Мария Леонтьевна Бочкарева… Это имя нельзя зачеркнуть в истории. Миру известны ее воспоминания — «Яшка. Моя жизнь крестьянкой, офицером и ссыльной». Издательские фирмы в Америке и в Англии одновременно выпустили в 1919 году «Яшку» в свет. Для русского читателя эти воспоминания долгое время были недоступны. Лишь в 1993–1993 годах появились публикации о судьбе Бочкаревой, по радио прозвучали посвященные ей передачи. 

На сегодняшний день «Яшка» остается единственной биографией командира женского батальона смерти. А еще существуют документы ЧК, хранящиеся в архивах Управления Министерства безопасности РФ по Омской области в виде протоколов допросов с января по май 1920 года. 

В июле 1889 года в семье Леонтия Семеновича и Ольги Илизаровны Фролковых, крестьян деревни Никольское Кирилловского уезда Новгородской губернии, родилась девочка, нареченная по святцам Марией. Когда ей исполнилось шесть лет, Фролковы переселились в Сибирь в надежде получить большой надел земли. С восьми лет, вместо того чтобы учиться, девочка зарабатывала на жизнь. Она присматривала за грудным младенцем, затем работала в лавке богатой еврейки. 

В 1905 году к ней без долгих ухаживаний посватался Афанасий Бочкарев. Чтобы стать под венец, Маше пришлось приписать два года — случай довольно частый в крестьянских семьях. Но семейная жизнь у них не сложилась. Афанасий стал пить, попрекать жену. Все деньги, которые она зарабатывала на тяжелых дорожных работах, уходили на водку. Не желая терпеть унижений, молодая жена ушла от мужа. Она нанялась в прислуги к некой Анне Петровне и переехала в Сретенск, не подозревая, что та содержит бордель, а узнав об этом, убежала от хозяйки. 

Ее гражданским супругом стал 23-х летний Янкель Гершевич Бук. С двадцати лет он занимался разбоем в банде хунхузов, играл в азартные игры, попал в криминальную историю, после чего его посадили в тюрьму, а затем отправили в Иркутск. Открыто называя себя гражданской женой, крестьянская дочь Мария добилась свидания с Буком в Иркутском централе, оставаясь с ним и на каторжном этапе, и в якутской ссылке. Можно не сомневаться, что она пошла бы с ним до конца — такой характер! Но вспыхнул пожар Первой мировой войны. И вихрь жизни захватил ее и понес совсем в другую сторону.  Мария вспоминала: «Мое сердце стремилось туда — в кипящий котел, принять крещение в огне, закалиться в лаве. Дух жертвоприношения вселился в меня. Моя страна звала меня». 

В октябре 1914 года Мария собрала свои скудные пожитки и отправилась в Томск с целью поступить на военную службу. Командир 25-го резервного Томского батальона даже слушать ее не захотел: «Какой фронт? Да еще солдатом? Место женщины в санитарном обозе». Дева Мария не отступала, и ей с насмешкой посоветовали обратиться к Николаю II. На свои последние 8 рублей она отправила телеграмму Императору. К всеобщему удивлению, Высочайшее разрешение было получено. Бочкарева была зачислена нижним чином в 4-ю роту 25-го Томского резервного батальона. По неписаному правилу, среди русских солдат было принято давать друг другу клички. На вопрос, как ее называть, Бочкарева, вспомнив о Буке, ответила: «Яшка». 

Не прошло и трех месяцев, как полк был отправлен на фронт. Для Марии Бочкаревой война началась 15 февраля 1915 года, когда 28-й Полоцкий полк пошел в наступление. И не играло роли, что Бочкарева — женщина. Она бесстрашно ходила в штыковые атаки, под шквальным огнем перевязывала раненых и выносила их с поля боя, отправлялась в разведку, выполняя самые опасные задания. 9 марта, после гибели командира роты, повела солдат в атаку, которая закончилась победой русских. За выдающуюся доблесть, проявленную при спасении многих жизней, она получила свою первую боевую награду. 

Два раза Бочкарева была ранена, но едва оправившись, возвращалась в родной полк. За почти три года пребывания на передовой у нее редко выдавался день, когда бы с утра она была уверена,  что доживет до вечера. В феврале 1917 года она была тяжело ранена осколком в бедро, в бессознательном состоянии доставлена в госпиталь. Доктора диву давались живучести женщины-солдата. Какая-то неведомая сила залечивала искромсанное тело. 

Вернувшись в часть после длительного лечения в мае 1917 года, Бочкарева убедилась в том, что русская армия стремительно теряла дисциплину, а с ней и боеспособность. «Я не могу оставаться больше среди разложившихся солдат. Я не рождена для братания с врагом. Не могу терпеть непрерывные митинги, цепочку ораторов. Кто красивей врет, того на руках носят. Сейчас время действий, время для разговоров миновало — иначе будет слишком поздно. Страна погибнет, а вместе с ней и свобода», - решила Бочкарева. 

1 мая Мария Леонтьевна встретила на фронте спикера Госдумы Михаила Владимировича Родзянко. Командир Полоцкого полка доложил руководителю Парламента о женщине-доброволице, находящейся на фронте почти с начала войны, которая своим мужеством показывает пример мужчинам. Бочкарева была представлена Родзянко лично. Он приказал сшить для женщины-героини новое обмундирование и отправить в Петроград. 

После приезда в столицу она выступила в Таврическом дворце перед членами Временного правительства. Лейтмотивом доклада стали низкий боевой дух солдат, нежелание воевать, анархия, дезертирство, обсуждение приказов, неповиновение, братание. Внутренних войск Временное правительство не имело. Заградительных отрядов, способных вернуть дезертиров в окопы, не было. 

Родзянко спросил, можно ли изменить положение в частях. Бочкарева в ответ высказала мысль о формировании женских батальонов, но с условием — они не должны быть политизированы. Заручившись поддержкой Временного правительства, Мария получила аудиенцию у военного и морского министра Керенского. Тот живо откликнулся на этот проект и разрешил сформировать добровольческий женский батальон смерти имени Бочкаревой. Последнее обстоятельство заслуживает особого внимания. Сама практика присвоения воинской части или соединению имени здравствующего лица была широко распространена в императорской России. Это был первый опыт в российской армии по созданию женских формирований. 

Дочь крестьянина, которая не училась в школе, выступила в Малом Мариинском театре с призывом вступать в женский батальон. Ее речь была грамматически верной и яркой: «Гражданки! Все, кому дороги свобода и счастье России, спешите в наши ряды, спешите, пока не поздно остановить разложение дорогой нам армии. Непосредственным участием в военных действиях, не щадя жизни, мы должны поднять дух армии, вызвать разумное понимание долга перед Родиной. Женщина — источник жизни, исходная форма, символ начала, и мы, женщины, должны показать пример мужчинам, как надо спасать родившуюся свободу».  

Война вызвала невероятный подъем патриотических чувств. Со всех уголков Российской Империи женщины рвались на фронт: из городов, станиц и сел. Дочери крупных чиновников, крестьянки, гимназистки и монашки. Бочкарева получила казарму на Торговой улице в Петрограде, обмундирование, оружие, инструкторов. На мужчин-офицеров оригинальное впечатление производили висящие на стене в казарме штатская одежда и шляпки с перьями. Началось обучение пятисот «слабых созданий» и привитие им сурового воинского духа – с подъемом в 5 часов утра, занятиями до 9 часов вечера и простым солдатским обедом.

Командующий войсками Петроградского военного округа генерал  Половцев вспоминал: «Сия энергичная дама… формировала отряд для того, чтобы срамить мужчин, не желающих воевать. Лодырничающие солдаты относятся к дамам враждебно — бросают им камни в окна, да и в одной из рот… происходят недоразумения. Четвертый взвод, где собрались более интеллигентные особы, жалуются, что Бочкарева слишком груба и действует, как заправский вахмистр. Стараюсь ее укоротить, но она свирепа, выразительно помахивая кулаком, говорит, что недовольные пусть уходят, она хочет иметь дисциплинированную часть».

Утром 21 июня 1917 года командующий 8-й армией ЮЗФ генерал  Корнилов вручил батальону знамя и присвоил командиру звание прапорщика. 

«Очень волновалась при торжественном вручении знамени, — вспоминала Бочкарева, — но изо всех сил старалась не выдать себя. В форме прапорщика, находясь на левом фланге батальона, я думала, что все взоры устремлены на меня одну. При освящении знамя нашего батальона было прикрыто знаменем Союза Георгиевских кавалеров, как символ благословения героев войны грядущим героям. Генерал Корнилов от лица фронтового командования вручил мне револьвер и саблю с золотым эфесом. Обнажив саблю, я поцеловала ее, и, опустившись на колено, земно поклонилась делегатам Союза кавалеров. Петроградский епископ Вениамин и Уфимский епископ Андрей напутствовал наш батальон смерти образом Тихвинской божьей Матери. Свершилось — впереди фронт»! 

27 июня 200 бойцов батальона прибыли на Западный фронт в район Молодечно и вошли в состав 525 ПП 172-й ПД. В тот же день по приказу начальника штаба 10-й армии для подготовки к предстоящему наступлению в батальон было направлено 15 опытных инструкторов. Но не все так празднично оказалось на линии фронта. Та атмосфера, из которой Бочкарева пыталась вырваться в мае, вновь окружила ее: дезертиры, агитаторы большевиков, солдатские комитеты вместо единоначалия. Командующий Западным фронтом генерал Деникин говорил о новом батальоне: «Встречен он был разнузданной солдатской средой насмешливо, цинично. В Молодечно, где стоял первоначально батальон, для охраны бараков приходилось ставить сильный караул».

Западный фронт состоял из трех армий: 3-й, 10-й и 2-й. Главный удар должна была наносить 10-я армия генерала Ломновского из района Молодечно на Вильно. Двум другим армиям было приказано всеми силами и средствами содействовать 10-й. По мере развития ее успеха, 3-я и 2-я армия должны были перейти в наступление в общем направлении на Вильно и Слоним. Виленское направление было выгодно для русских. Оно угрожало тылу германского фронта и давало войскам Западного в случае успеха выход на рубеж реки Неман. В летнем наступлении 1917 года женский ударный батальон впервые принял участие как самостоятельная тактическая единица.  

5 июля полк получил приказ выдвинуться на позиции в район Крево. Русские амазонки расположились на правом фланге вместе с 1-м батальоном 525 ПП. Утром 7 июля, выплеснутые из окопов наружу, слегка пригнувшись, женщины-пехотинцы пошли в атаку. Из интервью петроградскому иллюстрированному журналу «Искры»: «В ночь с 7 на 8 июля полк должен был наступать. Артподготовка быстро уничтожила германские проволочные заграждения и сравняла с землей окопы... Женский батальон безудержно ринулся вперед на передовую линию немецких окопов. Часть солдат пошла вперед, большинство же отказались дальше наступать и вернулись на исходные позиции. Призывы женщин идти на врага успеха не имели. В этот момент неприятель осыпал нас тяжелыми снарядами. Женский батальон и верные долгу солдаты продолжали атаковать и овладели двумя линиями окопов. В ходе атаки, вместо того чтобы следовать за полком, мы отклонились немного вправо и попали под сильный артобстрел. Вблизи виднелся Спасский лес. Батальон рассыпался цепью и выбил немцев из леса.  Солдаты, под предлогом, что лес занят противником, не поддержали нас. В этом первом бою честно пали за Родину около тридцати женщин и семьдесят были ранены». 

9 июля немцы перешли в наступление. В течение двух дней батальон отражал атаки противника, несколько раз сам переходил в контратаки. Во время одной из них русская Афина была тяжело контужена, вынесена с поля боя и отправлена в госпиталь в Петроград, где находилась на излечении полтора месяца. За бой под Крево наша героиня была представлена к золотому оружию, но оружие не получила, а была произведена в подпоручики. В должности исполняющего обязанности батальонного командира ее заменила адъютант  Скрыдлова, что вызвало недовольство большинства ударниц. ВРИО начальника дивизии полковник Желенин отправил в штаб корпуса телеграмму: «Волнения в женском батальоне влияют на воинские части дивизии. Вместо того, чтобы являть собой образец сплоченности и повиновения… батальон сам нуждается в наведении в нем порядка». Под угрозой отправки в Петроград на переформирование волнения улеглись. 

В августе 1917 года Бочкарева приехала в Первопрестольную со своими адъютантами Скрыдловой и Ивановой. Здесь находился 2-й Московский женский батальон. Активистки женского Союза «Помощь Родине» пожелали увидеть удивительную женщину и познакомиться с ней. «К нам вышла небольшого роста, полная белая миловидная женщина в форме подпоручика, — вспоминала глава Союза Рычкова, — довольно снисходительно приняла нас. Мы услышали рассказ простой русской крестьянки о своей жизни. Показала следы своих многочисленных ранений. В канцелярию батальона пришли французские офицеры. Весь разговор с ними переводился адъютантами Бочкаревой, отлично владевшими французским языком. На желание узнать, что побудило Бочкареву сформировать женский батальон, она ответила: «Я знаю, что женщине присуще миролюбие. Как воин, она может мало дать стране. Но мы должны показать пример солдатам-дезертирам, как нужно спасать Родину». 

Но патриотический вздох, охвативший женское движение, быстро иссяк. Начинания женщин стали затухать и вызывали только нарекания, глумление и насмешки. Жизнь в казармах шла монотонно, нудно. Формально командиром 2-го Московского батальона был начальник Александровского военного училища генерал Михеев. Фактически батальоном командовал отставной полковник запаса.

Через некоторое время Командующий Московским военным округом полковник Верховский перевел женский батальон в казармы, соседние с мужскими. Он не предполагал, какую благодатную почву найдут в батальоне те ядовитые семена, которые с первых же дней стали сеять большевистские агитаторы. Они внушали, что можно ненавидеть свое Отечество и желать ему поражения. Пропаганда демагогически ярких лозунгов оказала губительное влияние на умы многих доброволиц. Они были развращены, идеологически разложены.

Бочкарева в сопровождении адъютанта Верховского пошла в Московские казармы, где была выстроена женская рать. Она выступила с патриотическим призывом и предложила пополнить свой батальон, понесший потери в бою. 

Но многие, зараженные большевистским вирусом, уже были небоеспособны. Для них участие в войне стало позорным, невыносимым, окаянным. Послышались свистки, смех, выкрики: «Не хотим идти с тобой! Иди одна умирать! Нам и здесь хорошо!» 

Однако из строя вышли больше двухсот доброволиц-единомышленниц, которые влились в батальон. Через несколько дней с товарной станции далеко от центра Москвы, без всяческих почестей и проводов, они отправились на фронт. Активистки Союза «Помощь Родине» раздали ударницам дорожные пакеты. 

Дочь Сибири с батальоном, пополненном новобранцами, участвовала в сентябре-октябре в боях в районе рек Вилии, Оконы, деревень Талут, Белая. День Октябрьского переворота батальон встретил в лагере у деревни Оленец, находясь в резерве дивизии. Хотя армия разваливалась на глазах, «бездарные» царские генералы, уступая врагу небольшие территории, прочно удерживали фронт протяженностью в 1200 километров. 

Командующий фронтом приказал отправить женский батальон в Красное село на поддержку Керенского. Но здесь было решено его расформировать, выдав женщинам документы и белье. В сентябре 1917 года Мария Леонтьевна была произведена командиром корпуса в поручики и должна была распустить батальон. Приехав в Петроград вместе с другими офицерами, была арестована. После освобождения Яшка уехала домой в Томск, где добывала продовольствие и предметы первой необходимости для родителей и сестер, готовила и убирала, штопала и чинила изношенную одежду - работала день и ночь. 

В начале 1918 года председатель Георгиевского комитета генерал Аносов вызвал ее телеграммой в Петроград и поручил установить нелегальную связь с генералом Корниловым, находившимся тогда в Новочеркасске. Здесь он формировал добровольческие отряды для борьбы с большевиками и продолжения войны с Германией. Одетая в платье сестры милосердия, с подложными документами она пробралась к Корнилову и выполнила поручение генерала Аносова. Возвращаясь из Новочеркасска, на станции Зверево, занятой красными, она была узнана видевшими ее на фронте солдатами, предана, арестована и доставлена в комендатуру. Совершенно случайно в комендатуру зашел председатель следственной комиссии Петрухин, знавший Бочкареву еще по фронту. Он спас ее от расстрела, но освободить не смог. Яшку отправили в Москву. 

Московские тюрьмы, допрос на Лубянке лишь укрепили ее в решении продолжать борьбу с немцами, несмотря на то что большевики объявили всех бывших союзников врагами новой власти. Выйдя из тюрьмы в апреле 1918 года, Яшка вновь поехала в Томск. На родине работы не было, открылась старая рана на правой ноге, последствия тяжелой контузии тоже давали о себе знать. Яшка вместе с сестрой уехала во Владивосток и обратилась к американскому консулу с просьбой помочь ей выехать из России на лечение. Ей помогли, выдали 1000 рублей и письмо к последнему русскому послу в Вашингтоне Бахметьеву. 13 мая 1918 года на берег одного из тихоокеанских портов с парохода «Шеридан» сошла странная дама. В армейских бриджах под крагами, в форме поручика, с наградами на груди, гостья производила впечатление. В русской эмигрантской прессе стали появляться первые заметки о ней. В интервью газете «Русский голос» Мария Леонтьевна, отвечая на вопрос о своем прошлом, сказала: «Я не хочу говорить о своей деятельности в России. Мне больно, тяжело вспоминать о созданном мной батальоне смерти. Таких батальонов по всей России было до десяти, но они бездействовали. Мой батальон активно участвовал в сражениях с немцами. Это было в начале его расцвета. А затем… трусость обуяла многих в батальоне». 

В США ее встретили как русскую героиню. 10 июля 1918 года командира женского батальона смерти принял президент США Вудро Вильсон. Он сказал, что считает за честь познакомиться с женщиной-офицером, овеянной такой громкой славой. За беспрецедентный пример служения своему Отечеству в Америке ее называли русской Жанной д’Арк. 

Из Америки Яшка направилась в Англию с целью помочь белому движению и добилась свидания с английским военным министром. Вскоре ее принял король Англии. С окончанием Первой мировой войны у бывших союзников России появилась возможность поддержать белое движение. Вскоре Яшка прибыла в Архангельск вместе с британскими экспедиционными силами. 2 августа советская власть в Архангельске была сметена. Затем началось «северное» наступление. Большое влияние на успешный исход операции оказало то, что Колчак в это время вышел к Волге в районе Казани. 

О дальнейших событиях Бочкарева писала так: «В июле месяце 1919 года из газет я узнала, что экспедиция из восьми судов собирается отправиться в Сибирь. Экспедиция с воинскими грузами должна была доставить для армии Колчака оружие, боеприпасы, обмундирование. Я пошла к генерал-губернатору Миллеру просить у него разрешения отправиться с этой экспедицией на родину, в Сибирь. Разрешение было получено. 10 августа 1919 года отряд кораблей покинул Архангельск. Шли на пароходе «Колгуев». В устье реки Обь оружие, боеприпасы и обмундирование из судов экспедиции были перегружены на баржи полковника Котельникова. Здесь я пробыла две недели, а потом караван барж взял курс на Тобольск. Но когда экспедиция прибыла в город Березов, Котельников получил телеграмму, что Тобольск взят советскими войсками. Котельникову было приказано половину экспедиции направить в Красноярск, половину в Томск. Я пошла со второй половиной экспедиции. Ровно через три недели я прибыла в Томск. Родителей застала в бедственном положении… Прожив в Томске неделю, я поехала в Омск. В Омске я явилась в Ставку к дежурному генералу Белову и доложила ему, что намерена просить отставку с пенсией как батальонный командир, с мундиром штабс-капитана. Белов сказал мне, что сегодня будет на докладе у Колчака и доложит обо мне. Я явилась к Белову 8 ноября, и он сказал мне, что Колчак назначает мне встречу 10 ноября. Я пришла в 12 часов в дом Колчака. Ему доложили, вышел адъютант и сказал мне, что меня просит к себе Верховный правитель. Я вошла в кабинет. Колчак и Голицын приветствовали меня и сказали, что много слышали обо мне и предложили присесть. Колчак сказал: «Вы просите отставку, но такие люди, как Вы, сейчас очень нужны. Поручаю Вам сформировать женский добровольческий санитарный отряд имени поручика Бочкаревой. Он сказал, что в армии много тифозных и раненых, а рук, которые бы ухаживали за ними, не хватает. Предложение Колчака я приняла. Колчак сказал генералу Голицыну, что я поступаю в его распоряжение и приказал выделить мне квартиру и инструкторов.

11 ноября по всему Омску были расклеены афиши, в которых сообщалось, что из Архангельска прибыла известный командир женского батальона Бочкарева. Сегодня утром она выступит в театре «Гигант» с призывом к женщинам вступать в санотряд. На следующий день с точно такой же речью я выступила в театре «Кристалл». После этих выступлений я набрала добровольцев — сто семьдесят женщин и тридцать мужчин. В отряд было назначено три офицера, а также адъютант и казначей, оба в чине поручика». 

К сожалению, только что сформированный санотряд не смог оказать помощь раненым и больным. 13 ноября 1919 года Колчак и Голицын уже эвакуировались из Омска. Адмирал отступал, оставляя эшелоны с ранеными на путях. Когда в город вошли большевики,  Бочкарева сама пришла к коменданту города и, сдав оружие, предложила свою помощь. С нее взяли подписку о невыезде и отпустили, но позже арестовали. На вопросы следователей отвечала бесхитростно, хотя, возможно, говорила не всю правду. В ходе следствия было доказано, что Бочкарева в боевых действиях против большевиков не участвовала. Смертная казнь в то время в Советской России была отменена. Однако представитель Особого отдела ВЧК Павлуновский на заключении военного следователя Особого отдела ВЧК наложил резолюцию: Бочкареву Марию Леонтьевну расстрелять. 

Хватило одной подписи чекиста, а по сути дел - чиновника, наделенного особыми полномочиями. Лучше было погибнуть на передовой, чем принять позорную, ужасную смерть в застенке ЧК! Так ушла великая женщина. Она сражалась за Родину, но Родина ей этого не простила.