30 июля 1918 года командующий немецкими войсками на Украине Герман фон Эйхгорн вышел из своей резиденции в приподнятом настроении. Несмотря на зарядившие в последние дни дожди, несмотря на сказывающийся почтенный возраст… 70-летний полководец начинал службу в гвардии Вильгельма I. Будучи молодым гвардейским офицером, участвовал во всех войнах за объединение Германии и создание империи — австро-прусской 1866 года и франко-прусской 1870-1871 годов. На русский Восточный фронт он попал осенью 1914 года. В декабре 1917-го Герман фон Эйхгорн получил чин генерал-фельдмаршала, а уже через три месяца его назначили командующим группой армий «Киев», которая победным маршем прошла по Латвии, западной части Псковской и Новгородской губерний, а затем оккупировала южные районы Белоруссии и Украину.

«ОН УМЕЛ УМИРОТВОРЯТЬ ВСЕ СТРАСТИ»

Фельдмаршалу нравился Киев, этот город в липах и каштанах. После «грязи» и мытарств войны выполнение миссии, возложенной на него кайзером Вильгельмом II, — «укрепление экономических и культурных связей» между Германией и Украинской Народной Республикой» — казалось Эйхгорну чудесным отдыхом. Правда, с самой миссией, в действительности заключавшейся в обеспечении продовольствием изможденных войной Германии и Австро-Венгрии и оказанием Украинской Центральной раде помощи против большевиков, «возникли некоторые сложности»… Герман фон Эйхгорн понял это еще в марте 1918-го. Но о возврате в строй не могло быть и речи, тем более что его появление на Западном фронте все равно ничего бы не изменило...

Один из офицеров царской армии, современник гетмана Скоропадского вспоминал: «Это был умный, дальновидный и сердечный человек… он умел умиротворять все страсти. Затем это был, безусловно, честный, неподкупный человек. Он явился на Украину с армией и, в сущности, мог сильно увеличить требования, которые немцы нам предъявляли, и это многие на его месте сделали бы, так как мы были совершенно бессильны, особенно в первое время… В нем я находил всегда полное сочувствие и содействие во всех вопросах, когда он видел, что действия некоторых лиц или частей шли в ущерб нам и не вызывались некоторыми другими соображениями, кроме желания сорвать. Он противился этому. Помню, что за несколько дней до его смерти я пошел к нему запросто. Он сам варил кофе, и в разговоре я ему указал на целый ряд беззаконностей, которые себе позволяли некоторые из его многочисленных подчиненных, и он возмущался этим и обещал принять меры для пресечения подобных действий».

Немецкое командование взяло на себя определенные административные функции относительно обеспечения регулярного поступления с Украины в Германию сельскохозяйственной продукции — в договоре значилась цифра в миллион пудов хлеба.

6 апреля Эйхгорн издал приказ, в котором говорилось о сроках и порядке проведения посевной кампании. В документе подчеркивалось, что урожай будет принадлежать тем, кто засеет площади. Крестьяне, взявшие земли больше, чем смогут возделать, будут подвергнуты наказанию. Кроме того, они должны были всячески помогать в обработке помещичьих угодий.

Эти распоряжения вызвали недовольство Центральной рады. Министерство иностранных дел Украинской Народной Республики высказало официальный протест Германии, а Министерство юстиции своим приказом подтвердило, что немецко-австрийские войска не имеют права казнить и подвергать заключению украинских граждан, поскольку на Украине существуют собственные гражданские и военные суды.

В Берлине поняли, что Центральную раду следует заменить другим правительством, которое безоговорочно выполняло бы их требования.

Исходя из санкции Вильгельма II, Герман фон Эйхгорн и начальник штаба немецких войск в Киеве генерал Греннер сделали все для того, чтобы 29 апреля 1918 года состоялся государственный переворот, в результате которого к власти пришел гетман Павел Скоропадский. Он возглавил провозглашенное вместо Украинской Народной Республики Украинское государство. Центральная рада прекратила свое существование.

Скоропадский и Эйхгорн великолепно понимали друг друга. Оба были профессиональными военными и, хотя еще недавно находились по разные стороны фронта, в новой ситуации преследовали сходные политические цели.

«Эйхгорн, — вспоминал Скоропадский, — был уважаемый дед в полном понимании этого слова, умный, очень образованный, с широким кругозором, доброжелательный, недаром же он внук философа Шеллинга. Ему не были присущи спесивость и заносчивость, которые иногда встречались среди немецкого офицерства».

ПОСЛЕ ЗАТИШЬЯ — БУРЯ

На некоторое время Киев стал едва ли не самым спокойным городом бывшей Российской империи. В столице Украинского государства начали появляться афиши лейпцигских театральных премьер, поезда везли в Одессу новенькие немецкие молотилки…

И даже «когда доходили смутные вести… о том, что немцы грабят мужиков и безжалостно карают их, расстреливая из пулеметов, не только ни одного голоса возмущения не раздалось в защиту украинских мужиков, но не раз, под шелковыми абажурами в гостиных, скалились по-волчьи зубы и слышно было бормотание: «Так им и надо! Так и надо, мало еще! Я бы их еще не так. Вот будут они помнить революцию. Выучат их немцы — своих не хотели, попробуют чужих!»

Летом по Украине прокатилась волна крестьянских восстаний против австро-немецких оккупантов, гетманских войск и созданных ими местных органов власти. В Киеве только на первый взгляд царил покой. Уже действовало, «набирало обороты» антигетманское подполье, по сути своей — политическая террористическая организация, опирающаяся на левых эсеров в Москве и Питере, а также на немецкую организацию левых социал-демократов «Союз Спартака».

Еще весной 1918 года, сразу же после подписания Брестского мира, тогдашние союзники большевиков — левые эсеры заявили о создании Боевой организации и возобновлении террористических актов против главных врагов революции и свободы. «Костяк террора» составили Георгий Смолянский, занимавший высокую должность в советском административном аппарате, кронштадтский матрос Борис Донской и бывшая террористка-каторжанка Ирина Каховская.

Поскольку Германию на данном историческом этапе эсеры считали своеобразным «жандармом буржуазного общества», решено было совершить покушение на Вильгельма II или начальника штаба немецкой армии Гинденбурга. Чтобы узнать, как относятся к этим планам немецкие социалисты, в Берлин откомандировали Смолянского.

Члены немецкой организации левых социал-демократов «Союз Спартака» поддержали идею террористической борьбы, хотя сами отказались в ней участвовать. Они отклонили кандидатуру кайзера как потенциальной жертвы теракта и заявили Смолянскому: «На Восточном фронте особенно заметна фигура генерала Эйхгорна, который посадил в Киеве гетмана Скоропадского. Его убийство встретили бы с огромным удовлетворением не только в России и Украине, а и немецкие рабочие массы...»

По возвращении Смолянского на родину левые эсеры с помощью своих украинских однопартийцев начали готовить теракт против Эйхгорна — «главного палача и душителя крестьянства».

В мае 1918 года в Киев прибыли Смолянский, Донской и Каховская. Здесь террористическую группу пополнили Залужная, Бондарчук (Собченко), а чуть позже и член первого советского правительства Украины Терлецкий.

ВРЕМЯ НАЗНАЧЕНО

Террористы готовили покушение на фельдмаршала по схеме, разработанной еще в дореволюционные времена эсеровскими боевиками и народовольцами. Сняли несколько конспиративных помещений: квартиру на Бибиковском бульваре, дачу в Святошино, частные дома в Боярке и на Глыбочице.

Затем начался продолжительный и кропотливый процесс слежки за «объектом». Нужно было не только определить маршруты его передвижений по Киеву, но и точно знать время выезда из дома или штаба, приезда в то или иное учреждение.

Когда киевские эсеры указали местожительство Эйхгорна, Борис Донской купил белого коня и превратился в «извозчика», что давало ему возможность свободно передвигаться по городу и вести наблюдение. Но тут террористы столкнулись с трудностями...

Гетман и фельдмаршал жили в центре Киева. Первый поселился в доме бывшего генерал-губернатора, а второй — по улице Екатерининской (ныне –Липская ул.), в доме номер 16. Там же, на Липках, находился немецкий штаб, другие учреждения, поэтому Печерск превратился в своеобразный военный лагерь. Сюда невозможно было пробраться под видом лоточника, торгующего папиросами, в этом районе не сдавались квартиры, практически не было магазинов и т.п. Единственное, что могли делать террористы, — это быстро ходить по Екатерининской, сменяя один другого, постоянно переодеваясь и даже гримируясь. Один раз случайно Каховская встретила Эйхгорна с адъютантом, которые пешком шли к штабу. Прошло много времени, пока террористы точно установили, что такие прогулки происходят ежедневно в час дня и длятся примерно 5 минут.

Пока в Киеве «строили планы», в Москве 6 июля 1918 года левые эсеры (и притом сотрудники ВЧК) Яков Блюмкин и Николай Андреев убили немецкого посла в России графа Вильгельма фон Мирбаха. Этим актом они попытались сорвать Брестский мир, заключенный Лениным с Германией. Мирбах входил в круг лиц, против которых левые эсеры планировали осуществить теракты, но Эйхгорн был кандидатом №1. И тогда боевики, действовавшие в Киеве, решили ускорить свои действия. Покушение на немецкого фельдмаршала запланировали на 30 июля.

«КЛАССИЧЕСКОЕ» ПОКУШЕНИЕ

В тот день Борис Донской надел плащ, в карман которого положил бомбу, и модную соломенную шляпу «канотье». В район Липок его сопровождала Ирина Каховская — товарищ по борьбе и любимая женщина. Уходя в последний раз, Донской ей сказал слова, оказавшиеся впоследствии жутким пророчеством: «Благослови меня на смерть, а я тебя на мучения, — сколько тебе еще мучиться!»

На всякий случай главного исполнителя теракта подстраховали Терлецкий (на углу Крещатика и Прорезной) и Смолянский непосредственно на главной улице Киева. Каховская и Донской медленно шли по Лютеранской улице и очутились на Екатерининской ровно в час дня.

Охрану в Липках, где дислоцировалось командование немецких войск и жил Эйхгорн, обеспечивали солдаты 76-го полка. Рядовой Альфред Хилькер посмотрел на часы, которые показывали 1 час 55 минут дня, и подошел к окну караульного помещения (на углу Екатерининской улицы и Липского переулка). Он знал, что в это время главнокомандующий ежедневно ходит обедать от дома, где проживает, к помещению офицерского собрания штаба, находящегося на перекрестке улиц Екатерининской и Институтской.

Все было как всегда. Эйхгорн в сопровождении адъютанта капитана фон Дресслера шел по тротуару. На перекрестке с Липским переулком они должны были перейти на противоположную сторону улицы и направиться к дому №16. Вдруг часовой заметил, что в том месте стоит человек в штатском и смотрит в сторону Эйхгорна. Хилькер инстинктивно схватил винтовку. А между тем Эйхгорн и Дресслер прошли мимо неизвестного и остановились на тротуаре, оживленно разговаривая. Человек в плаще вынул что-то из кармана и бросил в сторону фельдмаршала и его спутника. Прогремел сильный взрыв.

В этот момент к месту покушения подкатила извозчичья пролетка. Террорист запрыгнул в коляску, и конюх стегнул рыжую кобылу, но та не тронулась с места. Все происходило как раз напротив магазина Прасковьи Голубь, который находился на Екатерининской, 15. Убийца спрыгнул на мостовую и стал убегать в направлении Елизаветинской улицы (ныне — Пилипа Орлика). За ним побежали немецкие солдаты. С помощью Прасковьи Голубь они задержали извозчика, который назвался Ефремом Бычком и заявил, что не причастен к теракту.

Злоумышленника уже догонял ефрейтор Бемке, но тот внезапно остановился и поднял руки. Сдаться его заставила не только безысходность, но и традиция эсеровских террористов объяснять властям и населению мотивы совершенных ими покушений.

Взрывом самодельной бомбы Эйхгорн и Дресслер были смертельно ранены. Об этом теракте гетман Скоропадский вспоминал так: «30 июля по новому стилю мы как раз закончили завтракать в саду, и я с генералом Раухом хотел пройтись по саду, прилегающему к моему дому. Не отошли мы и на несколько шагов, как прозвучал сильный взрыв неподалеку от дома. …Я и мой адъютант побежали туда. Мы увидели действительно тягостную картину: фельдмаршала перевязывали и укладывали на носилки, рядом лежал на других носилках его адъютант Дресслер с оторванными ногами, он, несомненно, умирал. Я подошел к фельдмаршалу, он меня узнал, я пожал ему руку, мне было чрезвычайно жаль этого почтенного старика...

Я чувствовал, что его смерть только усложнит обстановку на Украине».
Адъютант фельдмаршала Дресслер умер практически сразу. Германа фон Эйхгорна отвезли в клинику профессора Томашевского, где он спустя несколько часов и скончался.

ГЕТМАН В ПЕЧАЛИ

Террориста отправили в немецкое отделение киевского арестантского дома. Сразу же началось следствие под личным надзором прокурора Генрихсена. На первом допросе задержанный заявил: «Зовут меня Борис Михайлович Донской. Мне 24 года. Я крестьянин села Гладкие Выселки Михайловского уезда Рязанской губернии, неженатый, грамотный, не судился. С 1915 по 1917 год служил на Балтийском флоте на транспортном судне «Азия», где был минным машинистом. В партии с 1916 года. Виновным себя признаю. Центральным комитетом Украинской и Российской партии левых эсеров было принято постановление убивать всех немецких, французских и других иностранных военачальников, направляющихся в Россию забирать у крестьян землю и душить российскую революцию. На последнем съезде нашей партии в Москве это постановление было санкционировано.

…Центральный комитет Партии левых социалистов-революционеров вынес смертный приговор Эйхгорну за то, что он, являясь командующим немецкими военными силами, задушил революцию на Украине, изменил политический строй, осуществил, как сторонник буржуазии, переворот, содействуя избранию гетмана, и забрал у крестьян землю. Когда Центральный комитет Российской партии левых социалистов-революционеров приговор утвердил, я взялся за выполнение этого приговора и согласился убить Эйхгорна».

Следственные органы интенсивно искали соучастников Донского. А тем временем гетман Скоропадский обратился с грамотой к украинскому народу:
«Сегодня, 30 июля 1918 г., в 10 часов вечера, почил навеки командующий группой немецких войск на Украине генерал-фельдмаршал Эйхгорн, погибнув от преступной руки заклятых врагов Украины и ее союзников.

Тем, кто не знал покойного генерал-фельдмаршала, трудно оценить, какая это большая и горькая потеря для Украины. Генерал-фельдмаршал Эйхгорн был искренним и убежденным нашим приверженцем и другом украинского народа, и целью его было создание самостоятельного Украинского государства. Видя в нашем народе неисчерпаемые творческие силы, он радовался тому славному будущему, которое ожидает Украину, и всеми силами поддерживал идею Украинского государства даже среди тех, кто относился к ней с недоверием.

Единственное утешение в тяжком горе, нас постигшем, — это то, что позорное преступление совершено не сыном Украины, а чужаком, враждебным Украинскому государству и его союзникам.
Гетман всей Украины Павел Скоропадский».

КАЗНЬ ЧЕРЕЗ ПОВЕШЕНИЕ

Следователи работали интенсивно и арестовали еще нескольких террористов. Таким образом, была сорвана попытка совершить 1 августа во время панихиды по Эйхгорну покушение на Скоропадского. В тот же день гробы генерал-фельдмаршала и его адъютанта отправили в Германию для погребения. Их провожала траурная процессия, двигавшаяся по улицам Екатерининской, Александровской, Крещатику, Фундуклеевской, Пироговской, Бибиковскому бульвару, Безаковской к Киевскому вокзалу. На тротуарах, кроме военных, стояли тысячи киевлян, смертельно напуганных слухами, о том, что немецкие войска окружили город и собираются подвергнуть его артиллерийскому обстрелу.

Терлецкому и Смолянскому удалось избежать ареста и выехать из Киева. Каховская попала в засаду возле дачи в Святошино и была схвачена немецкими солдатами. Арестовали и Бондарчука (Собченко).

Узников, особенно Донского, жестоко пытали. Извозчик Бычок, не переставая твердить, что ничего общего с терактом не имеет, повесился в камере. Левые эсеры подвергли сомнению самоубийство Бычка и утверждали, что его тайно убили немецкие и гетманские тюремщики. Но это, очевидно, выдумка. Власти не побоялись открыто приговорить к смерти Донского и Каховскую, публично казнив убийцу Эйхгорна на Лукьяновской площади.

10 августа в 17.00 из переулка, ведущего от тюрьмы к площади, вышли две роты немецких солдат и несколько мужчин в офицерских шинелях. Палач, арестант Лукьяновской тюрьмы Линник, в такой же серой шинели, стоял возле телефонного столба на котором висела петля из скрученной проволоки и была прибита большая доска с надписью: «Убийца генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна». Борис Донской подошел к столбу и абсолютно спокойно снял связанными руками шапку с головы. Палач ловко набросил петлю, и немецкий солдат выбил скамью из-под ног Донского…

Труп висел на столбе в течение двух часов. Ночью его сняли и перенесли в часовню. Временный служитель из уголовных тайно от администрации собрал цветы в больничном саду и осыпал ими тело покойного. Так, в цветах, его и отпевали.

РАЗНЫЕ СУДЬБЫ

Ирине Каховской объявили смертный приговор почти через месяц после казни Донского — в середине сентября 1918 года. Суд под председательством полковника Гюбнера длился всего 15 минут. После оглашения приговора Гюбнер подошел к Каховской и сказал: «Повесить у нас даму не очень-то и легко. Нужно, чтобы приговор утвердил сам кайзер». Но Вильгельм II так и не вынес свой вердикт. Через два месяца в Германии вспыхнула революция, свергнувшая власть кайзера, тогда же закончилась Первая мировая война.

На Украине с новой силой вспыхнуло восстание против гетмана. 14 декабря 1918 года он вынужден был отречься от власти, которая перешла в руки Директории. Тогда же петлюровские войска оккупировали Киев и освободили узников. Собченко, готовившего покушения на Эйхгорна и Скоропадского, выпустили на свободу, а вот Каховскую перевели в Лукьяновскую тюрьму.

Новая власть не решилась освободить террористку. Когда же партия левых эсеров обратилась к председателю немецкого совета солдатских депутатов Кирхнеру, тот заявил, что ее дело рассматривалось не как политическое, а как уголовное, и совет ничего, к сожалению, сделать не может.

Ненадолго «глотнув воли», даже в Стране Советов Ирина Каховская стала «завсегдатаем» тюрем, ссылок и лагерей. В 1956 году ее реабилитировали, а в 1960-м она умерла.

Евгений Терлецкий в 1919 году вступил в новообразованную партию «борьбистов», в следующем году слившуюся с КП(б)У. Потом занимал высокие государственные должности. В 1938 году был репрессирован и расстрелян.
Так же сложилась судьба Смолянского.

Подробнее о событиях, приведших к Октябрьской революции см. книгу «1917 год. Очерки. Фотографии. Документы»