побережья. На Сенатской площади под огнем вели себя мужественно: Михаил Бестужев даже пытался выстроить разбегавшиеся войска на льду и двинуться к Петропавловской крепости.

Требовать чего-то большего по сравнению с тем, что они сделали в день мятежа, было бы странно.

Причина неудачи заключалась не в их ошибках, а в том, что тщательно планировавшийся государственный переворот выродился в дерзкую, рассчитанную на авось импровизацию. Задуманная «революция», оставшись без генералов, понизилась до полковников, а под конец и вовсе упала до уровня поручиков и капитан-лейтенантов.