Удивительно, что о личной жизни Густава Климта не известно почти ничего — он тщательно скрывал ее от вездесущих любопытных глаз. Ему хватало скандалов по поводу картин, всякий раз вызывавших в прессе десятки публикаций, в которых самыми мягкими для него определениями бывали «распутник», «растлитель», «извращенец» и «порнографист». Вот-вот исполнится 160 лет со дня его рождения. За это время отношение к художнику изменилось: теперь он признанный классик. Но понимаем ли мы то, что он хотел сказать своим творчеством?..

Принято считать, что мы знаем о творчестве Климта все. Но, внимательно всмотревшись в любую из работ «художника-бунтаря», ловишь себя на мысли: а был ли он вообще «сотрясателем моральных основ общества»? Не являлись ли его эпатирующие публику произведения желанием наглядно показать ближним то, что сам знал наверняка: грех, которого люди привычно страшатся и стыдятся, является частью человеческого естества. И часть эта настолько прекрасна и чиста, что выписывать ее следует лишь светозарными красками…

Не хуже, чем у людей

Ребенок, появившийся на свет 14 июля 1862 года и нареченный Густавом, был желанным. Разве это не счастье — родившийся крепким и сильным, мальчик? Слава богу, небольшой, но хорошенький домик в венском предместье Баумгартен семья имела; все соседи называли молодую фрау Анну образцом для подражания; заказчики граверных работ не обходили мастерскую герра Эрнста стороной; и все складывалось в семействе Климт не хуже, чем у людей.

Собственно, то вообще было неплохое время. Вена, пережив непростую для Австро-Венгрии первую половину XIX столетия, начинала привыкать к хорошей жизни. Город, насчитывавший без малого полтора миллиона жителей и занимавший по величине четвертое место в Европе, становился очагом расцвета культуры, поддержанной растущей экономикой. Уже начинал возводить величественные в своей функциональности здания основоположник модерна Отто Вагнер. Бесперебойно работала железнодорожная ветка Вена — Санкт-Петербург. С легкой руки Ланнера и Штрауса пуританские гавот и менуэт оказались вытеснены жизнерадостным вальсом. Михэль Тонет основал фабрику по массовому производству гнутой мебели. Подрастали Зигмунд Фрейд, Густав Малер, Арнольд Шенберг. По недавно появившейся на месте городской стены респектабельной улице Ринг неспешно прогуливались со своими кавалерами затянутые в тугие корсеты венки. И спутница благосостояния — свободная эротика, пусть даже стиснутая в узких «границах приличия», словно витала в воздухе, заполняя своими флюидами помыслы, чаяния и грезы живущих в достатке бюргеров…

А тем временем в семье Климт все шло как по писаному. Осенью 1876-го, блестяще сдав экзамены, Густав поступил в Художественно-промышленную школу. Родители, наблюдая, с какой охотой занимается их мальчик, уже представляли, как хорошо им будет наслаждаться беспечальной старостью. И никому даже в голову не могло прийти, что Густав, родившись по воле Небес гением, вывернет наизнанку запланированное будущее…

Без палитры не разберешься

Созданная по английскому образцу, венская Художественно-промышленная школа давала серьезное, сопоставимое с академическим, образование. Практические уроки технического мастерства и курс истории искусства были обязательны для всех студентов. А самые одаренные ученики могли посещать еще и занятия живописью у ведущего мастера венского декоративного стиля Фердинанда Лауфбергера. Густав не только не пропускал ни одного урока мэтра, но даже принялся писать на заказ портреты по фотографиям, определив для клиентов твердую цену: шесть гульденов за штуку. Нельзя сказать, чтобы творения молодого человека шли нарасхват, но кое-какого мастерства он, ежедневно практикуясь, все-таки достиг. И это оказалось настолько заметно, что в 1879 году, подыскивая себе помощников для оформления декораций к празднованию серебряной свадьбы императора Франца Иосифа и императрицы Елизаветы, модный венский художник Ханс Макарт предложил ему работу.

Впервые попав в его завешанную по-рубенсовски пышными полотнами мастерскую, Густав Климт был буквально сражен обилием золотистых тонов, к которым Макарт имел особое пристрастие. Декоративная роскошь живописи, помноженная на громкое имя художника, показалась ему олицетворением искусства красивой жизни и на много лет определила его собственную двойственность: европейское стремление к новым формам, увязающее в медлительном византийском сладострастии.

Впрочем, до осознания истинного сладострастия и, соответственно, до потребности воплотить его на холсте юноше было еще очень далеко. Усердно выполняя задания работодателя, юноша мечтал о куда более прозаических вещах. И, как вскоре выяснилось, его желания реализовывались даже быстрее, чем можно было рассчитывать.

Первым шагом к успеху стало творческое объединение с давним приятелем Францем Матчем. Предложения не заставили себя ждать. За один только 1880 год молодые люди успели оформить двор венского Музея истории искусств, украсить «Четырьмя аллегориями» потолки дворца Stureny и расписать павильон минеральных вод в Карлсбаде.

Полученных гонораров с лихвой хватило на то, чтобы снять подходящее помещение и оборудовать в нем собственную мастерскую. А постоянные заказы, получаемые через архитектурное бюро «Фелнер и Хелмер», обеспечивали безбедное существование. Правда, поначалу приходилось оттачивать мастерство в провинциальных австро-венгерских городах. Но к 1885 году положение резко переменилось — «юными дарованиями» заинтересовалась столица.

Из заурядных — вон!

Закончив к началу лета 1885-го расписывать виллу императрицы Елизаветы «Гермес» и сделав декорацию Aula Magna для Венского университета, молодые, но уже ставшие известными художники получили более чем престижное предложение: декорировать здания Художественно-исторического музея. Представленные ими эскизы, выполненные в имперском «стиле Рингштрассе», полностью соответствовали тому, что требовалось. Работа закипела, и после ее успешного завершения можно было не сомневаться: новые госзаказы не заставят себя ждать. Но…

Почему Густав Климт отважился на первый в своей жизни бунт, сказать трудно. Возможно, просто решил, что достиг уровня популярности, позволяющего не ориентироваться на интересы публики, а смело внедрять собственные вкусы, зачастую нарушающие границы общественного приличия. Не исключено и другое — необходимость заглушать льющуюся из глубин души вольную песню стала для него настолько невыносима, что он решил рискнуть. Но, как бы ни было на самом деле, первый шаг по новой, чреватой множеством опасностей дороге был сделан.

Одиннадцать аллегорических композиций, которые предстояло выполнить для Художественно-исторического музея, включали фигуру, олицетворяющую Древнюю Грецию. Этот образ был воплощен уже столько раз и такими прославленными мастерами, что, казалось, ничего нового в данном случае не сумел бы сказать даже гений. Климт сумел.

Увидев его «Девушку из Танагры», руководство музея потеряло дар речи. В опирающейся на античную амфору «юной гречанке» без труда можно было узнать… известную венскую кокотку Нини, аляповато одетую и ярко накрашенную в полном соответствии с требованиями ее профессии…

Принимать ноу-хау Климта консервативное общество, как можно было легко заранее догадаться, не собиралось. Скандал разразился страшный, и чем бы он мог закончиться, представить не трудно. Однако случилось то, на что бунтарь даже не надеялся, — появился следующий заказ — участие в оформлении Бургтеатра, находившегося под особым покровительством императора.

С места — в карьеру!

Работы над панно для Бургтеатра растянулись на три года. Климт, увлекшись избранными для лестницы, потолка и люнетов античными темами «Бродячая труппа Теспия», «Алтари Диониса и Аполлона» и, главное, выполненной гуашью огромной картиной «Зрительный салон старого Бургтеатра», трудился не покладая рук и не обращая ни малейшего внимания на уколы злопыхателей. Да и стоило ли прислушиваться к академическим ретроградам, сравнивавшим праздничное великолепие его картин с медным чайником или с расписным подносом и называвшим самого их автора «золотошвейкой»! Пусть себе получают удовольствие, перемалывая косточки талантливому и удачливому коллеге! Мир, слава богу, не сошелся клином на их замшелой академии…

Следующий шаг Климта был предопределен сложившимися обстоятельствами. Весной 1887-го, собрав 40 единомышленников — «гениев конца века», он предложил им основать альтернативное арт-сообщество «Сецессион» (от лат. уход, движение. — Ред.). Бунтовщики от искусства, которые были, разумеется, рады оторваться от сдерживавшей их порывы официальной школы, с удовольствием согласились и даже единогласно избрали инициатора нового течения своим президентом.

Популяризаторов модерна взялись материально поддерживать сталелитейный магнат Карл Витгенштейн, «король текстиля» Фриц Вэрндорфер, семейства Книпс и Ледерер. Стараясь отблагодарить благодетелей, Климт принялся рисовать их жен. В свете, как и следовало ожидать, сразу же начали сплетничать о романах художника с первыми красавицами Вены, из-за чего скандально знаменитый художник в короткий срок сделался модным портретистом.

К слову, даже о связи Климта с Эмилией Флеге, которая оставалась его спутницей до конца дней, известно крайне мало. Некоторые исследователи склонны считать, что эти отношения так никогда и не вышли за рамки платонических. Другие уверены: страсть была, да еще какая! Третьи пытаются догадаться, по какой причине Густав и Эмилия не вступали в законный брак. Которое из мнений считать верным — дело вкуса. Но свой, написанный Климтом портрет Эмилия Флеге очень не любила…

Мэтр эпатажа

Ни появившиеся деньги, ни врученный ему императором Францем Иосифом Золотой крест за оформление Бургтеатра не могли отвлечь Климта от потребности эпатировать общество.

Получив в 1894 году заказ на роспись Большого зала Венского университета, художник, решил: наука — вещь прогрессивная, австрийская же живопись безнадежно застряла в прошлом. Следовательно, при выполнении работы необходимо найти новые, нетрадиционные пути, которые бы даровали ценителям подлинного искусства глоток свежего воздуха.

Воодушевившись этой мыслью, Климт принялся за эскизы, не обращая внимания на мнение видевших его наброски знакомых. А те, между прочим, предрекали колоссальный скандал. И немудрено: изображение трех ведущих наук — философии, медицины и юриспруденции в виде обнаженных женщин с даже не прикрытыми фиговыми листками прелестями было равноценно в те годы святотатству.

Только через шесть лет, в 1900-м, Климт продемонстрировал публике первую из своих университетских работ. Картина «Философия» была показана на очередной выставке «Сецессиона», и поднявшийся вокруг нее возмущенный ор мгновенно заглушил несколько негромких голосов, пытавшихся похвалить художника за нестандартную идею; 87 университетских профессоров обратились в Министерство образования с письмом, обвиняющим Климта в том, что он «выражает неясные замыслы с помощью неопределенных форм». Даже те, кто не поставил своей подписи под данной реляцией, требовали немедленно отозвать заказ у «порнографиста и извращенца». Скандал обсуждался даже в парламенте, городские власти всерьез намеревались выслать Климта из города.

Раздраженный нападками художник обратился в Министерство культуры с просьбой позволить ему возвратить полученный аванс и забрать не понравившиеся заказчику картины обратно. Но не тут-то было! Заартачившееся университетское начальство сделало встречное предложение: живописец, осмелившийся предложить храму науки такую возмутительную дрянь, должен свои работы у университета купить, причем надеяться на то, что цена окажется умеренной, смысла не имеет.

Климт выкупил полотна не торгуясь. Объясняя свой поступок, он сказал во время пресс-конференции: «Довольно цензуры. Я обойдусь своими силами. Я хочу освободиться. Хочу отделаться от всех этих вздорных пустяков и вернуть свою работу. Я отклоняю любую государственную помощь и заказы. Я отказываюсь от всего!»

Вызов, растиражированный множеством изданий, имел серьезные последствия. Четырежды Климт ходатайствовал о предоставлении ему в Академии художеств профессорской должности с полной учебной нагрузкой. И всякий раз чиновники Министерства культуры ему отказывали, не утруждая себя даже тем, чтобы дать соискателю какие-либо объяснения…

В том же 1900-м году «Философия» получила первую премию на Всемирной парижской выставке. Чуть позже все три картины были за очень хорошие деньги проданы в частные коллекции. И единственный сделанный Климтом после скандала вывод сводился к короткой фразе: связываться с государством — себе дороже…

Амораль сей басни

Время катилось своим чередом. Отказавшись от создания монументальных полотен, Климт начал писать небольшие аллегорические картины для частных собраний. Активно работал в жанре портрета, много занимался орнаментальной живописью. Сторонился рекламной шумихи. Вышел из «Сецессиона», вступил в менее эпатажный «Союз изобразительных искусств». Жил скромно.

В 1903-м, съездив в Италию и увидев роскошные византийские мозаики Равенны, художник начал расцвечивать свои картины золотыми красками, придавая им не принятую в начале прагматического XIX века пышность и безудержность. Стартовал «золотой период Климта».

Обнаженных женщин в это время художник почти не писал, но, даже тщательно одетые, они вызывали бурное неприятие радетелей за строгую мораль. Как только был закончен в 1904 году портрет Эмилии Галли в платье с золотым орнаментом, критики, а вслед за ними и пресса взорвались ругательствами в адрес Климта, рассказывая публике, что он писал свою модель совершенно обнаженной и лишь после «одел» на нее фантастически украшенное платье. Один из рецензентов, разъясняя, сколь серьезный «эротический вред» наносится обществу подобными картинами, разразился витиеватой тирадой: «Значение форм определяется простейшим зрительным сопоставлением традиционных символов мужского и женского начала... У Климта все — от человеческого тела до мира природы — пронизывают пыльца и пестики, сперматозоиды и яйцеклетки».

Другой, рассуждая по поводу тщательно проработанного художником рисунка ткани платья Эмилии Галли, делал выводы: «Круг — первый из всех возможных орнаментов — эротичен по своему происхождению. Горизонтальная линия — лежащая женщина. Вертикальная — мужчина, проникающий в нее… Но в наше время человек, следующий внутреннему зову расписать стену эротическими символами, считается преступником или дегенератом… Поскольку орнамент больше не является органической частью нашей культуры, он не может больше служить ее выражением».

Работы ставшего притчей во языцех живописца обсуждали даже те, кто никогда не видел их в глаза. Обыватели, обретя пикантную тему для «приличных» в обществе бесед, передавали из уст в уста истории о том, как кто-то из их знакомых, зайдя в мастерскую Климта, застал его забавлявшимся сразу с двумя натурщицами.

Общество раскололось на два лагеря: первый, очень большой, — ярых противников художника. Второй, малочисленный, — сторонников…

Работники пера и топора

Климт, глубоко переживавший раздувшуюся вокруг него шумиху, ответил оппонентам «Автопортретом с гениталиями». Затем появилась погруженная в эротический сон (или экстаз?) «Даная». Критики, не стесняясь в выражениях, злословили: «Сия с позволения сказать картина — суть проповедь безнравственности, а героиня полотна напоминает груду старого тряпья и лежит в позе, слишком неудобной для нормального сна»…

Чуть позже был написан «Поцелуй», купленный Австрийской государственной галереей еще до закрытия выставки 1908 года, где он был представлен, но тем не менее охаянный противниками Климта за то, что автор вывел на картине себя и свою любовницу Эмилию Флеге… И наконец, «Дева» — клубок сплетшихся телами женщин, каждая из которых (за исключением спящей в центре группы невинной девушки) испытывает сексуальное переживание, от возбуждения до пресыщения…

Изображая на людях похабника, Климт, оставшись один, рвал газеты, скрипел зубами, страдал от приступов мучительной, неделями длившейся депрессии. Напряженно, забывая даже об обеде, творил.

Сколько бы могло продлиться такое положение, предугадывать не имеет смысла, так как 11 января 1918 года художника постиг парализовавший правую сторону тела удар. Через несколько дней, прикованный к постели, он заразился от кого-то из посетителей гриппом, быстро перешедшим в пневмонию.

Страдания длились не слишком долго. 6 февраля 1918 года Климта не стало. Среди не законченных им работ — знаменитая «Невеста», 140 набросков к которой показывают, как молодая обнаженная женщина постепенно, по мере создания картины, начинает стыдливо прикрываться красками. Среди едва намеченных, расположенных слева фигур угадывается лицо жениха. Идентифицировать мужчину не удалось, но, поскольку кое-кто из исследователей утверждает, будто бы в это самое время художник собирался писать автопортрет, можно предположить, что… Если это, конечно, имеет значение…