Он обессмертил ее, этот дивный английский художник Томас Гейнсборо… Видно, постиг он секрет женской красоты и воплотил все очарование прекрасной половины Англии ХVIII века в неземном образе герцогини де Бофор. В тихой грации и утонченной скромности, в мечтательной полуулыбке влажных губ и чисто английской изысканности этой великосветской леди – сама поэзия обаяния молодости.

ТОМАС ГЕЙНСБОРО И ЕГО ВРЕМЯ

Не верится, что творил художник свой шедевр «ради корочки хлеба», как он выразился в свое время. На самом деле, портретам посвятил Гейнсборо всю свою жизнь – он написал их более 700. Напряженный труд и капризы великосветских заказчиков приводили его порой в отчаяние. «Меня тошнит от портретов» - взрывался подчас художник. Однако, трудился, не покладая рук...

Томас Гейнсборо жил и творил в блистательный, золотой век английской живописи ХVIII века. И в блестящем созвездии своих коллег – Уильяма Хогарта и Джошуа Рейнольдса, Джорджа Ромни и Джона Констебля – он был звездой первой величины. У истоков английской портретной живописи стоял Антонис Ван Дейк, великий голландский художник, который немало лет потрудился при дворе английского короля Карла I и создал неповторимый, романтичный стиль портретирования английской знати, идеализирующий ее аристократизм, великолепие образа и подчеркнутую элегантность.

Творчество великого голландца стало путеводной звездой и для Томаса Гейнсборо, прибавило его живописи утонченности, избавило от излишней сухости. Однако, в искусстве Гейнсборо шел своим путем: он упорно отвергал классические теории современных ему художников и неустанно искал новое в методах письма, в самом ремесле живописи. Его просто вдохновляли люди – лорды и прелестные леди, герцоги и герцогини, графы и графини, которых изображал он на лоне столь любимой им природы. А еще он любил театр и людей театра – гениального актера Дэвида Гаррика и выдающегося драматурга Ричарда Шеридана, длинноногих красавиц-актрис, так называемых дам полусвета, которых и запечатлел на своих полотнах.

Один из его шедевров – портрет Сары Сиддонс, актрисы-примы театра Друри Лейн, одной из лучших исполнительниц роли леди Макбет на мировой сцене. Романтическое обаяние моделей Гейнсборо, особенно женских образов, наводит иной раз на мысль, будто и сам он на гребне славы принимал деятельное участие в лондонской светской жизни. Но тогда бы его чаще вспоминали в многочисленных мемуарах, письмах, а главное – в сплетнях того времени. Увы, свидетельства современников о нем скупы...Шумный Лондон, особенно в вечернем полумраке, нагонял тоску на Гейнсборо. Улицы разбитых фонарей таили в себе немало опасностей: ведь полицию еще не учредили. У театра Друри Лейн – веселая суматоха. Носильщики в ливреях доставляли ко входу роскошные портшезы, а дамы из высшего общества приезжали в каретах и наемных экипажах. А театр осаждала живописная толпа желающих насладиться новой пьесой Ричарда Шеридана – «Школой злословия».

Темпераментному и непосредственному по характеру художнику трудновато было прижиться в чопорном Лондоне. Он сполна познал лицемерие столичных нравов: в глубине души оставался он провинциалом. А в Лондоне жизнь его протекала в мастерской, среди кистей и мольбертов, в Шомберг-Хаусе, куда не приглашал он гостей, поскольку личная жизнь его не слишком радовала. Скупость жены, считавшей каждый фартинг в его кармане, душевное расстройство, поразившее обеих его дочерей, не имевших поклонников, несмотря на богатство и славу отца, все более наводили художника на мысль взять посох и удалиться в родные края, к простой деревенской жизни – вновь побродить по местам своего детства – в лесах родного Суффолка, где рисовал он пейзажи когда-то. Видно, там он и был счастлив, на заре своей юности. И, как-то раз, в одну из прогулок по живописным местам, возникла нежданно-негаданно юная леди невиданной красоты. Она вошла в пейзаж – и в сердце художника. Эта юная леди, по имени Маргарет, стала его музой и женой. К судьбе ее проявил, однако, благосклонный интерес некий джентльмен – герцог де Бофор, который оставил ей годовую ренту в 200 фунтов (по тем временам – целое состояние). Имеются и свидетельства, подтверждающие отцовство герцога де Бофора по отношению к Маргарет. (Главное, что рента аккуратно выплачивалась ей всю жизнь банком Хоуров в Лондоне - а там уж умели хранить тайны своих клиентов).

Родовые корни герцога де Бофор восходили к знаменитому Франсуа де Бофору, внуку французского короля Генриха IV, личности легендарной, лидеру Фронды, одному из героев романа Александра Дюма «Двадцать лет спустя» и «Виконт де Бражелон». (Не случайно намекала Маргарет, что в жилах ее течет королевская кровь). Видно, и портрет герцогини де Бофор возник не случайно...

«ЛЮБИТЕ ЖИВОПИСЬ, ПОЭТЫ!»

Вот так восклицал поэт Николай Заболоцкий, глядя на портрет Александры Струйской работы Федора Рокотова. Он жил и творил вдали от Англии, в одно время с Томасом Гейнсборо, этот кудесник русской портретной живописи. В духовном мире своей модели искал Федор Рокотов свой эстетический идеал. Он и обрел его в неземном лике Александры Струйской, жене провинциального дворянина из российской глубинки. Взволнованная кисть художника придает ее образу, ее взгляду нечто загадочное и недосказанное. И чарующие строки Николая Заболоцкого в посвящении к портрету Струйской звучат как гимн любви к женщине, загадке ее красоты:

«Её глаза – как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Её глаза – как два обмана,
Покрытых мглою неудач.. »

Но в равной мере отнести их можно и к прекрасной леди с туманного Альбиона – герцогине де Бофор. Дочь адмирала Боскауэн она вышла замуж за герцога де Бофор в 1766 году. Портрет герцогини де Бофор («Портрет дамы в голубом») написан художником в конце 1770-х годов. В нем еще ощущается влияние Ван Дейка, однако…

Как Вам удалось это чудо, сэр Томас? Кто подсказал Вам эту изысканную цветовую гамму, эту гармонию холодновато мерцающих тонов, отчего портрет кажется сотканным из легких мазков, разнообразных по форме и плотности? Создается впечатление, что пряди волос не кистью выполнены, а нарисованы мягким карандашом. Как решились Вы, художник ХVIII века, на эту царственную простоту безошибочно-небрежного, прозрачного и плотного, как утренняя дымка, мазка, что сквозь слой живописи просвечивает плетение холста?

Ткань платья написана Вами как бы нарочно беспорядочными мазками, но они передают фактуру, тонкость материи, послушно облегающей очертания ее фигуры. Удары тонкой кисти  настолько безупречны, что превращают масляную краску в какое-то подобие прозрачной струящейся пастели (завистники называли это небрежностью). Откуда это трепетное дыхание модели, когда волнистые, синие, черные и серые штрихи ощущаешь под налетом пудры как живое строение волос? Они слегка натянуты надо лбом и висками, а на пышных локонах их природная упругость чувствуется сильнее. И пенятся, как волны прибоя, завитки страусовых перьев, соприкасающихся с волосами.

Полупрозрачное платье герцогини сливается с ее кожей, с ее телом в единое целое. Серовато-белые перья, лазурная лента на шляпке и напудренные волосы окаймляют лицо ее своеобразным ореолом. Тонкая шея герцогини будто не в силах вынести всю тяжесть прически, а голова чуть-чуть склоняется, как экзотический цветок на тонком стебле. Портрет и впрямь кажется голубым (ведь это – «Портрет дамы в голубом»). Светлые, сияющие краски с перламутровыми отблесками переливаются, как вода, отражая небеса. Голубыми тонами переливается атласный шарф, накинутый поверх тончайшего белого, полупрозрачного платья, лазурная лента на маленькой изящной шляпке и даже напудренные волосы отсвечивают голубым. И кажется, что под прозрачной кожей герцогини пульсирует та самая «голубая кровь», которой так гордилась родовитая английская знать!

В мечтательной полуулыбке влажных губ, утонченной скромности и тихой грации этой великосветской леди – сама изысканность прекрасной половины Англии ХVIII века. Глядя на портрет, понимаешь, отчего слезы подступают к глазам, и перехватывает от волнения дыхание…

МЫ НЕ ПРОЩАЕМСЯ, СЭР ТОМАС!

В конце 80-х гг., в канун своего 60-летнего юбилея, талант Гейнсборо достиг своего апогея. Но его не покидало предчувствие скорой смерти, и он обязал своего друга Ричарда Шеридана присутствовать на его похоронах. Однако, судьба оказалась к нему неумолима, и он покинул бренный мир в августе 1788 года (по мнению врачей – от рака). Герцогиня де Бофор на 40 лет пережила творца своего портрета и умерла в глубокой старости в 1828 году. Художнику жаль было расставаться с искусством. Последние слова его были: «Мы все уходим на небеса, и Ван Дейк с нами». Незадолго до кончины его посетил сэр Джошуа Рейнольдс, президент Королевской Академии. Они, наконец, помирились, эти друзья-соперники…

Дань уважения памяти художника и всю боль утраты выразил Рейнольдс в своей ХIV речи к студентам Королевской Академии. Воздав должное гению Томаса Гейнсборо, сэр Джошуа, однако, не советовал студентам Академии следовать его неординарным творческим принципам. По мнению Рейнольдса, уж слишком самобытен и оригинален был этот художник, Томас Гейнсборо, чтобы служить кому-либо образцом для подражания. Однако, время вынесло свой вердикт. Искусство Гейнсборо, его эксперименты с цветом предвосхитили многие достижения импрессионистов, повлияли на творчество художников молодого поколения - Джона Констебля и Эжена Делакруа.

Казалось бы, все…

Но мы не прощаемся с Вами, сэр Томас! Ведь часть души Вашей осталась в этом шедевре – портрете герцогини де Бофор. Как Вам удалось это чудо, сэр Томас? …Вы обессмертили ее, эту прекрасную английскую леди своей блистательной кистью. И она обязана Вам своей вечной молодостью. Она ушла в века, но осталась в сердцах миллионов своих поклонников. И с Вами мы не прощаемся, досточтимый сэр. Ведь искусство вечно…