В биографии выдающегося русского писателя Варлама Шаламова присутствуют сюжетные линии, позволяющие проводить аналогии с судьбой другого выдающегося и, уж точно более знаменитого писателя — Александра Солженицына. Оба подверглись сталинским репрессиям, оба сделали своё лагерное прошлое одним из ключевых элементов творчества. И, тем не менее, восприятие Шаламова как «второго Солженицына» неуместно в силу ряда причин. Во-первых, Варлам Тихонович на более чем 10 лет старше своего собрата по перу. Во-вторых, его лагерные будни оказались гораздо продолжительнее и тяжелее. И, в-третьих, зачем создавать в читательском и литературоведческом восприятиях образ «второго Солженицына», если был первый Шаламов — автор оригинальный, творчески и стилистически сильный.

Вопреки расхожему в определённых кругах мнению, Варлам Тихонович и Александр Исаевич не были непримиримыми оппонентами ни в политике, ни в литературе. Полемизировали по отдельно взятым темам — это было. Но вражды, антагонизма — отнюдь, ни один документальный источник этого не подтверждает. Главной отправной точкой споров служило отношение к Сталину и сталинизму. Шаламов был в этих вопросах гораздо резче и непримиримее коллеги. Чего стоят хотя бы такие строки?

Клянусь до самой смерти
мстить этим злобным сукам
Чью гнусную науку я до конца постиг
Я вражескою кровью свои омою руки
Когда наступит этот благословенный миг
Публично, по-славянски
из черепа напьюсь я
Из вражеского черепа, как сделал Святослав
Устроить эту тризну в былом славянском вкусе
Дороже всех загробных
любых посмертных слав

Устроить эту тризну ему было не суждено. Впрочем, давайте начнём, по порядку, с 18 июня 1907 года, когда в Вологде, в семье местного священника Шаламова родился очередной, пятый по счёту ребёнок, которому дали имя Варлам (Варлаам).

ЧЕТВЕРТАЯ ВОЛОГДА

Отец мальчика, Тихон Николаевич, был заметной фигурой не только в церковной, но и в общественной жизни города. Шаламовы поселились в Вологде незадолго до рождения сына, однако за это время новый священник успел познакомиться со многими политическими ссыльными, резко выступить против черносотенского антисемитизма, начать реализацию своей идеи приобщения народа к духовным и культурным ценностям. Опыта общения с самой разнообразной публикой Тихону Николаевичу было не занимать: перед этим на протяжении 11 лет он занимался миссионерской деятельностью, приобщая к православию аляскинских эскимосов и алеутов. Удивительно, однако его европейская образованность и либерализм не мешали деспотическому отношению к домочадцам. Комфортом и доброжелательностью обстановка в семье не отличалась, поэтому юный Варлам, едва окончив школу, уехал из родного дома в подмосковное Кунцево, где устроился дубильщиком на кожевенный завод. Там он быстро зарекомендовал себя передовиком производства и в 1926 году по рекомендации завода поступил в Московский текстильный институт. Однако инженером Шаламов так и не стал. В том же году, по так называемому свободному набору, он сумел поступить в МГУ, на факультет советского права. К этому периоду относятся первые литературные эксперименты будущего писателя — в кружке при журнале «Новый ЛЕФ». Впрочем, в те годы Варлама больше, по видимому, интересовала политика, чем литература. В 1927-м он принял участие в приснопамятной октябрьской демонстрации под лозунгами «Долой Сталина!» и «Выполним ленинские заветы!» 19 февраля 1929 года Шаламова арестовали вместе с группой активистов, печатавших в подпольной типографии листовки с «подлинным ленинским завещанием». Первый срок — три года заключения в Вишерском лагере на Северном Урале. Это ещё не настоящая репрессия, ещё не Колыма, но первый лагерный опыт уже получен. Причём не только отрицательный. В. Т. Шаламов возвратился в Москву досрочно, в апреле 1931 года, со снятием судимости и восстановлением в правах. К тому же в Вишере он познакомился со своей будущей женой, Галиной Гудзь.

В 1935 году у них рождается дочь Елена. Варлам Шаламов работает в журнале «За промышленные кадры», публикует первый свой «серьёзный» рассказ. «Три смерти доктора Аустино». Во всей истории мировой литературы трудно найти аналог этой небольшой психологической новеллы. От ожидающего казни доктора требуют, чтобы он спас беременную жену своего палача и её ещё неродившегося ребёнка. За это его обещают помиловать, впрочем, ему хорошо известна цена таких обещаний. Дилемма: попытаться спасти себя или отомстить своим мучителям «по полной программе»?

Имеются свидетельства, что после переезда в Кунцево Шаламов лишь дважды побывал в родном городе: на похоронах родителей, в 1933 и 1934 годах. Это не мешало относиться к Вологде с теплом и уважением. Уже, будучи пожилым человеком, он написал книгу о своих детстве и юности, озаглавив её «Четвертая Вологда». Вот какое объяснение дал названию автор. «Есть три Вологды — историческая, краевая и ссыльная. Моя Вологда — четвёртая. Я пытаюсь соединить три времени, прошлое, настоящее и будущее во имя четвёртого времени — искусства».

В январе 1937 года Шаламова арестовывают и предъявляют обвинения в контрреволюционной троцкистской деятельности. Это было уже серьёзно. На долгие годы его домом стал Дальстрой — огромный район, простиравшийся от Колымы до побережья Чукотки, полновластным хозяином которой был Народный комиссариат внутренних дел (НКВД).

«ПО КУРСУ ЛЕЖАЛ МАГАДАН, СТОЛИЦА КОЛЫМСКОГО КРАЯ…»

По приговору Особого совещания Шаламов получил 5 лет заключения «с использованием на тяжёлый работах» и уже в августе 1937 года с большой партией заключённых прибыл в Магадан. В 1943 году ему добавили ещё 10 лет за «антисоветскую агитацию»: имел неосторожность в разговорах с другими заключёнными назвать И. А. Бунина великим русским писателем. Прииски Партизан, Чёрная речка, Спокойный, Сусуман, шахты Кадыкчан и Аркагала, лесорубный посёлок Ключ Алмазный… Свирепые морозы, тяжёлая работа, голод, болезни, теснота и антисанитария бараков. Фантасмагорических мир, в котором на ограниченном пространстве были собраны уголовники, крестьяне, бывшие совпартработники, интеллигенты, участники антисоветского подполья. Едва ли не каждый день Шаламову приходилось быть свидетелем гибели своих товарищей по несчастью: от голода и инфекций, от обвалов в подземных выработках и обморожений, от пули конвоира и поножовщины. Суровая среда вырабатывала свои законы выживания. «Первыми умирали рослые люди. Никакая привычка к тяжёлому труду не меняла тут ровно ничего. Щуплый интеллигент держался дольше, чем гигант — природный землекоп — если их кормили в соответствии с лагерной пайкой. Латыши, литовцы умирали первыми повсеместно. Правда, их родной быт дальше отстоял от лагерного, чем быт русского крестьянина, но главное всё же заключалось в другом. Они не были менее выносливы, они просто были выше ростом».

Шаламов тоже должен был умереть — на штрафном прииске Джелгала. Это место специально обустраивалось с таким расчетом, чтобы оттуда не возвращались. Совсем «доходягой» Варлам Тихонович попал в лагерную больницу, где его вернул к жизни доктор А. М. Пантюхов. Он же направил заключённого, после выздоровления, на курсы фельдшеров. Именно тогда, с декабря 1946 года, у Шаламова появляется относительная свобода передвижения и время для творчества. Он начинает формировать цикл стихов «Колымские тетради» и записывать сюжеты для «Колымских рассказов». Обилие в них медицинской, больничной тематики объясняется именно местом его последней подневольной работы. Как, например, в рассказе «Шоковая терапия», где з/к несколько месяцев пребывал в сгорбленном положении, имитируя травму позвоночника — он был согласен на всё, лишь бы не отправиться обратно «на общие работы». Но дотошный зав. отделением его всё таки разоблачил.

Не стоит считать «Колымские рассказы» сугубо автобиографическими. Безусловно, настоящему мастеру художественного слова не обойтись без обобщений, символов, даже вымысла (хотя в книге Шаламова вымысла, кажется, менее всего). Однако, к примеру, Платонов (рассказ «Заклинатель змей») явно срисован с самого автора. А «Заговор юристов» подтверждается архивными документами. Этот заговор состряпали несколько оперативных работников Дальстроя. Они разыскали по всем лагерям юристов и требовали признания о наличии среди них антисоветской группы, созданной и управляемой рядом видных прокурорских работников Дальнего Востока. В число участников «заговора» попал и Шаламов — как мы помним, в Московском университете он получал (хотя и не получил) соответствующее образование. История закончилась неожиданно: были арестованы, осуждены и расстреляны оперативники-фальсификаторы. Вот только об упоминаемых Шаламовым послаблениях для арестованных и освобождённых по делу юристов исторические источники ничего не сообщают.

Ещё в заключении В. Т. Шаламов начинает обмениваться письмами с Борисом Пастернаком, будущим Нобелевским лауреатом. А, возвратившись в Москву, одним из первых, с кем он повстречался, был именно Борис Леонидович. Произошло это 13 ноября 1953 года.

НОНКОНФОРМИЗМ И КОМПРОМИССЫ

Переписка Шаламова и Пастернака по большей части опубликована, по крайней мере, та её часть, которая касается писем Варлама Тихоновича его более известному адресату. Эпистолярное общение выдающихся литераторов — явление незаурядное, при наличии, естественно, интереса к их творчеству. Данная переписка — незаурядна вдвойне. Происходит диалог между обитателем Москвы, известным литератором, пребывающем на седьмом десятке лет и на пути к самым драматическим событиям его жизни — зарубежной публикации «Доктора Живаго», заочной Нобелевской премии и т. д. — и затерянным на северо-восточных просторах экс-заключённым, который, невзирая на возраст, для литературы является всего лишь зелёным новичком. Смеем предположить, что обмен письмами был более важен именно для Шаламова. С их помощью он принимал участие, хотя бы заочно, в культурной жизни столицы. Кроме того, имел возможность выразить восхищение автору, которого считал своим учителем и крестным отцом в поэзии, питал надежды на непосредственное продолжение знакомства. И, наверное, всё же предполагал, что Борис Леонидович станет его проводником в литературных кругах. Ни для кого не секрет: успех писателя (советского — вдвойне!) зависел от того, в каких кругах он общается, с кем поддерживает контакты. Все эти надежды и чаяния Шаламова по большому счёту оправдались, но об этом чуть позже.

При всём пиетете к Пастернаку, Варлам Тихонович позволял себе не соглашаться с ним по некоторым вопросам, которые считал принципиальными. В частности, касательно творчества М. Цветаевой, которую заполярный поэт, судя по всему, не особо жаловал. В переписке наблюдается, со стороны Шаламова, некоторое кокетство. То он сообщает, что практически ничего не смыслит в теории стихосложения, то, через несколько строк, полемизирует со своим кумиром по поводу ассонирующей рифмы. Как всякий, кто видит в поэтическом слове, своё предназначение на Земле, Шаламов имеет позиции и постулаты, от которых просто не способен отступиться. «Подлинная поэзия, конечно, не арифметическая… Подлинная поэзия предстаёт, как некий алгебраический ряд, куда каждый читатель может вносить свои жизненные арифметические подстановки». В дальнейшем пути мастеров слова разошлись. Связано , это прежде всего с тем, что Варлам Тихонович оказался неспособен простить пастернаковскую фактическую капитуляцию в противостоянии с советской системой. Прошедшему штрафной лагерь Шаламову было очень трудно понять, как можно бояться голосования на собрании Союза писателей…

Несмотря на отбытие заключения, возвращение в европейскую часть СССР, В.Т. Шаламов оставался всего лишь бывшим з/к, которому запрещено проживание в Москве. Поэтому он поселился в Решетникове Калининской области (101-й километр), где работал на торфоразработках. К жене наезжал нечасто, преимущественно ночью, дабы не навлекать гнев контролирующих органов. И неожиданно столкнулся с противодействием брата супруги, Бориса Игнатьевича. Вспоминала Г. И. Гудзь: «Чтобы Варламу пройти незаметно, он стучал в стенку моей комнаты, примыкающей к лестничной площадке. Потом мы запирали дверь и включали радио, чтобы не слышались разговоры. Но однажды брат всё же заметил Шаламова и сразу стал звонить в милицию: задержите нарушителя режима! После этого Варламу пришлось срочно уходить. В 1956 году, когда Шаламова реабилитировали, Борис Игнатьевич побледнел от ярости и кричал: «Этого не может быть!»

Так или иначе, вскоре после возвращения Варлама Тихоновича с Колымы, их брак распался. Вскоре Шаламов женился на Ольге Неклюдовой, но этот союз оказался недолговечным. Зато в профессиональном плане дела писателя пошли в гору. Он издает сборники стихов и прозы: «Колымские рассказы», «Колымские тетради», «Огниво», «Вишерский антироман» , упоминавшаяся выше «Четвёртая Вологда» и другие. Основной тематикой его произведений является реабилитация жертв и разоблачение палачей сталинских времён. При всём при этом он не встречает противодействия официальной власти, получает от Союза писателей для проживания коттедж на Хорошевском шоссе, представляется к награждению орденом «Знак почёта» (по непонятным причинам так его и не получил). На этом этапе жизненного пути в поведении писателя наблюдается та же двойственность, которую он осуждал в Пастернаке: «я не друг советской власти, но зачем же понапрасну дразнить гусей?» Когда в ряде зарубежных издательств, прежде всего эмигрантских, появляются публикации его произведений «Колымского цикла», Шаламов оценивает это резко отрицательно. Согласно его публичным заявлениям, заграничные издатели сделали это без его ведома и соблюдения авторских прав. Возможно, такое поведение не красит литератора и диссидента, но кто посмеёт упрекнуть человека, прошедшего через многолетний ад, побывавшего там, откуда не возвращаются, при этом нашедшего силу вернуться в литературу и рассказать миру о пережитом? Не случайно, выступления Шаламова не получили отрицательных откликов в эмигрантской среде. Более того, французский ПЕН-клуб представил его к награде, получить которую Шаламову было не суждено, так как «за бугор» его от греха подальше не выпускали.

НА ПУТИ К БЕССМЕРТИЮ

Годы, проведённые в заключении, время, потраченное на борьбу за существование, не прошли для Шаламова даром. К 70 годам его здоровье оказалось безвозвратно подорванным. У него резко снизились зрение и слух, появились признаки болезни Меньера (головокружения, головные боли, потеря координации и т. д.). Быт его, несмотря на все те преимущества и льготы, которые даровало в советское время пребывание в рядах Союза писателей СССР, оставался неустроенным. В этих условиях весной 1978 года писатель дал согласие на переезд в дом престарелых. Подобного рода заведения — не самое весёлое и приятное место в мире, но интернат № 9 Тушинского района Москвы имел хорошую репутацию, к тому же Шаламов был там на особом положении благодаря протекции секретариата СП. В этом доме писатель прожил более трёх с половиной лет. Там он создал цикл последних своих стихотворений, наиболее известными из которых стали «Неизвестный солдат», «Не самосожженцы мы и не Аввакумы…». Что произошло в конце 1981 года, во многом остаётся тайной, несмотря на обилие публикаций на данную тему. Почему вдруг остро встал вопрос о переводе престарелого литератора из привычного ему и относительно комфортного дома в интернат для психохроников № 32, имевший крайне скверную репутацию? Поклонники писателя И. Сиротинская (после смерти Шаламова разобравшая и опубликовавшая его архив), А. Морозов, бывший узник Колымы скульптор Ф. Сучков убеждены: власть предержащая таким образом разделывалась с обличителем своего прошлого. По их мнению, сыграло роль и присвоение Варламу Тихоновичу вышеупомянутой французской премии. Проводится аналогия с гибелью в лагерях Васыля Стуса — одного из наиболее вероятных претендентов на Нобелевскую премию по литературе 1985 года. Специалисты-психиатры из столичного психоневродиспансера № 17 ставили обитателю дома престарелых диагноз «старческое слабоумие», отмечая при этом, что он опасен для окружающих. Якобы был среди членов врачебной комиссии один специалист, которых не соглашался с общим решением и требовал указать в документах его особое мнение. Но, узнав, кем является пациент, от особого мнения на следующий день отказался. Главный психиатр Литфонда Дашевский от работы в комиссии и вовсе уклонился, заявив что данный случай — вне компетенции медиков.

Последние дни Шаламова описаны в самиздатовской диссидентской «Хронике текущих событий». По зловещей иронии судьбы, № 64 стал последним и для «Хроники…», разгромленной наконец, карательными органами. В Союзе писателей звучали голоса в защиту Шаламова, обрекаемого в данной ситуации на верную и быструю смерть. Однако не эти голоса оказались решающими.

Перемещение писателя в интернат для психохроников осуществлялось 14 января 1982 года, в лютую стужу. Во время переезда Шаламов заболел пневмонией. Известная диссидентка Елена Хинкис описала увиденное во время последнего визита к писателю. «Дежурный врач сказал, что «Шаламов очень тяжёлый». Кем является его пациент, доктор не знал. В палате на восемь человек Шаламов лежал и хрипел. Медсестра сказала: «Его такого привезли. Сам ходить не мог». Никакого ухода за ним не было. Шаламов узнал меня, обрадовался, но почти не говорил. Он оставался в сознании почти до самого конца. Смерть наступила в шесть вечера 17 января».

Кстати, цитируется последняя запись в истории болезни: «Крайне бестолков. Вопросов практически не осмысливает. Пытается укусить медперсонал».

В. Т. Шаламова похоронили на Кунцевском кладбище. Несмотря на то, что покойный всю сознательную жизнь оставался атеистом, состоялось отпевание. На могиле друзья писателя прочли несколько его стихов. Спустя некоторое время на ней появилось надгробие работы Фёдора Сучкова. В 2000 году памятник стал жертвой вандалов: неизвестные отбили бронзовую голову изваяния. Преступление так и не было раскрыто, но благодаря землякам писателя из металлургического комбината «Северсталь» памятнику вернули первоначальный вид.

Посмертная литературная судьба В. Т. Шаламова, сложилась вполне успешно. В атмосфере чуть ли не всеобщего неприятия печатного слова, когда и живым-то литераторам сложно привлечь к себе внимание, Варлама Тихоновича почитают, печатают, экранизируют. В Шаламовском доме (где он родился и вырос и где сейчас располагается Вологодская картинная галерея) существует посвящённая ему экспозиция, регулярно проводятся Шаламовские чтения. Комнаты-музеи или отдельные стенды существуют в Томторе (Республика Саха (Якутия)), Дебине и Ягодном (Магаданская область), Красновишерске (Пермский край). По мотивам произведений Шаламова в 2007 году снят 12-серийный фильм «Завещание Ленина». А двумя годами ранее вышел фильм «Последний бой майора Пугачёва» — по одному из самых сильных «Колымских рассказов». Сняты также несколько документальных фильмов о судьбе Варлама Тихоновича. Присутствует его имя и в междупланетном пространстве. Ещё в 1977 году в астрономических каталогах появился астероид № 3408 Шаламов, открытый Н. С. Черных.

И — пусть на свете не жилец —
Я — челобитчик и истец
Безвылазного горя.
Я — там, где боль, я — там, где стон,
В извечной тяжбе двух сторон,
В старинном этом споре.