Драма в Циттау
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Драма в Циттау
Владимир Скрынченко
журналист
Киев
9957
Драма в Циттау
Писатель и Ханни

История войн пишется кровью… И Первая мировая не стала исключением. Горек итог ее: 10 миллионов погибших, еще 20 миллионов унесли голод и эпидемии. Но что стоят страдания, причиненные войной?..
Герои этой истории не придуманы. На их лицах маски скорее как атрибут литературный, нежели театральный. Попав в водоворот истории, каждый из героев творил ее по-своему. Очевидно, читателю полезно разгадать эти исторические кроссворды…

ЗАВТРАК ПО-НЕМЕЦКИ

Звон городских курантов и крепкий кофе натощак, немецкие глаголы и стихотворения Ганса Сакса от доктора Кратцера – вот и весь завтрак по-немецки. Не слишком густо для московского студента Коммерческого института, по воле случая оказавшегося в Баварии, в имперском городе Нюрнберг. Романтичному юноше этот город напоминал старинный фолиант, полный загадок и мистики. Гений Дюрера творил здесь чудо «Апокалипсиса».

А начиналось все с немецкого, точнее, с задолженности по иностранному языку. И отступать уже некуда: последний срок сдачи экзамена – осень 1914-го. До отъезда на родину Писатель считал дни, но пришлось задержаться на годы.

ГРАЖДАНСКИЙ ПЛЕННЫЙ

Начало войны вызвал взрыв эйфории и шовинизма воюющих сторон.

Семидесятилетний Анатоль Франс умолял поскорее отправить его на фронт, а Томас Манн, прославляя подвиги германской армии, вспоминал о Фридрихе Великом: «Это война всей Германии». России нападение Австро-Венгрии на маленькую Сербию напомнило ее старую и привычную роль покровителя славян. Именно это выплеснуло на улицы толпы людей и вызвало массовые манифестации: Петербург стал Петроградом, германское посольство разгромлено, запестрели двуглавым орлом газетные полосы с царским указом о мобилизации: «Государь Император высочайше повелеть соизволил…»

Там, в Германии, встретил Писатель свою первую в жизни войну и любовь…

Словно в насмешку судьба обрекла молодого мужчину призывного возраста (22 лет) на плен еще до начала боевых действий. Уже на вокзале в Дрездене, откуда надеялся вернуться он на родину, война повернулась к Писателю своим жестоким ликом. Столица Саксонии находилась вблизи восточных границ Германии. Писатель попросил билет до станции Калиш, что была по ту сторону границы, на территории России. Но просчитался.

«Что?! В Калиш захотели?!» – заорал кассир и с грохотом захлопнул окошко.

Писателя тут же задержали и подвергли обыску. А затем объявили, что отныне он «гражданский пленный», находящийся под надзором полиции.

– Студент есть студент! – поддакивал радостно полицейский офицер, которому пожаловался Писатель. – Да-а... ха-ха... по-нашему – призывник! Теперь русский царь будет иметь минус один солдат. На солдата меньше! – уже со злостью добавил он.

Позже Писателя не покидало чувство вины перед сверстниками, которые шли в бой и погибали в лесах Восточной Пруссии, ценой своих жизней спасая Париж…

DEUTSCHLAND, DEUTSCHLAND, ÜBER ALLES…

Дрезден… Флоренция на Эльбе, жемчужина саксонского барокко – так называли в прошлом этот сказочно красивый город.

Он бродил по Дрездену, где все дышало историей, осматривал его архитектурные ансамбли. Но в конце ноября власти предписали выслать всех «враждебных иностранцев» из столицы Саксонии. Места их пребывания определили теперь в радиусе не менее сорока километров от Дрездена. Из новой напасти стоило извлечь выгоду. В разговорах с друзьями Писатель настаивал на одном: поселиться поближе к русской границе. Его «еще не покидала мысль о бегстве на родину». Все вместе решили перебраться в Циттау, на границе с Австро-Венгрией.

Городок с 30-тысячным населением представлял собой типично германскую глубинку – с его чиновничеством и военным гарнизоном, дворянской элитой и вереницей мелких буржуа. Жили в городке и другие – интернированные французы, бельгийцы и русские. Постепенно складывалась небольшая колония друзей по несчастью. Во всем соблюдался железный немецкий порядок – раз в день отмечаться в полиции, а выход за городскую черту – по специальному пропуску. Словом, бежать отсюда не представлялось возможным.

Выходцу из российской глубинки (Писатель родом был из Саратова) представилась уникальная возможность наблюдать быт и нравы глубинки германской. Он видел факельные шествия германского обывателя, слышал проповеди о немецком гуманизме и читал газеты, высмеивающие гуманизм как проявление слабости духа. Он стремился постичь противоречивый дух этой страны, где тысячелетняя культура парадоксальным образом уживалась с воинственными амбициями обывателя.

Видел он, как массовая эйфория германского обывателя сменилась отрезвлением. Европа зарылась в окопы, и победа уже зависела не от воинской доблести, а от мощности заводов, дымивших в далеком тылу. Окопная война истощила Германию до такой степени, что мир стал казаться немцам несбыточной мечтой. Назревал социальный взрыв…

По-немецки аккуратно Писатель ведет записки о «пребывании в тылу немцев», документируя их вырезками из периодики, из военно-патриотических воззваний и т. д. Это – своеобразная летопись жизни Германии 1914–1918 гг., в которой отражены настроения различных социальных слоев и групп – военщины и юнкерства, буржуазии и филистеров. Записки эти, как и саксонские впечатления, пригодятся Писателю. Они вернутся к читателю на страницах книг: в романе «Города и годы», где Германия той поры «является… одним из главных действующих лиц», в исторической драме «Бакунин в Дрездене» и в сценах пребывания там композитора Никиты Карева – главного героя романа «Братья».

Однако пора бы позаботиться и о хлебе насущном: отцовские средства таяли. Но как найти пропитание «враждебному иностранцу»?

Кто-то рисовал магазинные вывески, а кого-то выручала игра на скрипке. Писатель зарабатывал на жизнь уроками русского языка. Одним из его клиентов был директор машиностроительного завода, послуживший прообразом персонажа по фамилии Криг в романе «Похищение Европы» и повести «Я был актером».

Пробовал Писатель себя на сцене, а оперным артистом стал по случаю. В театре не хватало мужских голосов и молодых исполнителей: под мобилизацию попали все, кто мог носить оружие. Когда с театральных подмостков зазвучал его баритон редкой красоты, весть о русском самородке пронеслась по всей округе. Недавний хорист пел уже арию лорда Тристана на премьере оперы фон Флотова «Марта». Критика отмечала не только блестящий дебют молодого артиста, но и его великолепные вокальные и сценические данные.

Сохранилась и театральная афиша. Она и послужила первоначальным «проспектом» к автобиографической повести Писателя «Я был актером».

Театральные выступления молодого артиста протекали настолько успешно, что в мае 1918 г. он принял ангажемент от театра соседнего городка Гёрлиц... Но события приняли вскоре иной оборот.

РОМАНС О ВЛЮБЛЕННЫХ

«Колония» интернированных вела поначалу замкнутый образ жизни. «Любовь нам запретил магистрат», – иронически вспоминал Писатель. Вступать в неделовые отношения с местными жителями, особенно с женщинами, запрещалось категорически. Однако шло время...

Он любил бродить по окрестным лесам вблизи живописных Лаушицких гор, где дозволялись прогулки интернированным. Романтический пейзаж этих мест напоминал многим туристам Швейцарию. Здесь хорошо думалось и мечталось. И вот однажды повстречал он на тропе лесной нимфу – хорошенькую девушку лет двадцати, смуглую и черноглазую. Звали ее Ханни.

Поначалу тон ее показался Писателю высокомерным.

– Вы чех? – спросила девушка пренебрежительно.

– Нет, хуже! Я русский, – нашелся молодой человек.

Встреча на лесной тропе имела, однако, продолжение: Ханни сама проявила интерес к этому. Натура романтическая и пылкая, наделенная глубокими чувствами, Ханни словно ждала этой встречи. С русским ощутила она красоту жизни.

«Они говорили о войне... о том, что мир залит кровью, что...в крови шествует среди людей смерть... Они были молоды, они были сильны, и из всего, о чем говорили, им запомнилось только то, что они любят друг друга», – вспоминал Писатель.

У них было истинное сродство душ: одни и те же увлечения, одни и те же любимые книги, и прежде всего Достоевский, которого боготворил он... Посвящена была Ханни и в творческие замыслы начинающего литератора, о которых никто не знал. А Писатель обрел в Ханни преданного друга и единомышленника.

Ханни принадлежала к здешнему привилегированному обществу. Отец ее, зубной врач, пользовал наилучшую клиентуру города, а мать, примерная горожанка и патриотка, была ревнительницей всех добродетелей, на какие только способна верноподданная кайзера.

Об отношениях Ханни с русским пленным знало лишь несколько надежных друзей. Посещение девушкой его жилища требовало от нее немалой смелости. «Так как наша с Ханни жизнь была тайной, – с грустью вспоминал Писатель на страницах дневника, – то я не был знаком ни с кем из ее семьи, но встречал мать и отца... на улице».

Одна из таких встреч, по словам Писателя, едва не закончилась для Ханни трагично. Тогда молодой человек едва не столкнулся лицом к лицу с любимой, которая возвращалась с воскресной прогулки вместе с родителями: «Я видел, как она побледнела, и навек запечатлелся во мне ее обычный жест смущения – у нее вскинулась рука к лицу, и тонкие, чудесные ее пальцы тронули и слегка потрепали висок, будто надо было отвести и заложить за ухо волосы. Испуг ее был ужасен, и у меня упало сердце. Мы прошли мимо друг друга, как два покойника. Ни она, ни я не сбились с шага. Я только мельком глянул на ее родителей, не подаривших меня ни каплей внимания. Бедная моя девочка! Что делалось с тобой в этот миг, если и я совсем окаменел от страха... Конечно, история эта была первыми нашими словами, как только Ханни вновь явилась в моей комнате...»

Подобная конспирация больно ранила чувства влюбленных. Обладая сильным и волевым характером, Ханни повела себя как личность незаурядная. Когда связь с русским открылась и конфликт с родителями стал неминуем, она ушла из семьи, без профессии, без надежд на последующее примирение.

О драматизме отношений влюбленных, о последствиях, какие влекло за собой раскрытие их тайны, поведал Писатель в романе «Города и годы». Там городской управитель обрушивает на Мари Урбах, вызванную в служебный кабинет, весь гнев и ярость своего германского шовинизма: «Вы проститутка, вы хуже проститутки, которая патриотичнее вас...»

РЕВОЛЮЦИЯ

Год 1917-й, казалось, не предвещал перемен. И – как гром среди ясного неба – прилетело известие: в Петрограде – революция!

А последующие события совершенно потрясли мир: октябрьский переворот, приход к власти большевиков, Декрет о мире. Германия взбудоражена: повсюду – многолюдные собрания, митинги, уличные шествия.

Проникали вести из России и в германскую глубинку. Особенно волновали они Писателя и его соотечественников из «колонии» интернированных.

В августе 1918 г. он поехал в Берлин, чтобы посетить советское дипломатическое представительство, открытое после заключения Брестского мира. Там удалось ему устроиться переводчиком при посольстве. Можно было определиться в отношениях с Ханни... Дипломатический паспорт, которого так добивался, он получил. Но... вместе с уведомлением германских властей, что сам он тоже включен в обменные списки пленных. Да, включен в качестве переводчика, но такого, который на обратное возвращение прав не имеет. Причем выезд безотлагателен.

ПОСЛЕ РАЗЛУКИ

Он едва успел проститься с Ханни.

После разлуки с любимым судьба ее так и не сложилась...

Осенью 1918-го Ханни примкнула к левым социал-демократам – спартаковцам, готовилась к переезду в Берлин. Об этом сообщила она Писателю в письме от 5 декабря 1918 года. В Берлине она знакомится с Мерингом. Ведет работу сразу в двух журналах, в том числе и в журнале «Акцион» Франца Пфемферта, единомышленника Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Участвует в рабочем восстании, организованном спартаковцами.

После поражения задумывает пробраться в советскую Россию, соединиться с любимым. Чтобы получить русское гражданство, она совершает почти невозможное: отыскивает военнопленного – некоего Соболева и фиктивно вступает с ним в брак. Затем в начале 1919 г. направляется в Мюнхен. Отсюда она надеется через Австрию, Венгрию, Украину пробраться в Москву... Увы, думала она, как всегда, сердцем… На пути возникают непреодолимые препятствия, ее кружит вихрь событий.

В Мюнхене она попадает в кипящий котел политических страстей. Вместе с восставшими рабочими участвует в провозглашении Баварской советской республики. За это следует расплата: арест, пять месяцев тюрьмы, а затем – ссылка до военного суда. Но это еще не все. Назад в Мюнхен ее препроводили под конвоем – для тюремного следствия и судебного разбирательства – вплоть до зимы 1920 года...

Начинают сказываться стрессы и страдания последних лет, и в 1921 году она умирает в возрасте 26 лет от разрыва сердца.

Светлый образ любимой глубоко запечатлелся в его сердце, в его творчестве. Уже вскоре после возвращения Писателя на родину посвящение ей появляется в журнальной публикации рассказа «Счастье»: «Посвящаю спартаковке Ханни М.». Обликом Ханни навеяны во многом образы страстной и героической Мари Урбах («Города и годы»), преданной Анны («Братья»), своенравной Гульды («Я был актером»), восприимчивой Эльфы («Счастье»).

Он все не мог еще поверить, что судьба разлучила их навсегда. В письме другу в 1925 г. Писатель упомянул «письма… женщины, с которой… прожил лучшую часть своей жизни. Все эти письма проникнуты надеждой на встречу и исполнены такого отчаяния... что я был подавлен, когда опять (через семь лет!) перечитал памятные листочки бумаги... Теперь мне кажется, что сама смерть пощадила бы этого человека, если бы я был с ним. Я уверен в этом. И вдруг мне приходит мысль, что меня обманули, что женщина эта не умерла... Хочется мне одного – уехать в Циттау, на старые места и на старую уже могилу. Может быть, после этого я пойму не только головой, но и душой, что все кончилось».

НЕТ, НЕ УМЕРЛА ОНА…

Нет, не умерла она для него…

В первый же приезд в Германию, летом 1928 г., Писатель побывал на могиле Ханни. В 1945 г., вскоре после освобождения города от гитлеровцев, могилу Ханни почтили представители советской военной комендатуры.

Судьба благоволила Писателю: репрессии 1930-х не коснулись его. Максим Горький дарил его своей дружбой. Он приятельствовал с «красным графом» Алексеем Толстым, а Стефан Цвейг хвалил романы Писателя и прислал ему авторский экземпляр «Марии Антуанетты».

Академик и орденоносец, лауреат многочисленных премий и глава Союза писателей СССР, он жил в центре Москвы, всегда где-то заседал, выезжал за границу и боролся за мир.

Но ему по-прежнему не хватало ее рядом, такой хрупкой и сильной, ее беззаветной любви и веры в его призвание.

В начале 1960-х, накануне своего 70-летнего юбилея, Писатель, уже убеленный сединами, вновь побывал в Циттау на старинном кладбище. Он склонился над могилой любимой и шептал слова, придуманные им когда-то в прошлом для героя своего романа:

«Милая, любимая моя, маленькая… каждый мой вздох, каждый удар сердца всегда и всюду… Ты одна… Боже мой…»

С заснеженной могилы увозил он кроваво-красную ягоду шиповника и память о той, кому обязан был самыми счастливыми мгновениями своей жизни…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Писатель – Константин Александрович Федин (1892–1977), Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской и Государственной премий, кавалер четырех орденов Ленина, двух орденов Трудового Красного Знамени, ордена Октябрьской революции, двух орденов ГДР и медалей.

Ханни М. – Ханни Мрва (1895–1921) – после разлуки с Писателем состояла в марксистской группе «Спартак», которая влилась затем в состав Коммунистической партии Германии.


10 ноября 2021


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847