Эдит Пиаф. Часть третья. Оккупация
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Эдит Пиаф. Часть третья. Оккупация
Сергей Леонов
журналист
Санкт-Петербург
18981
Эдит Пиаф. Часть третья. Оккупация
Театр Parisiana на бульваре Poissonnière. 1940 год

С приходом немцев в Париж все артисты должны были встать на учет в управление пропаганды. Оно располагалось на Елисейских Полях. Без выданного там разрешения артист не мог работать по специальности. Надо сказать, новый порядок не сильно смутил представителей творческой интеллигенции. Тем более что надзор и цензура были невероятно мягкими. 

В Париже было несколько центров культурного влияния оккупационных властей. Немецкое посольство и управление пропаганды и агитации (филиал Министерства пропаганды) имели четыре региональных отделения – в Большом Париже, Сен-Жермене, Дижоне и Бордо. В управлении работали пять групп специалистов: по контролю над печатью, литературой, радио, кинематографом и отдельная группа «специалистов активной пропаганды». Еще существовал Немецкий институт. Он устраивал гастроли, организовывал бесплатные курсы немецкого языка, поддерживал франко-немецкую библиотеку «Рив Гош», выпускал журнал «Франция – Германия», а главное – обеспечивал диалог оккупационных властей с французской интеллигенцией. 

В первую очередь управление пропаганды интересовали издательства. В то время именно печатное слово формировало общественное мнение. Издательства первыми сориентировались в изменившейся обстановке. Они и не помышляли об оппозиции – прибыль важнее. Уже 28 сентября 1940 года председатель синдиката издателей подписал соглашение о цензуре с представителем управления пропаганды и агитации. Французские издатели обязались не публиковать ничего, что «вредит престижу или интересам Германии» и авторов, запрещенных в Германии. В случае сомнений издатель должен был обращаться в отдел пропаганды и агитации и там получать квалифицированную консультацию. А также в обязательном порядке высылать не менее двух контрольных экземпляров любой выпущенной печатной продукции. Кстати говоря, схожая система действует сейчас в нашей стране. 

С авторами было несколько проще. Все запрещенные авторы находились в так называемом «Списке Отто», или иначе – «Списке Отто Абеца», составленном влиятельным представителем МИДа при руководителе военной администрации во Франции бригадефюрером СС Отто Абецем. В этом списке находились английские и американские писатели и журналисты, а также писатели «еврейского происхождения, пишущие на французском языке». В этом же списке, кстати, находился достаточно известный начинающий писатель Адольф Гитлер. Его Mein Kampf была запрещена к изданию во Франции, чтобы не травмировать французов нелицеприятными высказываниями фюрера в их адрес. 

Герхард Геллер (Gerhard Heller) руководитель отдела цензуры управления пропаганды и агитации в Париже:

«Уже в 1941 году мы поняли, что невозможно охватить цензурой весь поток издаваемой литературы. Мы давали издателям достаточное количество бумаги, и они очень активно с нами сотрудничали, никогда не жаловались. Я заключал договоры с редакторами и издателями: они могли печатать что хотели, пока хватало бумаги, за исключением немногих тем, таких как война и безопасность. И никаких произведений евреев, и ничего антигерманского. Самоцензура дала самые лучшие результаты».

«Мягкая цензура» дала свои плоды. К 1943 году выпуск художественной и научной литературы опередил довоенный уровень. Любопытной была фигура «главного цензора», Герхарда Гедлера. Говорят, что он послужил прототипом героя романа Жана Веркора «Молчание моря», немецкого офицера, влюбленного во французскую культуру и мечтавшего о примирении двух народов. Приходится признать, что вопросы пропаганды в Третьем рейхе были поставлены на высочайший уровень. Со своей главной задачей – отвлечением французов от мыслей о тяготах оккупации посредством развлечений – управление пропаганды и агитации справлялось блестяще.

Более миллиона рейхсмарок было потрачено на создание музыкальной радиостанции «Радио-Париж». Первые передачи вышли в эфир менее чем через три месяца после начала оккупации. В 1941 году был создан Гранд Оркестр «Радио-Париж» (Grand Orchestre de Radio Paris) под руководством скрипача Жана Фурнье. Его особенностью было исполнение не только классической, но и популярной и даже танцевальной музыки. 

С приходом немцев оживились парижские театры. Вскоре их кассовые сборы выросли по сравнению с двоенными почти в три раза. Свои лучшие спектакли в это время создал балетмейстер Серж Лифарь, он же киевлянин Сергій Михайлович Лифар, ученик Бронеславы Нежинской, бежавший из советской России в 1922 году. В эмоциональном порыве он даже послал Гитлеру благодарственную телеграмму за «освобождение» Киева... 

В противоположность ему великий русский писатель Владимир Набоков, покинувший советскую Россию в 1919 году во время исхода русской армии из Крыма, не стал дожидаться немцев в Париже, а заблаговременно перебрался в США. Ему с женой-еврейкой посчастливилось в тридцатые годы пожить в Берлине. Никаких особых иллюзий на предмет «немецкой сентиментальности» он не испытывал. 

Лучше многих устроилась при немцах непревзойденная «королева стиля» Коко Шанель. Будучи дамой в годах, она сошлась с партийным чиновником высокого ранга, по совместительству подрабатывавшим на военную разведку. Влюбленные поселились в отеле «Ритц» на  Place Vendôme, одной из пяти «королевских площадей» Парижа, где в то время проживало все высшее руководство немецкой оккупационной администрации. Хотя это не преступление – любовь зла, но, используя «новый административный» ресурс, она пыталась «отжать» фабрику Les Parfums Chanel, выпускавшую знаменитые на весь мир духи Chanel No. 5. До войны госпожа Коко владела всего 10%  акций этого предприятия, остальные 90% принадлежали людям, вложившим деньги в раскрутку бренда и производство, двум братьям-евреям. В различных инстанциях она доказывала, что в силу арийских законов, запрещавших евреям владеть собственностью, фабрика должна быть полностью передана ей, совладелице и истинной арийке. Однако перед оккупацией один из предприимчивых братьев успел переписать свою долю на французского промышленника-христианина, поставлявшего Германии оружие, и бежать из Европы. В этом вопросе победил немецкий прагматизм. Ссориться с поставщиком вооружения ради духов, даже таких, как Chanel, немецкие власти не стали. 

Но это все из разряда «светской хроники». 

Из бытовых мелочей парижанам запомнился перевод времени на два часа вперед. Комендантский час начинался в 23:00. Консьержки не имели права отворять двери подъездов запоздавшим жильцам. Нарушителей задерживали на улицах патрули и отводили в казармы до пяти утра. Там им находили какое-нибудь полезное занятие, например чистку обуви. 

Еще со времени Первой мировой войны за немцами укрепилась во Франции презрительная кличка «бош». Слово «бош» родилось в боях на Марне. До того оно во французском языке не существовало. Его выдумали парижане. Вместо «альман» (немцы) солдаты из парижских предместий стали говорить «альбош»: окончание «-ош» по-французски, в особенности же в Париже, имело презрительный оттенок. Постепенно «альбош», по свойственной французам любви к сокращениям, стали произносить просто «бош». Это слово прочно вошло во французский язык. И каралось семьюстами франками штрафа (примерно цена пальто). 

После запрета слова «бош» французы вслух стали называть немцев «фридолинами» – от слова «фриц». Постепенно на него тоже наложили запрет. Правда, с меньшим штрафом, чем за «боша». В провинции крестьяне называли немцев «дорифор» (картофельные жучки). Парижане не знали, что это за жучки, но слово им пришлось по душе и также вошло в обиход. Но немцы скоро разгадали и его. Называли их французы и «арико вер» (зеленые бобы) за цвет мундиров. Целый отдел в управлении пропаганды занимался этим вопросом с непередаваемым немецким педантизмом. Результатом титанической работы стал целый список слов, за которые полагался штраф.  

Вот у кого нужно учиться нашим чиновникам. А то примут закон о неуважении к власти, а потом все голову ломают, как его применять… 

В остальном обыватели сосуществовали с оккупационными властями более или менее мирно. 

Симона Берто, сводная сестра Эдит Пиаф:

«Никогда у Эдит не было такого количества контрактов и приглашений… Люди стояли в очереди за всем: за хлебом и за билетами в кино, в театры и в мюзик-холлы».

Что же касается Эдит Пиаф, то именно в это время к ней пришли первые серьезные деньги. Она получала примерно три тысячи франков за концерт. А их могло быть по два-три в день. При этом деньги у нее в руках никогда не задерживались. Она умудрилась спустить все и еще наделать кучу долгов. Справедливости ради нужно сказать, что львиная доля заработка уходила на продукты с черного рынка (килограмм масла там стоил примерно 400 франков), а остальные – на посылки в лагеря военнопленных, где содержались французские солдаты и офицеры. «Я слишком любила солдат, – любила  она повторять, – чтобы их бросить в беде». В итоге ей стало не по карману жить в респектабельном квартале и пришлось снять квартиру… в публичном доме. Было очевидное преимущество. Владельцы заведения полностью решали все довольно сложные во время войны бытовые  вопросы. 

Симона Берто, сводная сестра Эдит Пиаф:

«В этом доме была своя атмосфера. Было оживленно, но девушки не имели ничего общего с теми, кто работает на панели. Они умели говорить о книгах, о театре, о музыке. Без этого было нельзя. Мужчины, которые сюда приходили, либо занимали крупные посты, либо ворочали делами на черном рынке, либо были коллаборационистами. Боши, не ниже генералов и полковников… Они всегда появлялись в штатском. Сюда приходили самые крупные чины из тайной полиции. Улица Лористон, где работала эта сволочь, находилась совсем рядом. Между двумя допросами с пытками они приходили разрядиться... Их все ненавидели, но слишком боялись, чтобы отказывать. Лучшее я оставила напоследок: приходили сюда и ребята из Сопротивления… Конечно, инкогнито. Мы об этом узнали лишь много времени спустя. Хозяева заведения были предусмотрительны, они ели из всех кормушек и, надо сказать, за обе щеки».

Гастроли в лагерях военнопленных Эдит давала бесплатно. Единственное, о чем просила в качестве гонорара, – несколько фотографий. Одну – с администрацией лагеря, вторую – с военнопленными. Представители администрации охотно шли на встречу дамскому капризу. Уже в Париже групповые фотографии увеличивались. Лица солдат перепечатывались и отдельно наклевались на фальшивые документы. Эти документы она привозила во время повторных гастролей в коробке с двойным дном. Под гримом. Многим эти документы помогли бежать. Ничего героического  в своих действиях Эдит Пиаф не видела. Она искренне любила французских солдат. Просто любовь, ничего более…

6 июня 1944 года союзные войска высадились в Нормандии. Кумиром надежд парижан стал генерал Филипп Леклерк, на самом деле – граф де Отклок. Командующий 2-й бронетанковой дивизией. Талантливый и отчаянный полководец, он воевал под псевдонимом, потому что большая часть его родных осталась в оккупированной Франции. Интернациональную бронетанковую дивизию сформировали  в Северной Африке, затем перебросили в Англию. Под командованием Леклерка эта дивизия высадилась в Нормандии 1 августа 1944 года и начала свой боевой путь на Париж. Уже в начале августа 44-го года парижане заметили первые признаки эвакуации немецких частей. Эвакуация больше напоминала бегство, поэтому остроумные французы окрестили ее «зеленым поносом». Военный комендант Парижа генерал Дитрих фон Хольтиц получил личный приказ от Гитлера взорвать город. 

Генерал Дитрих фон Хольтиц, военный комендант Парижа, кавалер Рыцарского креста:

«В Париже, куда я прибыл 9 августа 1944 года. еще находилось много высоких штабов, в том числе: главный штаб люфтваффе во Франции, штаб Верховного командования кригсмарине в Атлантике и Средиземном море, штаб военного командующего во Франции. Скоро стало очевидно, что, вопреки словам Гитлера, эти войска ни в коем случае не останутся в Париже.
Очень скоро я понял, на что в действительности направлен приказ, требовавший от меня парализовать парижскую промышленность при помощи взрывов зарядов динамита. Я тогда спросил: если я прикажу взорвать заводы, то лишу средств к существованию рабочих, которые на протяжении нескольких лет добросовестно работали на нас и сейчас сохраняют лояльность, тем самым я выброшу их на улицу и заставлю примкнуть к Сопротивлению. Нищетой и отчаянием я превращу их в бойцов... Поэтому я попытался привязать рабочих к их местам работы, повысив зарплаты. 
15 августа, на следующий день после прибытия команды подрывников, я получил по радио приказ разрушить парижские мосты… Как я мог совершить такое варварство? Как мог причинять без крайней необходимости урон этому городу, который, несмотря на испытываемую горечь, спокойно и благоразумно четыре года терпел германскую оккупацию! 
Будучи честным солдатом, я решил спасти от бедствий войны этот прекрасный город. Насколько это было возможно и зависело от меня. Это – мое представление о профессии военного».

25 августа 1944 года генерал Филипп Франсуа Мари граф де Отклок (Леклерк) принял капитуляцию немецкого гарнизона. Многотысячная толпа высыпала на улицы. Танки забрасывали цветами, женщины неистово целовали моряков и солдат в черных и красных беретах. С домов срывали флаги со свастиками и взамен вешали французские триколоры и американские звездно-полосатые штандарты. Наряду с союзной армией чествовали бойцов Сопротивления, поднявших вооруженное восстание и тем приблизивших день освобождения. 

После освобождения Парижа все литераторы, актеры, композиторы, художники и скульпторы, работавшие во время оккупации, должны была предстать перед комитетом по чистке. Первый «черный список», опубликованный в газете Lettre française, насчитывал 94 фамилии писателей, обвиненных в коллаборационизме. Второй список насчитывал уже 158 имен. Эти списки служили основанием для судебного преследования по статье 75 Уголовного кодекса за «интеллектуальный коллаборационизм». С октября 1944 по февраль 1945 года за сотрудничество с врагом было расстреляно шесть писателей, среди которых были бесспорно талантливые. Кто-то покончил с собой, не дожидаясь суда. Кому-то пришлось бежать из страны. Некоторые получили тюремные сроки или запрет на творческую деятельность. 

Чистка была достаточно жесткой. Если не брать творческую интеллигенцию, то к тюремному заключению было приговорено около пятьдесяти тысяч человек, примерно полторы тысячи за сотрудничество с врагом приговорили к сметной казни. За «экономический коллаборационизм» был осужден Луи Рено (Louis Renault), основатель всемирно известного автомобильного концерна. Он умер в тюрьме от жестоких побоев, а все его предприятия были национализированы. За «горизонтальный коллаборационизм» было острижено наголо примерно двадцать тысяч женщин, все они считались или являлись любовницами немцев. Еще их водили голыми по улицам, предварительно облив нечистотами из городской канализации. Линчеванию и внесудебным расправам подверглось примерно десять тысяч человек. Толпа их просто забила до смерти.

К Пиаф ни у комитета, ни у парижан вопросов не было. Французские солдаты, бежавшие из лагерей, чтобы стать участниками Сопротивления, не дали ее в обиду. Несмотря на все попытки завистников и конкурентов припомнить ей аншлаговые концерты времен оккупации. 

P. S. Певица умрет 10 октября 1963 года. В последний путь ее будут провожать более полумиллиона французов, в том числе в военной форме. Пиаф похоронят на кладбище Пер-Лашез в одной могиле с отцом и дочерью. Католическая церковь откажется отпевать усопшую, мотивируя тем, что «она жила во грехе. Церковная месса состоится только спустя полвека – в октябре 2013 года.


3 октября 2019


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847