Как Сталин стал Генеральным
КРАСНЫЕ И БЕЛЫЕ
«Секретные материалы 20 века» №8(472), 2017
Как Сталин стал Генеральным
Дмитрий Митюрин
историк, журналист
Санкт-Петербург
3180
Как Сталин стал Генеральным
Слева направо: Анастас Микоян, Иосиф Сталин и Серго Орджоникидзе

По сравнению с предыдущими партийными форумами XI съезд РКП(б) выглядел, пожалуй, самым спокойным и бесконфликтным. Политика НЭПа дала первые положительные плоды, и большевистские лидеры пытались понять, как лучше двигаться прежним путем, не оказавшись при этом в объятиях капитализма. Лидеры оппозиционных групп временно притихли, что же касается других политических сил, то про них высказался руководитель профсоюзов Михаил Томский: «Нас упрекают за границей, что у нас режим одной партии. Это неверно. У нас много партий. Но в отличие от заграницы у нас одна партия у власти, а остальные в тюрьме». Зал взорвался бурными аплодисментами.

«Отправить в санаторию…»

Межсъездовский период с марта 1921-го до марта 1922-го не был совсем уж мирным.
В мае 1921 года белогвардейские отряды генерала Романа Унгерна вторглись в объявившую о своей независимости от Китая Внешнюю Монголию. Темпераментный остзейский барон мнил себя кем-то вроде нового Чингисхана, рассчитывая объединить под своей рукой народы Востока, чтобы затем спасти от «большевистской заразы» Россию и Европу.

Хватило его ненадолго. Уже в августе барона разбили, пленили и расстреляли. Красная армия установила в Монголии и Туве просоветские режимы, лидеры которых выразили готовность вести свои народы прямиком из феодализма в светлое коммунистическое будущее.

В Сибири и на Дальнем Востоке появилось буферное образование — Дальневосточная республика (ДВР) — ограждавшая советскую Россию от все еще удерживаемого белыми и частично оккупированного японцами Приморья. В сентябре 1921 года Земская рать генерала Михаила Дитерихса развернула наступление на Хабаровск, была отбита и перешла в глухую оборону.

Вектор внешней политики Кремля сместился из Европы в Азию. В мутной воде китайских междоусобиц российские большевики сделали ставку на двух хищных рыбок — националистическую партию Гоминьдан и местных коммунистов. Установив же контроль над бывшей Поднебесной империей, можно было претендовать и на революцию в общеазиатском масштабе.

В Европе брожение, напротив, затихло, так что большевистские лидеры решили изменить курс и добиваться дипломатического признания со стороны великих держав Запада. Пробным шаром здесь должна была стать Генуэзская конференция, на которую пригласили и представителей РСФСР, чтобы высказать им массу претензий и одновременно нащупать какие-то точки соприкосновения.

Для ведения предварительных переговоров в Геную командировали наркома иностранных дел Николая Чичерина. 23 января 1922 года Ленин писал членам политбюро: «Я сейчас получил два письма от Чичерина. Он ставит вопрос о том, не следует ли за приличную компенсацию согласиться на маленькие изменения нашей конституции, именно представительство паразитических элементов в Советах. Сделать это в угоду американцам. Это предложение Чичерина показывает, по-моему, что его надо немедленно отправить в санаторию…» Делиться монополией на власть большевистское руководство ни с кем не собиралось и в этом отношении демонстрировало редкую монолитность.

«Он умеет готовить только острые блюда…»

В остальных вопросах монолитности не было, но не было и острого противостояния. Положение Ленина как лидера и арбитра никем не подвергалось сомнению. Что же касается соперничества между его ближайшими соратниками, то здесь не явная пока линия фронта проходила между Троцким и триумвиратом Зиновьева, Каменева и Сталина.

В стране и в мире Троцкий как лидер революции был известен не меньше, чем Ленин. Зиновьев и Каменев также считались знаковыми фигурами. А вот политический вес Сталина объяснялся другими факторами.

В годы Гражданской он вел себя как добросовестный исполнитель велений ЦК партии, однако при наличии в ЦК разных мнений всегда ориентировался именно на Ленина. С порученными заданиями обычно справлялся вполне успешно. Стратегически важный Царицын держался почти год (с весны 1918-го до весны 1919-го) и пал, когда Сталин его покинул. Из Царицына он уехал, чтобы выправить положение в Петрограде, где смог успешно подавить мятеж на форте Красная Горка. Вполне достойным можно считать его вклад в разгром Деникина, вина же за неудачу в Польской войне в гораздо большей степени лежала на командующих фронтами — Александре Егорове и Михаиле Тухачевском.

Вероятно, именно за исполнительность, но, возможно, и видя в нем серьезный потенциал Ленин ценил Сталина, интересовался его здоровьем, а один раз даже полушутя предложил жениться на своей сестре Марии Ильиничне Ульяновой. Коба, надо полагать, был весьма рад, что имел благовидный предлог отказаться от брака со старой девой. К тому времени он уже был женат на 20-летней Надежде Аллилуевой.

Подобно другим большевистским вождям, Сталин возглавлял несколько разных структур, но больше всего налегал на работу в высшем партийном ареопаге — политбюро, а также в оргбюро, ведавшем внутрипартийными вопросами и распределением кадров.

Именно через оргбюро ему и удавалось рулить партийным аппаратом, выдвигая не только на второстепенные, но и на достаточно важные должности своих ставленников.

Постепенно вокруг Сталина сгруппировалась собственная команда сравнительно молодых деятелей, таких как Вячеслав Молотов, Сергей Киров, Лазарь Каганович, Валериан Куйбышев, Серго Орджоникидзе, Анастас Микоян.

В начале 1920-х годов этот процесс только начинался, Ленина он не беспокоил. Гораздо больше вождя партии волновал процесс бюрократизации партийных структур, появление у советских начальников того, что он называл «комчванством» (коммунистическим чванством), а главное — видимая неэффективность бюрократического аппарата.

Еще недавно являясь лидером маленькой, почти маргинальной партии, Ленин привык, что, добившись принятия нужного ему решения, он уже без особого труда претворял его в жизнь. Теперь же в качестве главы государства более трудным обычно оказывалось именно материализовать конкретные постановления, вязнувшие в бюрократической трясине.

Не исключено, что в такой бюрократизации была своя польза, поскольку слишком многие ленинские инициативы противоречили здравому смыслу. Но Ильича такое положение сильно раздражало.

Для усмирения бюрократии в феврале 1920 года он придумал новую структуру, именовавшуюся Наркоматом рабоче-крестьянской инспекции или Рабкрином. Выходцам из рабочих и крестьян предстояло проводить финансовые ревизии в различных управленческих структурах, выполняя функции современной Счетной палаты. Возможно, если бы Ленин получше знал историю Петра Великого, то обратил бы внимание, что царь-реформатор создал нечто подобное — службу фискалов, распущенную после того, как обер-фискал Алексей Нестеров был казнен по обвинению в коррупции.

Ильич, впрочем, историю знал поверхностно, да и вообще был поглощен современным моментом. И во главе Рабкрина он поставил именно Сталина, заметив, что этот товарищ «может готовить только острые блюда» и, надо полагать, оторвет головы бюрократам.

Однако Сталин никому отрывать головы не спешил и вообще рассматривал Рабкрин не столько как карающий меч, сколько как полезный инструмент в установлении собственного контроля над бюрократией.
В общем, Ленина Коба начал разочаровывать, хотя явного конфликта между ними еще не было.

Последнее выступление

XI съезд проходил в Москве с 27 марта по 2 апреля 1922 года. В нем участвовало 522 делегата с решающим и 165 с совещательным голосом.
Рассказывает секретарь заведующего орготдела ЦК Лазаря Кагановича Борис Бажанов (1900–1982): «Я, как и многие другие молодые сотрудники орготдела, был направлен для технической работы в помощь секретариату съезда. При съезде образуется ряд комиссий — мандатная, редакционная и т. д. Их образуют старые партийные бороды — члены ЦК и видные работники с мест, но работу выполняют молодые сотрудники аппарата ЦК. В частности, в редакционной комиссии, куда меня послали, работа идет так.

Оратор выступает на съезде. Стенографистка записывает его речь и, расшифровывая стенограмму, диктует машинистке. Этот первый текст полон ошибок и искажений: стенографистка многое не поняла, многое не расслышала, кое-что не успела записать. Но к каждому оратору прикомандирован сотрудник редакционной комиссии, который обязан внимательно прослушать речь. Он и производит первую правку, приводя текст в почти окончательный вид. Потом оратору остается сделать только незначительные добавочные исправления, и таким образом его время чрезвычайно сберегается.
На съезде политический отчет ЦК делал (последний раз) Ленин.

Встал вопрос: кому из сотрудников поручить эту работу — слушать и править. Каганович сказал: «Товарищу Бажанову; он это сделает превосходно». Так и было решено.

Трибуна съезда возвышалась метра на полтора над полом зала. На трибуне президиум съезда. Справа (если стоять лицом к залу) у края трибуны пюпитр, за которым стоит оратор; на пюпитре его подсобные бумажки: в ранней советской практике доклады никогда не писались заранее, они импровизировались; самое большее, докладчик имел на бумажке краткий план и некоторые цифры и цитаты. Перед пюпитром спускается в зал лестничка: по ней подымаются на трибуну и спускаются в зал ораторы. Так как во время доклада Ленина никто не должен подыматься на трибуну, я сел вверху лестницы в метре от Ленина — так я уверен, что все буду хорошо слышать.

Во время ленинского доклада придворный фотограф (кажется, Оцуп) делает снимки. Ленин терпеть не может, чтобы его снимали для кино во время выступлений, — это ему мешает и нарушает нить мыслей. Он едва соглашается на две неизбежные официальные фотографии. Фотограф снимает его слева — тогда в глубине в некотором тумане виден президиум; потом снимает справа — виден только Ленин и за ним угол зала. Но на обоих снимках перед Лениным — я.

Эти фото часто печатались в газетах: «Владимир Ильич выступает последний раз на съезде партии», «Одно из последних публичных выступлений т. Ленина». До 1928 года я фигурировал всегда вместе с Лениным. В 1928 году я бежал за границу. Добравшись до Парижа, я начал читать советские газеты. Скоро я увидел не то в «Правде», не то в «Известиях» знакомую фотографию: Владимир Ильич делает последний политический доклад на съезде партии. Но меня на фотографии не было. Видимо, Сталин распорядился, чтобы я из фотографии исчез».

Бажанов действительно делал успешную аппаратную карьеру, а бежав на Запад, опубликовал сенсационную книгу «Записки секретаря Сталина», в которой поведал массу интересных подробностей, о кипевших в 1922–1928 годах внутри политбюро интригах.

Однако, помимо выступления Ленина, XI съезд ему ничем не запомнился именно по причине своей видимой бесконфликтности. Да и выступление Ильича запомнилось только потому, что оно было последним.

В нем лидер большевиков пытался подвести некие промежуточные итоги НЭПа, говоря о необходимости завершить отступление перед частными собственниками, благо это отступление заставило крестьян смириться с «диктатурой пролетариата». Правда, вместо «диктатуры пролетариата» теперь говорилось о «смычке» крестьян и рабочих.

Смысл отступления, по Ленину, заключался в том, чтобы установить, до какой степени «капитализм» вообще может уживаться с советской властью. Теперь следовало загонять капиталистические элементы в угол, или, если угодно, выдавливать «частнособственнические инстинкты» из крестьян, приучая их к кооперативным и коллективным формам хозяйства. И здесь, в этом мирном соперничестве, советская власть должна переиграть капиталистов, научившись лучше управлять экономикой, лучше строить, лучше торговать. Для начала же коммунистам следует избавиться от «зазнайства, замазывания ошибок и недостатков».
В общем, вполне дельное и позитивное было выступление.

Съездовская текучка

После Ленина отчетный доклад оргбюро зачитал Вячеслав Молотов, которого Ильич за усидчивость в работе называл «каменой задницей».
«Совесть партии» Арон Сольц, как водится, в очередной раз поведал о нарушителях партийной дисциплины и всякого рода «примазавшихся».
Руководитель Коминтерна Зиновьев разъяснил перспективы мировой революции, сделав особый акцент на делах восточных.
Лев Троцкий доложил о проводившейся в Красной армии реорганизации.

В плане долгосрочных экономических последствий особенно важным был доклад заместителя наркома финансов Григория Яковлевича Сокольникова (1888–1939).

Фактически возглавляя ведомство (вместо работающего по совместительству послом и постоянно находившегося в Берлине Николая Крестинского), он предложил схему масштабной финансовой реформы. На первом этапе были проведены две деноминации, когда находившиеся в обращении денежные знаки (царские 1905–1917 годов, керенки, а также советские государственные кредитные билеты образца 1918 года) обменивались на новые советские рубли из расчета 10 тысяч к одному.

Съезд дал Крестинскому добро на проведение второго этапа — восстановления твердого золотого обеспечения. С ноября 1922 года началось печатание новых советских червонцев.

Помимо традиционных резолюций по основным докладам отдельные резолюции принимались по работе в деревне, печати и пропаганде, по комсомолу, работе среди крестьян и крестьянок.

На международной арене мировую революцию решили не форсировать, выступив за то, чтобы коммунисты при необходимости выступали «единым фронтом» с социалистическими и даже мелкобуржуазными партиями.

Относительно недавно проведенной «чистки партии» съезд постановил одобрить ее итоги и максимально затруднить процесс вступление в ряды большевиков «нечисто пролетарских элементов» (хотя пролетариев в высшем руководстве можно было пересчитать по пальцам).

Поскольку год назад самые большие копья ломались в ходе дискуссии о профсоюзах, вернулись к ней и на XI съезде, правда только на последнем закрытом заседании. «Порка» была устроена деятелям «рабочей оппозиции» (Александр Шляпников, Александра Коллонтай, Александр Мясников и др.), не желавшим отказываться от тезиса о ведущей роли профсоюзов в хозяйственной жизни и попытавшихся вынести этот вопрос на обсуждение в исполкоме Коминтерна. Трех лидеров просто отругали, нескольких деятелей помельче вообще исключили за нарушение партийной дисциплины.
Однако самое важное событие произошло на следующий день после закрытия съезда.

Устав — оружие партаппарата

3 апреля 1922 года состоялся пленум новоизбранного Центрального комитета, включавшего 27 полноправных членов и 19 кандидатов. Из своей среды они выбрали семерых членов и трех кандидатов в члены политбюро, оргбюро из семи человек, а также секретариат из троих человек.

Новация заключалась в том, что если раньше все секретари ЦК считались равными, то теперь один из них именовался главным или генеральным. И должность эту занял Иосиф Сталин. Учитывая, что одновременно он являлся членом политбюро и оргбюро, ему удалось занять исключительное положение, дававшее возможность осуществлять руководство партийным аппаратом. Благо двумя другими секретарями стали его верные соратники Молотов и Куйбышев.

Сталин тут же решил закрепить свое положение, выступив как автор нового устава партии. Предыдущий был принят еще в 1903 году и, конечно, изрядно устарел, а проект нового был набросан уже упоминавшимся Борисом Бажановым, который утверждает, что ему же принадлежит и сама идея создания подобного документа.

Сначала проект устава Бажанов представил Кагановичу, который и отвел к Сталину юное дарование. «После ритуальных вопросов — сколько мне лет, знаю ли я, что было в 1903 году, и после формулировки причин, по которым я полагаю, что устав надо переделать, — было опять приступлено к чтению и обсуждению проекта.

Рано или поздно пришел вопрос Сталина: «И это вы сами написали?» Но в этот раз за ним последовал и другой: «Представляете ли вы себе, какую эволюцию работы партии и ее жизни определяет ваш текст?» — и мой ответ, что очень хорошо представляю и формулирую эту эволюцию так-то и так-то. Дело было в том, что мой устав был важным орудием для партийного аппарата в деле завоевания им власти. Сталин это понимал. Я тоже.

Конец был своеобразным. Сталин подошел к вертушке. «Владимир Ильич? Сталин. Владимир Ильич, МЫ ЗДЕСЬ В ЦК пришли к убеждению, что устав партии устарел и не отвечает новым условиям работы партии. Старый — партия в подполье, теперь партия у власти и т. д.». Владимир Ильич, видимо, по телефону соглашается. «Так вот, — говорит Сталин, — думая об этом, МЫ разработали проект нового устава партии, который и хотим предложить». Ленин соглашается и говорит, что надо внести этот вопрос на ближайшее заседание политбюро.

Политбюро в целом согласилось и передало вопрос на предварительную разработку в оргбюро. 19 мая 1922 года оргбюро выделило «Комиссию по пересмотру устава».

С уставом пришлось возиться месяца два. Проект был разослан в местные организации с запросом их мнений, а в начале августа была созвана Всероссийская партийная конференция для принятия нового устава. Конференция длилась три-четыре дня. Молотов докладывал проект, делегаты высказывались. В конце концов была избрана окончательная редакционная комиссия под председательством того же Молотова, в которую вошли и Каганович, и некоторые руководители местных организаций, как, например, Микоян (он был в это время секретарем Юго-Восточного бюро ЦК), и я как член и секретарь комиссии. Отредактировали, и конференция новый устав окончательно утвердила (впрочем, формально его еще после этого утвердил и ЦК)».

Так Сталиным был сделан еще один важный шаг к власти. Но настоящая борьба за нее развернется после того, как с политической арены сойдет Ленин. А уход его будет долгим и трудным.

Подробнее о событиях, приведших к Октябрьской революции см. книгу «1917 год. Очерки. Фотографии. Документы»


30 апреля 2017


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847