В революционный Петроград Коба вернулся не таким романтиком, как прежде, но в вихре закрутивших его событий стало уже не до кризиса среднего возраста. Отношение к жизни стало жестче и прагматичней; либо он станет кем-то, либо затеряется в толпе революционных статистов.

МЕСТОБЛЮСТИТЕЛЬ ПАРТИЙНОГО ПРЕСТОЛА

На всякий случай матерый революционер-аскет даже подготовил себе семейный тыл, женившись на 17-й летней Наденьке Аллилуевой – дочери товарища по партии.

Так получилось, что Сталин и отбывавший с ним ссылку Каменев оказались первыми членами большевистского ЦК, прибывшими в Петроград, а соответственно им и пришлось налаживать партийную работу в новых условиях.

Через газету «Правда» они выразили готовность поддержать Временное правительство, исходя из того, что время для пролетарской революции еще не приспело, а раскачивать лодку во время охватившей Европу мировой войны вредно и для России, и для дела революции. В принципе, позиция абсолютно здравая и свидетельствующая еще об одной черте Сталина – борясь против царизма, он не был противником российской государственности как таковой, рассчитывая придать ей некую марксистскую, социалистическую форму. Что из этого выйдет на практике – понять было невозможно, но еще более непонятной выглядела для Кобы перспектива мировой революции.

Прибывшие в апреле–мае Ленин, Зиновьев, Троцкий и другие Европу, в сущности, знали лучше, чем Россию. Но когда Ленин провозгласил курс на социалистическую революцию, а деятельность большевиков приобрела жестко конфронтационный по отношению к Временному правительству характер, Сталин послушно двинулся за Ильичем. Наверное, слишком привлекательной показалась ему перспектива взять власть. Наверное, кое-что осталось в нем от романтичного юноши, но не от того, который хочет осчастливить человечество, а от того, который мечтает получить все и сразу…

В период, предшествовавший Октябрьской революции, Сталин входил в самые разные структуры и комитеты, занимавшиеся пропагандой и организацией будущего переворота. Нигде он не выходил на первый план, однако по сохранившимся протоколам видно, что на соответствующих заседаниях Сталин не просто протирал стул, но выступал с какими то замечаниями (обычно по сути) и предложениями (как правило, дельными). Собственно говоря, будь по-другому, его бы в эти комиссии и комитеты и не рекомендовали.

Показательно, что после неудачного июльского выступления большевиков именно Кобе доверили отвечать за безопасность объявленного вне закона Ильича. Он выполнил задание с добросовестностью опытного конспиратора, лично побрив своего подшефного «под ноль» и организовав его выезд из Петрограда.

На VI съезде большевиков Сталин выступил аж с отчетным докладом ЦК, то есть фактически выполнил то, что полагалось делать лидеру партии. Конечно, и Ленин, и Троцкий, и Зиновьев находились в этот период в подполье, но сам факт того, что именно Сталину доверили в столь серьезный момент функции «местоблюстителя», свидетельствует о многом.

Непосредственно в период Октябрьского переворота на авансцену снова выдвинулись Ленин и Троцкий, несколько позже – Зиновьев, Каменев, Рыков. Сталин же продолжал выполнять функции организатора, координатора, скромно определяя себя как «чернорабочий революции».

Такая роль требовала выносливости, зато позволяла быть не просто в курсе публичных событий и кулуарных интриг, но и оказывать определенное влияние на происходившие процессы. Коба на практике осваивал искусство «большой политики», не делая резких шагов и всегда примыкая именно к той группе большевиков, позиция которой, в конце концов, и определяла «генеральную линию». А это почти всегда была группа Ленина и сблизившегося с ним Троцкого.

Видя, что Ленин привел партию к власти, Сталин проникался к нему все большим доверием, подкреплявшимся определенной человеческой симпатией. Отношение к Троцкому, напротив, имело негативный оттенок, поскольку «демон революции» примкнул к большевикам только в 1917 году, оттеснив на задний план матерых и заслуженных партийцев. Считать, что Троцкий занял его – Сталина – место, у Кобы в сущности не было никаких оснований, поскольку в большевистской верхушке они скорее дополняли друг друга. «Демон революции» блистал на поприще публичной политики сначала в качестве наркома иностранных дел, затем как наркомвоенмор и создатель Красной армии. Сталин же занимался рутинными делами, требовавшими не столько красноречия и напора, сколько трудолюбия и выносливости. Но поскольку слава доставалась именно Троцкому, а невидная черновая работа – Сталину, обида, конечно, накапливалась…

ПРОЩАНИЕ С КОБОЙ

В первом большевистском правительстве, эффектно названном Советом народных комиссаров, Сталин был наркомом по делам национальностей, что явно объяснялось его не русским происхождением и порядком уже ему надоевшей репутацией спеца по соответствующим вопросам.

Ленин говорил, что в мире еще не было правительства со столь высоким образовательным уровнем (непосредственно Сталина это наблюдение не касалось), но никто из этих энергичных интеллектуалов-эрудитов не имел никакого опыта государственного управления. Так что работали они по принципу – разрушим до основания, а потом построим новое прекрасное здание. Еще хуже было то, что власть большевикам понравилась, и расставаться с ней они не были готовы ни при каких обстоятельствах.

Между тем, успокоить взбаламученную, поднятую на дыбы Русь можно было, либо проявив поистине виртуозное мастерство в государственном управлении и достижении компромиссов, либо доведя ситуацию до состояния Гражданской войны, когда победитель сможет диктовать поверженным противникам любые условия. Реализовать первый из этих сценариев большевики были неспособны в принципе, а потому взяли курс на эскалацию всех накопившихся конфликтов – между капиталистами и рабочими, крупными землевладельцами и крестьянами, национальными окраинами и центром.

Как показали дальнейшие события и частные, касающиеся лично Сталина детали (вроде его хорошего отношения к «прославляющей белогвардейцев» пьесе «Дни Турбиных»), особого удовольствия от разрушения «Единой и Неделимой» Сталин не испытывал. Однако, желая состояться как политик, он уже не мог уйти от большевиков, а подсознательную логику действий Ленина и Троцкого, если и не понял умом, то прочувствовал на интуитивном уровне.

Поэтому, независимо от собственных симпатий и антипатий, в годы Гражданской войны Сталин оставался все тем же «чернорабочим революции», добросовестно вкалывавшим на победу красных. Это получалось у него неплохо: во всяком случае, конкретные результаты его деятельности дали определенный материал для создания легенды о нем как «главном организаторе побед на фронтах Гражданской войны». Хотя «главный» – сказано, конечно, слишком сильно…

В мае 1918 года Сталин был назначен ответственным по заготовке хлеба на юге России. Рутинная в условиях мирного времени должность оказалась сопряжена с огромной ответственностью, поскольку именно сохранение Центрального промышленного района – «сердца России», помогло большевикам отразить наседавших со всех сторон контрреволюционеров.

Успешное выполнение хлебозаготовок зависело от удержания такого стратегического пункта, как Царицын, что дало Сталину возможность получить дополнительные полномочия в качестве председателя Реввоенсовета Северо-Кавказского военного округа.

На этом посту он постоянно конфликтовал с военспецами, а, соответственно, и с их покровителем Троцким, делая ставку на не имевших военного образования командиров с хорошей революционной родословной. Сказать однозначно, кто был прав в этом конфликте, сложно. Но здесь следует учитывать, что при наличии хорошего образования военспецы действительно не всегда учитывали особенности Гражданской войны с ее идеологической составляющей, высокой мобильностью войск, участием в боевых действиях полупартизанских соединений, восстаниями в тылу, как красных, так и белых.

Так или иначе, но конечный результат – относительная нормализация снабжения и удержание Царицына – Сталина до известной степени оправдывает.

Следующий яркий эпизод – командировка в январе 1919 года Сталина и Дзержинского как представителей ЦК в Вятку для выяснения причин сдачи Перми и поражения 3-й красной армии. Понятно, что два таких эмиссара прибегли к крутым мерам по укреплению дисциплины и поиску виновных, но Пермь была отбита, положение восстановлено.

Вообще, методы Сталина – жесткий психологический прессинг с угрозой репрессий, а во многих случаях и с их применением на практике был типичен для того времени, причем не только для большевистского режима. Вопрос о том, какой террор «добрее» – красный или белый – вообще не предполагает однозначного ответа, поскольку историю пишут победители, вешающие на своих противников всех собак и списывающие собственные зверства в категорию «перегибов» и «случайных явлений». Но очевидно, что среди большевистских руководителей времен Гражданской войны Сталин не отличался особой кровожадностью: не приказывал истреблять классовых врагов под корень с детьми и женщинами, не топил баржами и не устраивал надругательств над храмами. А если кого и приказывал расстрелять, то при наличии хотя бы минимальных доказательств контрреволюционной деятельности…

Самый яркий из связанных со Сталиным эпизодов Гражданской войны – его командировка в Петроград в мае 1919 года для ликвидации кризиса, вызванного наступлением белогвардейской армии Юденича. Ситуация усугубилась после того, как на сторону контрреволюции перешел стратегически важный и защищаемый многочисленным гарнизоном форт Красная Горка. В какой-то момент падение Петрограда воспринималось как дело решенное, но Сталин сумел собрать сухопутные силы в кулак, быстро навести порядок на Балтийском флоте и отбить форт стремительным контрударом, за что получил орден Боевого Красного Знамени.

Фактически это была первая в его жизни операция, где он от «а» до «я» выступил в непривычном для себя амплуа полководца. В письме к Ленину, с присущей ему кокетливой скромностью, Сталин писал следующее: «Морские специалисты уверяют, что взятие «Красной горки» с моря опрокидывает всю морскую науку. Мне остается лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие «Горки» объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходивших до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой». Легкий щелчок по носу военспецов и покровительствовавшего им Троцкого…

И, наконец, последний эпизод Гражданской войны – польская кампания 1920 года. Сталин тогда был членом Реввоенсовета Юго-Западного фронта и наряду с командующим фронтом Егоровым фактически саботировал решение о быстрой переброске 1-й Конной армии в помощь наступавшим на Варшаву частям Тухачевского. Считается, что именно этот эпизод и помог полякам совершить «чудо на Висле». Но и здесь не все однозначно.

Бесспорно, определенную роль сыграли личные факторы. Егоров и Сталин, чей Юго-Западный фронт выдержал и отбил первое наступление поляков, в период успехов оказался в роли пасынка. Все ресурсы передавались рвавшемуся к Варшаве Западному фронту Тухачевского, а у их южных соседей норовили отобрать почти верную добычу в виде города Львова. Но главная причина заключалась в том, что, как верно отметил Сталин, категорический приказ о переброске был отдан с большим опозданием. Парадоксально, но выполни Сталин и Егоров этот приказ сразу же после получения, и перебрасываемая к Варшаве 1-я конная армия с ее растянутыми коммуникациями попала бы аккурат под удар войск Пилсудского. И тогда последствия «чуда на Висле» оказались бы для красных еще более трагическими.

Кампания 1920 года подвела черту под деятельностью Сталина в качестве «чернорабочего революции». Во-первых, закончилась сама революция и за трепыхавшими на ветру красными знаменами начали маячить силуэты «Единой и Неделимой», но уже в новом коммунистическом формате. Во-вторых, другим стал сам Сталин. Вкусив реальной власти и больших политических игр, он окончательно попрощался с романтиком Кобой.

Бывший экспроприатор стал чиновником на все руки и, набравшись политического опыта, готовился к схватке не просто за долю власти, а за то, чтобы обладать властью единолично.

Из прошлого за ним тянулся шлейф старых связей и старых счетов, которые никогда не будут превалировать над главным для него принципом «цель оправдывает средства». Власть, которую он вкусил, и как полагал, честно заработал, стала для него главной целью. И, продвигаясь к ней, он превратится в совершенно другого Сталина, в котором не останется ничего ни от Кобы, ни, тем более, от Сосо Джугашвили.