Литературные произведения Ивана Александровича Гончарова с первой книги получили широкое признание читательской публики. Но личная жизнь писателя была столь закрыта, что сложился стереотип Ивана Александровича как прототипа его героя Обломова. В действительности в поступках Гончарова страсти кипели нередко, что он тщательно скрывал даже от друзей.

По Петербургу вдоль Сергиевской улицы в направлении Адмиралтейства шел сорокалетний мужчина. Несколько апатичное лицо с пышными усами, бакенбардами выражало досаду, что обстоятельства принудили его выйти из дома в столь дурную погоду. Изредка узнававшие его люди останавливались и говорили: «Смотри, смотри, кажется, это сам принц де-Лень. Вот уж новость, кому сказать, что мы его видели на улице, во время наводнения, да еще и в воскресенье, да этому просто не поверят».

Но это, действительно, был член Главного правления по делам печати, редактор «Северной почты», автор повести «Обыкновенная история» и приключенческих очерков «Фрегат «Паллада» — писатель Иван Александрович Гончаров. Он нес своему другу, управляющему типографией морского ведомства Ивану Ивановичу Льховскому, первые главы нового романа «Обломов».

Мать Льховского — старушка Елизавета Тимофеевна — радостно встретила гостя, но попросила подождать, так как сын заканчивал срочную работу для штаба. Она сама подала ему стакан сельтерской воды с любимым яблочным вареньем.

Подтрунивая над гостем, старушка обратилась к нему:

— Милый де-Лень! (Так звали Ивана Александровича все друзья из-за крайней его инертности и чрезвычайной ленивости. Сам Гончаров не только признавал правомерность такого обращения, но и подписывал этим псевдонимом неофициальные письма.) Сегодня за время, что я вас знаю, вы во второй раз меня удивили: в такую погоду оторваться от теплого дивана, чтобы покинуть дом, для вас — случай чрезвычайный.

— А в первый раз? — спросил де-Лень.

— В октябре 1852 года, когда вы взбудоражили весь Петербург, приняв решение отправиться в морское путешествие. А что заставило вас сегодня прийти столь внезапно?

Ничего не говоря, Иван Александрович протянул отпечатанные главы нового романа.

В столовую вошел Иван Иванович. Обняв друга, он повел его в кабинет.

Гончаров сразу уловил в комнате ароматный запах. На письменном столе, в роскошном хьюмидоре (специальная коробка), лежали «Каибы» — популярная марка манильских сигар.

— Предлагаю перекурить и выпить по рюмочке ликера, — сказал хозяин кабинета. — Манильские! И этикетки подлинные, а не с английской биржи.

Самой сильной страстью Гончарова было курение сигар. Курить он начал в университете, подражая своему крестному — Николаю Николаевичу Трегубову. Капитан-лейтенант в отставке, участник сражений на Черном море под командованием Ушакова, член масонской ложи Лабзина, писатель-маринист, он сумел заменить ему рано умершего отца. Привычку курить усилил только что вышедший роман Александра Пушкина «Евгений Онегин», в котором дан образ героя-аристократа. В молодежных кругах началось увлечение английской модой. Курение сигар получило широкое распространение в светских клубах.

Иван Иванович в 1863 году на корвете «Рында» побывал в США, на Филиппинах, Кубе, в Гондурасе, на Бермудских островах. Вместе с эскадрой он повторил маршрут кругосветки фрегата «Паллада», на котором в качестве секретаря адмирала Путятина посетил Японию.

Льховский пристрастился к сигарам на Кубе, а Иван Александрович — во время путешествия по Филиппинам, где побывал на табачных плантациях и научился понимать все тонкости качества табака.

— От кого подарок? — спросил Гончаров

— От мичмана Заградского.

— Хорошо его знаю, он взрывал раздавленный льдами после зимовки в Константиновской бухте фрегат, чтобы его не захватили англичане, и только ему известны точные координаты затопления «Паллады».

Льховский достал из шкафа опечатанную фабричной наклейкой коробку и передал ее другу.

Иван Александрович, скрывая волнение, как-то засуетился, отказался от обеда и, наскоро простившись с хозяевами, поспешил домой.

…Минуло двадцать лет с тех пор, как Гончаров покинул родной Симбирск и обосновался в Петербурге. В 1835 году он определился на должность канцелярского чиновника (переводчика) Департамента внешней торговли Министерства финансов. Смешно сказать, но за эти годы Иван Александрович достиг только чина коллежского советника. Его не занимала карьера, а ежедневная нудная служба не располагала к литературному труду. Ранняя смерть слуги, курляндского уроженца Трейгута, и одиночество привели Ивана Александровича к решению оставить у себя в квартире его семью и взять ее под свое покровительство — материальные расходы возросли.

Гончарова связывали особые, доверительные отношения с петербургским живописцем Николаем Аполлоновичем Майковым и его женой — поэтессой Евгенией Петровной. По просьбе супругов Иван Александрович преподавал детям латинский и немецкий язык.

После смерти родителей ученики Аполлон, Владимир и Софья Майковы продолжали дружить с писателем даже тогда, когда завели собственные семьи. Аполлон Николаевич, будучи студентом, заявил о себе как о талантливом поэте и не без влияния «учителя» мечтал о романтике морских путешествий. Ему удалось получить приглашение участвовать в экспедиции на корвете «Баян» в Грецию, и он стал усиленно изучать язык древней Эллады. К сожалению, корвет в Грецию не попал. Зато русская поэзия обогатилась циклом «Новогреческих песен» (переводы и подражания) и «Неаполитанским альбомом» Аполлона Майкова. Вдохновителем этих сборников был великий князь Константин Николаевич Романов. По рекомендации Аполлона Николаевича Гончарова пригласили преподавать словесность наследнику престола. А через год с помощью профессора Александра Васильевича Никитенко ему предоставили место цензора в Министерстве народного просвещения.

В апреле 1856 года Гончаров сообщает сестре: «…Определен в новую должность, которая состоит в том, что я сижу дома и читаю и утро, и ночь, и хорошее, и вздор». К этому времени были напечатаны первые главы романа «Обломов», но головные «приливы» и частые воспаления легких мешали работать, и Гончаров по совету врачей выехал за границу.

На австрийском курорте Мариенбад лечились многие знаменитости: автор «Фауста» — Иоганн Гете, композитор Рихард Вагнер здесь писал либретто оперы «Кольцо Нибелунга», Рихард Штраус создал «Курортный вальс», Фредерик Шопен останавливался в поисках своей очередной возлюбленной. Курорт почтили вниманием многие августейшие особы.

Иван Александрович, пробыв три дня, почувствовал такую скуку, что был готов уехать в Карлсбад, где было значительно веселей и жила большая русская община.

Спасаясь от хандры, Гончаров «нечаянно развернул «Обломова», и за пять дней написал 47 листов!».

В письме Льховскому он сообщал: «Недавно в книге Франкля я прочел, что здешняя вода, между прочими последствиями, производит «расположение к умственной и духовной деятельности». Правда, позднее, в Париже, при обсуждении с друзьями романа Гончаров говорил: «Написать за один месяц «Обломова» позволило то, что я подробно, до мельчайших деталей обдумал его. Вместе с героями выстрадал все перипетии сюжета, составил диалоги вплоть до отдельных реплик. Взятому в руку перу оставалось только успевать записывать».

Спустя год в журнале «Отечественные записки» появились первые главы «Обломова». К этому времени Гончарову присвоили чин действительного статского советника. Ежемесячный генеральский оклад, гонорары за роман и статьи в газетах позволили успешно решить финансовые проблемы.

Вскоре Иван Александрович задумал написать третью книгу — «Обрыв» и стал вести еще более замкнутый образ жизни: он размышлял о сюжете и жизни новых героев, часами искал типичные образы.

Изредка, в хорошую погоду, возвращаясь со службы, он заходил в книжную лавку Вольфа, брал какой-либо толстый французский роман и, листая, спрашивал хозяина:

— Что у вас новенького прибавилось?

Вольф перечислял по списку поступившую в продажу беллетристику. Выбрав иностранную новинку, Иван Александрович доставал из своего портфеля ранее взятую книгу и обменивал на новую. Прощаясь с Вольфом, писатель откровенно признавался:

— Покупать из-за принципа не могу. Для меня нет «в жизни ничего гнуснее, как платить за книгу».

Гончаров не брал книг русских авторов, считая, что в них пишется «пустая болтовня», и в отечественной литературе все это уже было. В его кабинете на полке стояло несколько томиков: любимый Флобер, экстравагантная Жорж Санд и сборник стихов Пушкина. На столе в роскошном переплете лежал подарок Краевского — комедия Грибоедова «Горе от ума», которую после пушкинского «Евгения Онегина» Гончаров ставил на второе место во всей российской поэзии.

Свое второе заграничное путешествие он совершил в компании с Майковыми — Владимиром Николаевичем, редактором журнала для юношества «Подснежник», и его супругой Екатериной Павловной — женщиной высокообразованной, активной участницей семейного журнала, с писателями Иваном Тургеневым и Дмитрием Григоровичем.

Маршрут путешествия тщательно продумали — Дрезден, Мариенбад, Швальбах, Париж, Булонь. В Дрездене путешественники расстались. Майковы уехали в Россию, Тургенев — в Париж, Григорович — в Берлин. Что касается романа «Обрыв», то Иван Александрович в письме к Николаю Аполлоновичу вскользь сообщал: «Куда девалась охота, юркость к письму — бог знает! Только писанье стало противно, скучно и упрямо молчу».

В следующем году Гончаров едет за границу вместе с семьей профессора русской словесности, цензора Александра Васильевича Никитенко. Посетив Берлин, они приехали в Дрезден. Из дневника профессора: «Май 22. Воскресенье. Дни проводим в приискании квартиры и прогулках по городу с Гончаровым, который одержим неистовою страстью бродить по городу и покупать в магазинах разные ненужные вещи. Мы перепробовали с ним сигары почти во всех здешних лучших сигарных магазинах.

Май 31. Вторник. Выехал в Киссинген вместе с женою. Гончаров ехал в нами до Плауена, откуда направился в Мариенбад».

В конце июня Иван Александрович пишет дочери профессора Софье Александровне несколько философское письмо: о жизни, судьбе, случае, травле желаний — и только в конце открытым текстом: «В первый раз я поехал за границу, не ведая почти зачем, сел случайно от скуки за перо и написал в семь недель три тома, это мне понравилось. Я собрал силы, намерения, добрую волю, поехал во второй раз и написал очень мало. Наконец, собрал последние силы, остаток воли и жизни, еду в третий раз — и ничего не делаю, не могу делать…».

Очередная поездка в Германию летом 1865 года — и вновь не работается. Оправдываясь, он отвечает на вопрос Никитенко о цели поездки: «…А затем, что без всякого дела трудно, даже невозможно прожить четыре, пять недель на водах, в маленьком, давно известном мне местечке. По вечерам я лениво читаю английский роман «Только прах» мисс Бреддон и время кое-как проходит».

Через год — вновь Мариенбад, и в первом же письме Софье Никитенко он винится: «Да, я ничего не делаю: начал было царапать, да не пишется, во-первых, потому, что всякое утро приносит какую-нибудь беспокойную весть…». В последующих письмах, вплоть до возвращения писателя в Россию, сведений о работе над романом нет.

Поневоле друзья начинают теряться в догадках. Что происходит? Одни решают, что Гончаров смертельно болен, и всячески поддерживают и приободряют, другие — ерничают, злословят, припоминая ему работу в цензуре.

Лето 1867 года загадка непишущегося романа чуть прояснилась.

Евдокия Петровна Левенштейн, приемная дочь родной сестры Гончарова, в своих «Воспоминаниях» сообщала о том, что они с мужем, доктором-психиатром, приехали в Баден-Баден. Читая Cur — Liste (курортный листок), супруг был удивлен, увидев в списках Гончарова. Зная, что дядя вставал рано, решили навестить его на другой день.

Из мемуаров Левенштейн известно, что писатель жил не только на другом курорте и имел там знакомых, но и прекрасно знал ближайшие окрестности и неоднократно посещал курзал с рулеткой…

Писателю Гончарову — действительному тайному советнику — было что скрывать от близких и друзей. Только за границей он мог себе позволить отдаться полностью своей второй страсти. Тайну эту невольно озвучил Федор Михайлович Достоевский.

Очередную весну Гончаров встретил на курорте Мариенбада. В одном из писем Софье Никитенко он сообщал: «Хотел приняться за старый забытый труд ( за «Обрыв». — Ред.), взял с собой пожелтевшие от времени тетради... Ни здоровье, ни труд не удались, и вопрос о труде решается отрицательно навсегда. Бросаю перо…».

Писатель отправляется в Баден-Баден, где встречается с Федором Михайловичем Достоевским.

Из дневника Достоевского: «В самом начале, как только я приехал в Баден, на другой же день я встретил в вокзале Гончарова. Как конфузился меня вначале Иван Александрович. Этот статский или действительный статский советник тоже проигрывал. Но так как оказалось, что скрыться нельзя, а к тому же я сам играю с слишком грубою откровенностью, то он и перестал от меня скрываться…» В письме к Аполлону Майкову автор романа «Униженные и оскорбленные» сообщал: «Играл он с лихорадочным жаром (в маленькую, на серебро), играл все две недели, которые прожил в Бадене».

Если Федор Михайлович играл запоем, не таясь своей страсти, и о проигрышах сообщал в своих письмах, то Иван Александрович о слабости к рулетке не рассказывал и тщательно оберегал тайну.

Достоевский, проиграв все деньги, пришел к Гончарову, и тот дал ему три золотых. Когда же Федор Михайлович в очередной раз обратился к нему за помощью, Иван Александрович вынужден был развести руками и извиниться за то, что подобного «вспомоществования оказать не может, ибо накануне сам в пух и прах проигрался». Этот крупный проигрыш вынудил Гончарова, едва вернувшегося в Петербург, подать рапорт на имя начальника Главного управления по делам печати с просьбой о выдаче ему денежного содержания за период отпуска.

Лиза Толстая — подруга Софьи Майковой ворвалась в жизнь Ивана Александровича внезапно, как стихийное бедствие. В одно мгновение убежденный сорокатрехлетний холостяк, живший двадцать три года по единому распорядку, превратился из маститого писателя в молодого юношу. Куда делись лень и послеобеденный сон, домашний ужин и вечернее, спокойное чтение при свечах с любимой сигарой…

Впервые за многие годы Иван Александрович приобрел модные тройки, французские цилиндры и великолепное пальто с длинным желтым шарфом. Он не только посещал все светские мероприятия, где присутствовала восемнадцатилетняя любимая, но доставал билеты в театр, в оперу и концерты. Не задумываясь выполнял ее поручения, дарил безделицы, угощал конфетами, мороженым. А его смешные истории собирали многочисленных поклонниц.

Все приятели предвкушали скорую помолвку и веселую свадьбу. Но, увы, сердце Лизы похитил красавец — ротмистр Александр Мусин-Пушкин. Накануне помолвки она вернула все письма Гончарову. Внезапно перед свадьбой возникло непредвиденное препятствие. Толстая и Мусин-Пушкин доводились друг другу двоюродными братом и сестрой. Такой брак церковь не одобряла.

Расстроенная невеста кинулась к писателю за помощью. Иван Александрович понимал, что даже если Лиза и не выйдет за Мусина-Пушкина замуж, она уже не сможет его полюбить, да и он после этой неудачи вряд ли пожелает или позволит себе увлечься. Гончаров, используя свои связи с великими князьями, сумел получить церковное разрешение на брак Лизы и Александра.

В жизни писателя были возможности жениться по любви, но он не захотел расставаться с холостяцкой свободой.

Спустя несколько лет на водах он познакомился с Александрой Яковлевной Колодкиной — начальницей высшего Мариинского училища. Благодаря ей он увидел «глазами туриста» Европу.

Возвращаясь из Парижа, писатель приобрел на дорогу коробку сигар и огромный ананас. Отдавая покупки, он попросил спутницу положить их к своим вещам.

Удобно усевшись у окна, Гончаров задремал… Спустя час он внезапно спросил Колодкину:

— А куда вы положили сигары?

— В коробку.

— Боже мой, что вы сделали!..

— А что?

— Помилуйте, все мои сигары пропахнут ананасом…

В таком возбужденном состоянии Александра Яковлевна ни разу не видела писателя. И только когда коробка была извлечена из корзины и Гончаров посетил курительный вагон, он успокоился.

Каждый год Иван Александрович выезжал в Мариенбад и спустя некоторое время покидал его, проживая в Булоне, Баден-Бадене. Его письма наполнены унынием и тоской: «Боюсь толпы на водах: того и гляди, помешают. Но я уже решил, что буду готовить там только старые тетради к печати, — пишет он Софье Никитенко, — а новое уеду писать куда-нибудь в другое место».

Весной 1868 года Гончаров жалуется редактору «Вестника Европы» Стасюлевичу, купившему у него право публикации будущего романа: «Город Киссинген, 6 июля. Понедельник… Я работал, не ленился — и написал листов 18: не знаю, сколько из них окажется годных: может быть, ни одного…».

Наконец, в апреле 1869 года приходит Стасюлевичу долгожданная весть: «…Довольно! Пора мне забыть этот (а вам и подавно) вздор! Поздравляю и Вас, дорогой, неоцененный мой редактор и моя спасительная повивальная бабка! С окончанием и Вашей «муки мученической»! Ребенок громаден: дай бог, чтоб не сравнили его с «великой Федорой»!..

Прошло десять лет с появления замысла до его воплощения на бумаге. Рецензии на роман были различными. Тургенев не преминул высказаться: «Ну, батюшка, читаю я продолжение «Обрыва», и волосы у меня вылезают от скуки…» Сам писатель о своем душевном состоянии высказывается с горькой иронией: «Я очень несчастлив… Мне некуда уйти от невзгод, у меня нет близких. Завтра или послезавтра куплю пистолет и положу рядом с этой книгой, и каждый день буду спрашивать себя — to be or not to be? Да еще череп где-нибудь достану. — Да!».

Иван Александрович свое одиночество преувеличивал. В снимаемой им квартире проживала экономка Александра Ивановна Трейгут и трое ее детей. Гончаров по-отечески привязался к ним, и каждое утро занимался с Александрой, Еленой и Василием, готовя их к дальнейшей учебе в закрытых учебных заведениях. Всем воспитанникам за свой счет он сумел дать образование. Старшая — Екатерина помогала ему, ослепшему на один глаз, писать статьи в журналы.

Уход в отставку сократил доходы, а частые воспаления легких заставили писателя воздерживаться от путешествий за границу. Теперь, когда подросли дети, он вместе с ними снимал на лето дачу на Рижском взморье.

С началом осени все возвращались в Петербург.

В городе Иван Александрович изредка посещал Елисеевский магазин на Невском проспекте, покупал первоклассные сигары «Каибы» фирмы Nastroeff, основатель которой — купец Петр Настроев получил право поставлять курительные принадлежности ко двору Ее Величества.

По легенде, приказчик табачного отдела, почитатель таланта Гончарова, с получением новой партии товара устраивал игру. Смысл ее заключался в определении срока свежести сигар. Иван Александрович, сделав несколько затяжек, оживлялся и, докурив до половины, почти без ошибок, словно посмотрев товарную накладную, называл месяц ее изготовления.

Писатель изредка навещал магазин Вольфа в поисках необходимой книги. Маврикий Осипович безуспешно пытался уговорить Гончарова на издание полного собрания сочинений. В пылу полемики Вольф крикнул:

— Ну, так Вы — Обломов!

На что Иван Александрович ответил:

— Правда, Обломов: только не такой, как все другие Обломовы.

Вечерами его можно было увидеть в Летнем саду, беседующего с Дмитрием Васильевичем Григоровичем — художником, писателем, совершившим морское путешествие на военном корабле, опубликовавшим серию очерков «Корабль «Ретвизан». Григорович оставался последним близким знакомым из сверстников Гончарова. Ему Иван Александрович несколько раз с сожалением высказывал мысль, что не сделал Обломова путешественником. Ближе к вечеру они выходили на набережную Невы, любовались закатом солнца, отраженного в воде...

Современники считали Гончарова индифферентным к религии. Однако это не так. Несколько строк из воспоминаний Кони: «Глубокая вера в иную жизнь сопровождала его до конца. Я посетил его за два дня до смерти, и при выражении мною надежды, что он еще поправится, он посмотрел на меня уцелевшим глазом, в котором еще мерцала и вспыхивала жизнь, и сказал твердым голосом: «Нет! Я умру! Сегодня ночью я видел Христа, и он меня простил...»

Писателя отпевали в Казанском соборе, похоронили на Волковом кладбище, на высоком берегу, у самого края обрыва. Среди цветов выделялся венок с золотой надписью на траурной ленте «От офицеров фрегата «Паллада».