В современной России мало найдется людей, кто ничего не знал бы о Петре Великом и о его ближайшем сподвижнике Александре Даниловиче Меншикове, но еще меньше — тех, кто что-нибудь знал бы об Александре Васильевиче Кикине, которого своенравное счастье низвергло с самых высот государственной иерархии в бездну исторического забвения. Мы не найдем его парадного портрета в лентах и орденах, хотя он более достоин памяти потомков, чем многие другие сподвижники Петра I. Кем же был Александр Васильевич Кикин?

Кикины владели вотчинами в Смоленской земле и считались одним из древнейших русских родов. У российских государей Кикины были в почете — сплошные градоначальники, первопроходцы да военные. Александр Васильевич Кикин родился около 1665 года в семье стольника. По матери, урожденной Голохвастовой, Кикин был близок к Нарышкиным, родственникам матери царя Петра, и потому со вступлением юного монарха на престол столь же юный Саша Кикин был причислен к «потешным», выслужил чин бомбардира в 1693 году и, сумев приглянуться Петру, в Азовском походе стал его денщиком — в те времена так называлась адъютантская должность.

В 1697 году, сопровождая Петра, он отправился за границу при Великом посольстве, а в Голландии на Ост-Индийской верфи, в тесном кругу приближенных к государю лиц, учился судостроению.

«Смышлен», — усмехался по поводу Кикина царь. «Смышлен-то смышлен, — кривил губы Меншиков, не любивший тех, кто пытался подняться выше его. — Да, смотри, где-то голову сломает...». «Ну-ну! — прикрикивал на него Петр. — Ты язык-то не распускай, вмиг укорочу!» «Я что, мин херц, — спокойно отвечал Александр Данилович. — Я молчу — время покажет».

Но государь все более приближал Кикина. Из-за границы Александр Васильевич возвратился в звании мачтмакера, работал на верфях под ближайшим наблюдением Петра. В 1706 году Кикин участвовал в войне: в январе Петр доверил ему командование отдельным корпусом, который стоял в Митаве и должен был препятствовать соединению армии Карла XII с корпусом Левенгаупта. В марте, взорвав Митавский замок, он отступил в Минск. В начале следующего года он по приказанию Петра приехал в Петербург и после смерти коменданта Яковлева вступил в управление петербургским Адмиралтейством.

Кроме специальных адмиралтейских дел, строения судов и иногда командования ими в море, он наблюдал за постройкой крепости и дворца, за посадкой дубовой рощи, сделал рисунки морских сигналов и исполнял разнообразные личные поручения Петра. В 1708 году он был направлен Петром с дипломатическим поручением к Мазепе в Батурин. В декабре того же года он ездил на Олонецкую и Ново-Ладожскую верфи, а в 1709 году в Воронеж для осмотра корабельных работ. В 1710–1714 годах практически вся его деятельность сосредоточилась вокруг Адмиралтейства: он наблюдал за строением судов, снаряжал флот пушками и провиантом для кампании, ездил в командировки для осмотра верфей или в Шлиссельбург для провода кораблей и проявил себя толковым администратором и бизнесменом. В это время Кикин женился на Надежде Ивановне Шафировой, от брака с которой имел двух дочерей — Наталию и Матрену. 17 июня 1712 года он был произведен в адмиралтейские советники.

Отношения между Кикиным и государем были как никогда доверительными. Петр часто писал ему собственноручно, называя его «grotvader», «дедушкой» или «дидом», уведомлял его о важнейших своих делах, через него пересылал поклоны супруге. В 1708 году Витворту только через Кикина удалось выхлопотать себе аудиенцию у царя. Знатные лица, князья Куракин и Черкасский, заискивали перед ним. В 1712 году Кикин был шафером на бракосочетании государя с Екатериной.

С конца 1714 года Кикин стал замечать холодность в отношении к себе со стороны Петра и приписывал ее погибели в море нескольких бригантин. В следующем году он был арестован за злоупотребления по службе и пережил смертельный испуг. Кикин симулировал апоплексический удар, из-за которого у него якобы отнялся язык при оглашении смертного приговора, но был прощен царем…

Да и как можно было не простить своего проверенного сподвижника, если вся страна погрязла в коррупции? При Петре I многократно вырос государственный бюджет России. Отныне страна содержала постоянную многочисленную армию и мощный флот, значительные суммы тратились на оплату работы иностранных специалистов. При этом резкое увеличение наличных денег и возросшие траты не сопровождались ростом уровня контроля, что привело к коррупции невероятных масштабов. Все, кто был причастен к финансовым потокам, потихоньку отводили денежные ручейки в свои карманы. Как-то, когда Петр I в очередной раз пришел в ярость по этому поводу, генерал-прокурор Павел Иванович Ягужинский заявил: «В таком случае, Ваше Величество, у Вас не останется подданных. Мы все воруем, с тем только различием, что один больше и приметнее, чем другой».

В письме к государю, уличенный в финансовых злоупотреблениях, Кикин каялся в совершенном преступлении и, не смея просить милости, просил позволения жить в деревне; он заплатил денежный штраф и, в виде ссылки, был отправлен в Москву. Однако в том же году Петр окончательно простил «несчастного калеку» (после «апоплексического удара» и «отнявшегося языка») и разрешил приехать в Петербург.

С 1715 года Кикин снова вернул к себе расположение государя, правда, давняя вражда с Меншиковым продолжалась. В январе 1716 года на вопрос Петра о причине его худобы Кикин ответил, что он похудел из-за Меншикова, и подал донос на него и князя Долгорукова. В мае следующего года у Кикина снова произошел конфликт с Меншиковым: они спорили о переулке между принадлежавшими им дворами, и дело потребовало личного решения Петра. Открытое столкновение с всесильным министром и их соперничество за «место подле Государя» были для Кикина неудачными, что, вероятно, и стало причиной сближения Кикина с царевичем Алексеем.

Существует версия, что из корыстных побуждений Кикин хотел занять в будущем то же место подле царевича Алексея, какое Меншиков занимал возле царя Петра. Но также имеет право на существование и другая версия: Кикину, которому были известны все тайны придворной жизни, стали ясны истинные намерения царя Петра относительно своего наследника царевича Алексея, особенно после рождения у него сына Петра Петровича. Не имея ни намерений изменить делу Петра, ни нареканий к его реформам, он, находясь в близких отношениях с представителями рода Нарышкиных, считал своим долгом сохранить для России Алексея — последнего природного русского царевича, правнука первого царя дома Романовых Михаила Федоровича. Ему были известны все козни и наветы, которые распускала Екатерина с целью настроить Петра против своего сына и наследника престола Алексея Петровича и, как следствие, добыть престол своему сыну. Кикин понимал, что дни царевича Алексея Петровича были сочтены. Поэтому, лучше других зная о силе воли и слабом здоровье государя, он серьезно рассчитывал на реализацию своих планов. Надо думать, что Кикиным двигали именно гуманистические мотивы, однако «политические» соображения того времени сформировали представление о Кикине как о яром враге дел Петра, а следовательно, и России.

Но историю формирует придворная среда, которая в угоду своему Государю «очерняет» и «возвышает» исторических персонажей не по их реальным заслугам перед Отечеством, а исключительно по личному расположению самодержца к этому лицу. Надо признать, влияние Кикина на Алексея Петровича было очень велико. Вероятно, что царевич сам интуитивно понимал, что ему грозит опасность от всесильного отца, и Кикин, обладавший значительными возможностями и влиянием, был для него последней надеждой на сохранение жизни…

С 1713 года Кикин начал переписываться с цесаревичем, а уже в следующем году сблизился с ним и, располагая информацией об интригах двора, советовал ему бежать от отца во Францию. Затем, когда царевич вернулся и Петр потребовал от него отречься от наследования престола и постричься в монахи, Кикин уговаривал царевича в целях самосохранения согласиться и ждать смерти отца, замечая: «Вить клобук не прибит к голове гвоздем; мочно его и снять… Теперь так хорошо; а впредь-де что будет, кто ведает?»

Лукавил ли Кикин, уговаривая царевича, или пытался спасти ему жизнь? Ответить на этот вопрос в условиях «насильственно сформированного мнения» о деятельности Кикина сложно, но постриг делал практически невозможными любые претензии Алексея на власть. Хотя Алексей, как в свое время Филарет при Михаиле Федоровиче, мог активно влиять на государственные дела при своем сыне — Петре II… Впрочем, в России все возможно — после смерти императора Петра II престол предлагали инокине Елене (царице Евдокии Лопухиной).

Идея побега царевича за границу ради его спасения родилась именно у Кикина и постепенно крепла в голове у самого Алексея. Кикин убедил его скрыться от Петра в Австрии и ни в коем случае не возвращаться в Россию (где, он был уверен, участь царевича была уже предрешена, так как Петр требовал непременного участия его в военном походе, где «случайная» пуля завершила бы «с почетом» его жизненный путь). Поэтому лучшим решением проблемы для Алексея, по мнению Кикина, было бы пребывание в эмиграции до смерти отца, которая, по сильному убеждению многих, была не за горами, ведь царь тогда сильно болел. Спрятав царевича в надежном убежище за границей, можно было бы создать и сильную партию в России, ведь недовольных правлением Петра в стране было предостаточно.

По возвращении в Петербург осторожный Кикин, подготовляя себе оправдание на будущее время, рассказывал Ивану Афанасьеву о неприязненных отношениях между ним и царевичем. Кроме этого, по рассказу Голикова, Кикин подкупил также царского денщика Константина Баклановского, чтобы тот заблаговременно дал ему знать об опасности.

Извечный противник Кикина, всесильный Меншиков «плел свою паутину», наговаривая Петру о том, что Кикин замышляет государственный переворот и намеревается поставить во главе Российского государства сына Петра, Алексея. Петр с большим вниманием отнесся к этим словам… Чтобы доказать свою правоту, Александр Данилович передал царю попавшую к нему в руки переписку Кикина с царевичем Алексеем, которая в буквальном смысле послужила смертным приговором адмиралтейскому советнику.

Царевич Алексей был найден, его уговорили вернуться в Москву. Царь торжественно простил его, но объявил, что прощение потеряет силу, если откроется хоть какая-нибудь утайка. А это подразумевало, что даже если Алексей и не будет укрывать своих ближайших друзей, то он может просто о чем-нибудь позабыть, и все... Несколько имен царевич назвал сразу, еще до начала официального следствия (то есть до пыток на дыбе). Это были князь Василий Владимирович Долгорукий, Александр Васильевич Кикин, граф Петр Матвеевич Апраксин, один из первых российских сенаторов Михаил Михайлович Самарин, царевич Василий Сибирский, Никифор Вяземский, Дубровский, Эверлаков, но кроме первых двух остальные были случайными и малозначащими людьми.

После возвращения царевича из-за границы и покаяния, принесенного отцу, Кикин, предвидя печальное продолжение этой истории, стал сам готовиться к побегу. Александр Васильевич спешно распродавал имущество, стараясь перевести его в наличные деньги, в серебряную монету. У него был шанс спастись: Кикина предполагалось отправить в Испанию для установления торговых контактов с этим королевством и налаживания доставки русских товаров русскими же кораблями в испанские порты. Наличные деньги Кикину требовались на случай внезапного бегства или перехода на положение «невозвращенца», однако спастись ему было не суждено…

В начале февраля 1718 года одновременно с царевичем были арестованы все те, кого он назвал, покаявшись отцу после возвращения. Кикин также был арестован, обличенный признаниями царевича, и на этот раз выкрутиться ему не удалось. У него были найдены шифры, «цифирные азбуки», для переписки с обширным кругом лиц, среди которых, помимо царевича, были князь Василий Владимирович Долгорукий, князь Григорий Федорович Долгорукий, генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин, фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, князь Яков Федорович Долгорукий, Алексей Волков, дипломат Савва Рагузинский, Авраам Павлович Веселовский и другие лица.

8 февраля 1718 года еще уверенный в милости отца Алексей писал ему: «О побеге моем с тем же Кикиным были слова многажды, в разные времена и годы, и прежде сих писем». Выходило так, что Кикин уговаривал Алексея, прибывшего в Петербург в 1713 году, с осторожностью относиться к отцу еще и до своей опалы, и до грозных писем Петра, в которых тот требовал, чтобы Алексей сделал выбор. Далее, обольщенный вниманием отца, царевич писал: «А как я съехался с Кикиным в Либоу, и стал его спрашивать, нашел ли он мне место какое и он сказал: «Нашел-де; поезжай в Вену к кесарю: там-де не выдадут». Кикин говорил царевичу, что по его просьбе русский посол в Вене Авраам Павлович Веселовский секретно совещался с вице-канцлером Шонборном, а тот поговорил с императором, который якобы дал согласие принять беглого царевича.

Но, судя по тому, как развивались события в Австрии, Алексея там не ждали. Император явно старался отделаться от незваного и опасного гостя. Почему так произошло и была ли здесь вина Кикина? Мы можем только гадать.

На пытках 11 и 18 февраля Кикин во всем сознался, подтвердив показания царевича, но 22 февраля он написал Петру длинное письмо, в котором пытался оправдаться. На новой пытке 5 марта опять признался, что «во всем деле царевича он виноват...». Когда Петр спросил у висящего на дыбе Кикина: «Как ты, умный человек, мог пойти против меня?», тот не стал молить о пощаде и милости (а ведь большинство проштрафившихся в деле царевича Алексея людей старались любыми путями заслужить прощение царя, и многим это удалось) и ответил: «Какой я умный, ум простор любит, а у тебя ему тесно!»

Такой ответ всесильному Государю не оставлял надежд на царскую милость. Его мог дать только человек, обладающий большим мужеством и убежденный в правоте своих помыслов и дел. Именно таким человеком и был Александр Васильевич Кикин…

Пытки арестантов проходили в таком серьезном учреждении, как Преображенский приказ, исполнявший функции политической полиции. В одном из допросов Кикина упоминался некий «тайный» клад адмиралтейц-советника, но значения этой информации не придали.

Министры присудили ему «лютую казнь». Царица, по настоянию графа Апраксина, просила о смягчении наказания Кикину. Несмотря на это, 17 марта бывший адмиралтейц-советник Кикин был колесован. Ему, распятому на колесе, перебили руки и ноги, вернули в темницу и, дав еще сутки помучиться, на другое утро отрубили голову, которую воткнули на кол.

Ни одного портрета Кикина не сохранилось. Все имущество Кикина было конфисковано в казну, в том числе и наличные деньги, которые он держал на случай бегства. Дома (пять в Петербурге и три в Москве) и именье, до 3500 десятин земли, — были отписаны в казну. Но говорили, что это не все, что у него было…

В одном из его домов близ Смольного монастыря, в так называемых Кикиных палатах, в 1719 году поместили Библиотеку и Кунсткамеру Академии наук. Как уже упоминалось, в 1711-м Кикин женился, а в следующем году был произведен в адмиралтейские советники. Большой пост требовал солидного дома, и поэтому было решено на Литейной стороне возвести советнику настоящий дворец: двухэтажный, с ризалитами (выступами) и парадной лестницей. Проект палат (их так и прозвали с самого начала, на московский лад) заказали Шлютеру, но кто их истинный творец — до сих пор остается неизвестным. Строили два года и соорудили (хотя и не до конца отделали) очень красивый и очень удобный дом в «петровской» манере: центральная часть была в два этажа, а боковые крылья — в один. Ризалиты в центре и по бокам фасадов, высокая крыша с переломом, парадное крыльцо, ведущее в первый этаж, нарядно декорированные фронтоны также характерны для парадной архитектуры тех времен. Окна и дверные проемы обрамлены наличниками, крыша покрыта плоской гончарной черепицей. Внутренняя планировка палат отчасти повторяла планировку Большого дворца в Петергофе.

Вот только пожить как следует чете Кикиных в «палатах» не удалось... Дом перешел в казну уже после казни бывшего владельца, сюда перевезли собрание петровских «раритетов» и открыли первый в России общедоступный музей, который позже был переведен в специальное здание — Кунсткамеру. При музее была организована первая в России государственная библиотека, основанная на личной коллекции книг Пера I. В дальнейшем эта библиотека стала основой книжного собрания Академии наук. Кунсткамера в Кикиных палатах находилась до 1727 года.

Во время блокады Ленинграда здание сильно пострадало от бомбардировок. По проекту Бенуа в 1952–1957 годах прошла реставрация здания, ему был возвращен первоначальный облик. Сейчас в Кикиных палатах находится Санкт-Петербургский музыкальный лицей.

Ну а что же с кладом Кикина? Год спустя после казни причастных к делу царевича подозреваемый в различных преступлениях священник Федор Ефимов, арестованный в Новгороде, «прилюдно кричал, показывая на арестовавшего его ландрата Мякишина, что к тому за два дня до ареста в Петербурге приезжал «невесть для какой надобности злой царев вор и изменник Александр Кикин». Чтобы заслужить прощение, поп Федор сообщил, что Кикин приезжал в Новгород, чтобы в своих новгородских вотчинах реализовать часть скота, хлеба, и получил денег 2200 рублей. Заявление попа заинтересовало «людишек, приставленных к сыску»: по их приказу Ефимов писал «объяснение», адресуя его самому Петру, прося забрать его из Новгорода, из-под власти недруга его ландрата Мякишина. В этом письме он среди прочего сообщал о том, что земской Коростынской волости, некто Мартын Семенов, рассказывал ему: «Как казнили его, Кикина, тело его выкупили за 300 червонцев и погребли его в вотчине подмосковной, в Щурово». «И я, богомолец твой, — рассказывал далее отец Федор Ефимов, — спросил у него, у Мартына: а было ль у Кикина что из казны? И он мне сказал, что взято было у него на пресветлое величество 80 тысяч рублей, а еще у него осталось 40 тысяч, в которой он погребен вотчине, в Щурове, в каменных палатах заделано, в стене поставлено».

Попа Федора забрали в Преображенский приказ, где он рассказал еще много интересного о последних днях жизни бывшего царского любимца.

Итак, клад Кикина составлял около 40 тысяч рублей (по тем временам — просто огромные деньги!) и был спрятан в стене бывшего барского дома в его вотчине — селе Щурово. Вполне можно предположить, что это серебро и по сию пору находится там же. Беда вся в том, что никто толком не может сказать, где находился дом Кикиных!

Интересен и тот факт, что село Щурово, расположенное в ближайшей городской округе Коломны и стоящее на берегу Оки на границе Рязанщины и Московии, несколько раз изменяло свою территориальную принадлежность. Предки Кикина владели этим селом еще с XVI века, а после его казни оно было передано капитану гвардии Александру Румянцеву, тому самому, что был послан выследить царевича Алексея, а позже арестовал и доставил в Москву из Петербурга самого Александра Васильевича.

Таким образом, Александр Румянцев, повинный в смерти наследника российского престола, последнего «русского» царевича Алексея Петровича, получил роскошное вознаграждение «за пролитую кровь достойнейших сынов России»…