Более полувека назад на весь мир прогремела песня «Солнечный круг» («Пусть всегда будет солнце») композитора Аркадия Островского и поэта Льва Ошанина, исполненная в 1963 году на Международном фестивале песни в польском Сопоте советской певицей Тамарой Миансаровой. С тех пор эта песня стала визитной карточкой Тамары Григорьевны. Так что даже если бы Тамара Миансарова спела только одну песню, ее имя все равно вошло бы в золотой фонд мирового творческого наследия.

Но в репертуаре Тамары Григорьевны более 150 песен, которые всем нам хорошо известны: «Летка-енка», «Топ, топ, топает малыш», «Мелодия любви», «Черный кот», «Молодежная песня» и многие другие. Но самое удивительное то, что и сегодня спрос на ее творчество нисколько не падает: пластинки с песнями в исполнении Тамары Миансаровой до сих пор регулярно переиздаются.

В 1970 году во время работы в «Москонцерте» Тамара Миансарова попала в немилость у влиятельных руководителей от культуры, и ее постигла незавидная участь, которую не раз испытывали на себе многие представители отечественной эстрады. В результате негласного запрета она сразу попала в разряд «невыездных», ее выступления исчезли из теле- и радиоэфиров, а гастрольная концертная деятельность стала невозможной. Фактический запрет на профессиональную деятельность привел к тому, что она вынуждена была уволиться из «Москонцерта» и в поисках работы покинуть столицу. К счастью, работа нашлась в Донецкой областной филармонии, куда она была приглашена и где впоследствии проработала 12 лет.

Лауреат множества международных фестивалей, она сама входила в жюри многих музыкальных конкурсов эстрадной песни. Народная артистка России, заслуженная артистка Украинской ССР, Тамара Григорьевна награждена орденами Дружбы, «Знак Почета» и другими наградами, среди которых есть даже такие экзотические, как орден Дипломата Камбоджи и лаосский орден Трех Слонов… А с 1988 по 1996 год она преподавала в ГИТИСе (РАТИ) и является профессором этого учебного заведения.

Родилась Тамара Миансарова в Кировограде и там же на сцене местного ДК начинала свою музыкальную карьеру. Сегодня она не остается равнодушной к судьбе своих соотечественников на Украине. Итак, мы беседуем с легендарной певицей.

– Тамара Григорьевна, вы лично обратились к теперь уже экс-президенту Украины Виктору Януковичу с посланием. О чем в нем шла речь?

– Не только я одна обратилась. Нас в общей сложности было 30 человек, среди которых известные деятели искусств, украинцы по происхождению, но проживающие в России. Мы подписали открытое письмо-обращение к президенту Украины Виктору Януковичу с призывом сделать все, чтобы прекратить творящийся там беспредел. Мы просили предпринять соответствующие меры по наведению порядка в стране. В результате незаконных действий провокационных радикальных группировок на Украине происходила и происходит сейчас массовая гибель граждан. Яценюк, Кличко и иже с ними творили и творят бесчинства, в результате которых по всей стране горят здания, закрываются детсады, школы.

Вот с помощью данного письма мы и попытались призвать Януковича прекратить братоубийственную войну.

– Тамара Григорьевна, Украина не просто место вашего рождения. С ней связано самое начало вашей сценической деятельности. Вы помните свой первый выход на сцену?

– Я родилась в Кировограде, на Украине. И уже в четыре годика дебютировала на сцене местного Дома культуры, где не только станцевала и спела, но и продемонстрировала художественное чтение. Да так, что на следующий день обо мне знал уже весь город, поскольку о концерте с моим участием написала городская газета. А через некоторое время маму, у которой было всего два класса церковно-приходской школы, но прекрасный голос, пригласили петь в Минском оперном театре. И мы переехали в Белоруссию. Я часто пропадала на работе у мамы — можно сказать, провела, как любой театральный ребенок, раннее детство за кулисами, в этой музыкальной атмосфере, поэтому знала все вокальные партии артистов...

– Потом внезапно началась война...

– Да. Несмотря на то, что я была еще маленькой, очень хорошо помню бесконечный поток беженцев, в котором мы с мамой шли на восток. Но уже через четыре дня Минск был взят немцами. И мы попали в окружение. Так что нам ничего не оставалось, как возвращаться в хмурый, ставший чужим город, в котором хозяйничали фашисты. До сих пор мне очень тяжело вспоминать годы оккупации. То, что пережили мы с мамой, ни с чем нельзя ни сравнить, ни описать. Это было страшное время: атмосфера опасности, пожары, гестапо, бомбежки, во время которых мама заслоняла меня от разрывов своим телом.

– Не отбила ли война у вас тягу к искусству, песне?

– После войны я закончила музыкальную школу-десятилетку для одаренных детей при Минской консерватории.

Жили мы бедно, жилья не было. И мне как особо талантливому ребенку по распоряжению первого секретаря ЦК компартии Белоруссии дали квартиру. А после школы я поступила в Московскую консерваторию (с пятеркой с плюсом!), причем закончила два ее отделения — вокальное (у профессора Доры Борисовны Белявской) и фортепианное (на кафедре профессора Оборина). У Белявской, кстати, учились легендарные Тамара Синявская, Герард Васильев, Шмыга. Кроме того, при консерватории было несколько групп, в которых студенты факультативно занимались художественной гимнастикой, чтобы получить хореографические навыки. И когда я тоже решила ходить в одну из групп, то поначалу не могла выдержать нагрузку, так как после войны перенесла туберкулез.

– После окончания консерватории вас направили на должность концертмейстера в ГИТИС. Неужели те, кто распределял вас, не могли найти более достойного применения обладательнице красивого лирического сопрано?

– Наоборот, все члены комиссии, которой я сдавала репертуар, отметили высокий уровень моей музыкальной подготовки. Но именно в этом году я родила ребенка — Андрюшу. Поэтому, когда мне сказали, что могут устроить любой вариант распределения, я сказала, что ГИТИС меня в этом плане вполне устраивает. К слову, в институте с большим удовольствием приняли мою кандидатуру. А через некоторое время я ушла оттуда в Москонцерт. Вскоре там организовали Всесоюзный конкурс артистов эстрады. И, несмотря на то что в моем репертуаре на тот момент почти не было эстрадных песен (но было огромное количество классических произведений), я решила в нем поучаствовать, исполнив под собственный аккомпанемент вальс Штрауса в бравурной современной обработке. Это было целое театрализованное представление. Да такое, что зал долго не отпускал меня, вызывая на бис. Так что неожиданно я получила 3-ю премию.

– Эта победа на конкурсе и стала той каплей, перевесившей в выборе, в качестве кого выступать на эстраде — пианистки или певицы?

– Просто я сама так решила, сама сделала этот выбор. И конечно, этому способствовал успех моих первых гастролей. Какое-то время я выступала в легендарном оркестре Лаци Олаха со своей программой. И уже в 1960 году пела в спектакле, имевшем знаковое название «Когда зажигаются звезды», шедшем в Московском мюзик-холле. Именно там мне посчастливилось выйти на сцену со звездами первой величины: Марком Новицким, Львом Мировым, Марком Бернесом, Капитолиной Лазаренко, Кирой Смирновой...

– Расскажите, пожалуйста, о вашем выступлении на фестивале в Хельсинки.

– А выступления как такового и не планировалось. Это было в 1962 году на VIII Всемирном фестивале молодежи и студентов. Я приехала в Финляндию в составе большой группы деятелей культуры, творческих работников, артистов, среди которых были Александра Стрельченко, Маргарита Суворова, Муслим Магомаев и другие советские исполнители. Нас было 800 человек, которые прибыли на большом теплоходе. Все шло своим чередом, пока вдруг не выяснилось, что один из участников фестиваля с нашей стороны неожиданно заболел. Требовалась срочная замена. И получилось, что выбор пал на меня, так что это был чистейшей воды экспромт. Я спела там два зарубежных эстрадных произведения, а в финале, вечером, вышла с веселой песенкой «Ай-люли» (композитора Лядовой) в сопровождении ансамбля Игоря Гранова...

– И попали, что называется, в десятку...

– Вы знаете, действительно, к моему собственному удивлению, эта песенка как-то сразу стала довольно популярной (причем даже у участников фестиваля, которые то и дело напевали ее), в общем, «Ай-люли» мгновенно нашла своего слушателя. В результате мне дали первую премию и золотую медаль. Никогда еще до этого никто не привозил в СССР с международных конкурсов никаких медалей.

– Наверное, после этого случая организаторы поняли наконец, какой талант они проморгали, сделали правильные выводы и провели соответствующую работу?

– Может быть, так оно и было — не знаю, я ведь не принимала этих решений. Однако, включив меня в следующем, 1963 году в число участников фестиваля в польском городе Сопоте, начальство не очень-то приветствовало мой выбор песни. Дело в том, что там я решила спеть «Солнечный круг».

Вообще, история этой песни началась раньше: еще перед Хельсинки ЦК ВЛКСМ купил ее для этого фестиваля у композитора Островского. Но в Финляндии я исполняла ее вне конкурса. А официально я впервые спела «Солнечный круг» в Колонном зале Дома союзов, где лауреаты демонстрировали свои творческие достижения. Тем не менее руководству эта песня почему-то показалась поначалу несерьезной для исполнения на таком представительном международном музыкальном форуме, как конкурс в Сопоте. Но в конце концов я убедила чиновников из Министерства культуры в том, что именно эта песня несет в себе всю соль, как говорится, и смысл того, что нужно людям, которые перенесли страшную войну.

– И, как показало время, вы оказались абсолютно правы.

– Потому что это была не просто песня — мне очень важна была ее антивоенная направленность. Ведь война — это голод, болезни, холод, бесчинства оккупантов, расстрелы, виселицы... Представьте себе детей, которые перенесли все это и собственными глазами видели ужасы войны. В моей памяти до сих пор стоит этот звук шаркающих по земле шагов обреченных людей, приговоренных фашистами к смерти. И я спела «Солнечный круг» от имени одного из этих многочисленных маленьких свидетелей. Между прочим, детского чистого зычного голоса — такого призыва к миру не было предусмотрено ни поэтом, ни композитором. В результате мое выступление завершилось ошеломляющим триумфом: шесть с половиной тысяч собравшихся в Большом зале Гданьской верфи аплодировали мне стоя. Так я стала лауреатом фестиваля в Сопоте, а песня — моей визитной карточкой.

– Но история произведения на этом не закончилась…

– Да, потом мне пришлось еще записать «Солнечный круг» на радио на одиннадцати (!) языках. Со мной целый год работали зарубежные лингвисты, а иностранные поэты сочиняли на своих родных языках тексты. Я заучивала их и только после этого шла на запись.

– Ваши коллеги, очевидцы тех событий, рассказывают, что после этого в местных газетах вас стали называть не иначе как «соловей Москвы», незнакомые прохожие на улицах, узнавая, подходили, жали руки. А одна из польских парфюмерных фабрик выпустила даже духи «Тамара» в вашу честь...

– Это и в самом деле было трогательно. Вскоре после возвращения в Москву из Сопота мне передали целую коробку с духами краковской парфюмерной фабрики и благодарственной надписью, что парфюм этот решили назвать в честь меня — «Тамара». В моем доме до сих пор хранятся три флакончика этих духов.

– Почему так происходит, что профессионалы не верят в песню, а она становится такой популярной?

– Это ведь касается не только «Солнечного круга», но и вообще любого произведения. Сколько, например, шикарных песен Алексея Мажукова погибло только потому, что он давал их не тем певцам! Важно первое исполнение произведения — то, как артист подаст его зрителю. Именно поэтому я никогда не пела чужих песен, которые уже исполняли, скажем, Майя Кристаллинская, Эдита Пьеха или Капитолина Лазаренко, — это их песни. А у меня должно быть свое творчество. Понятно, что покупать песни я не могла, но были композиторы, которые просто так давали что-то мне, молодой певице. Еще я брала, например, зарубежный шлягер и просила поэта сочинить хороший текст, который мог бы «зацепить» слушателя. А после Сопота мне уже сами стали предлагать песни и даже присылали их из других городов, республик. В результате меня просто завалили песнями. То я летела в Киев, то спешила в Москву в фирму «Мелодия», чтобы успеть записать пластинку. Потому что понимала: если я этого не сделаю, композитор может отдать эту песню другому исполнителю и я упущу потенциальный шлягер. А потом у меня в репертуаре было довольно много детских произведений, исполнение которых получалось очень здорово.

– Вы всегда идеально входили в образ, нарисованный песней. И особенно показателен был в этом плане 1966 год...

– Да, в этом году был организован конкурс эстрадной песни «Дружба», объединивший шесть стран Варшавского договора: Польшу, Венгрию, Чехословакию, ГДР, Болгарию и Советский Союз. И каждый, кто в нем участвовал, исполнял песню страны, в столице которой проходил очередной этап конкурса. Мне посчастливилось заслужить целых четыре первых премии из шести.

– Сегодня молодые певцы становятся заслуженными артистами, считая, что все уже позади и стремиться больше не к чему. А в те времена 35–40-летние артисты считались, как правило, «начинающими», «подающими надежды». Что изменилось — молодежь стала более талантливой или происходит что-то другое?

– А вы включите телевизор — и сразу сами все увидите. Такого количества грязи, пошлости и бескультурья, как сейчас, не было никогда. Молодой артист, если его так можно назвать, подчас не знает сегодня ни нотной грамоты, ни вообще что такое ноты, к тому же не умеет петь: записал на студии фонограмму зачастую с непонятной мелодией (а то и ее отсутствием) — и уже считает себя звездой. Я уже не говорю о текстах — сырых, слабых, безвкусных, а иногда ну совсем никаки. Да, сегодня, к сожалению, никто над песнями не работает. Главное — деньги: если они есть, можно прибегнуть к услугам грамотного аранжировщика и опытного звукорежиссера — он сейчас называется саундпродюсером. И вам «сварганят» такую фонограмму — впору звание заслуженного получать. При этом отсутствие голоса и слуха компенсируется высоким уровнем аппаратуры и мастерством работников студии звукозаписи. Только вот живет такая песня-однодневка, как правило, очень недолго. Да и такого понятия, как «звезда», раньше просто не существовало — были плохие артисты и хорошие, которых, кстати, было тогда намного больше. А сейчас наоборот: хороших нет — есть только одни «звезды», но от них на сцене почему-то ни света, ни тепла.

– Вашими учениками в ГИТИСе были Юлиан, Лада Марис, Алика Смехова, Максим Сытник... Чего, на ваш взгляд, не хватает молодых певцам, артистам?

– Школы не хватает. Певец должен учиться своему делу, профессиональным навыкам, без которых, например, нельзя вытянуть ноту или продержать длинный звук, а также невозможно передать те интонации, которые захватывают зрителей, притягивают их внимание. Кроме того, не хватает понимания того, что наше творческое дело очень трудное и тяжелое, требующее большой отдачи. Только тогда можно на что-то надеяться. А ведь молодежь считает, что все дается легко — отсюда и поколение «звезд», которые гаснут, не успев зажечься, а поэтому и никому не интересны.

– Одни говорят, что в советские времена все было по-честному: путь на эстраду был для всех открыт. Другие — что существовали свои группировки, конкурирующие между собой. Как же все происходило на самом деле?

– Я могу сказать, что было всякое. И зажимали, и «не пущали». Почему я после Сопота на Украину уехала? Потому что мне не дали петь — просто закрыли дорогу. Песни в моем исполнении исчезли с экранов телевизоров, записи на радио размагнитили, или они куда-то пропали…17 лет меня не пускали ни на радио, ни на телевидение. Пластинки, правда, записывать было можно: оплата — 5 рублей за минуту записи! Только подумайте — можно прожить на такие деньги?

– Что же произошло?

– После грандиозного успеха в Сопоте руководство Москонцерта подготовило и направило в Министерство культуры документы на присвоение мне звания заслуженной артистки РСФСР. А потом, когда пришел новый директор концертной организации, выяснилось, что мои документы исчезли — как будто никто их и не подавал. Ничего не знаю, отрезал он на мой недоуменный вопрос. Я возмутилась: как же, дескать, можно так обманывать? Ведь при мне же все это оформлялось. А мне новый директор: что вы, мол, из себя корчите, вам дали за рубежом награды и дипломы — будьте довольны. Представляете, как повернул все дело. Словом, работать с такими людьми я больше не могла.

– Но работать-то все равно надо было…

– Я уехала на Украину, где меня приняли очень тепло. Первый секретарь Донецкого обкома партии сразу же выхлопотал для меня квартиру. Послали представление на орден «Знак Почета». Я стала работать в Донецкой филармонии — самой сильной на тот момент. И если раньше концерты и выступления были, как правило, в Москве, то после отъезда из столицы я исколесила всю страну — не было кусочка земли, где бы я не выступала. Месяцами не вылезала из творческих командировок. Все филармонии живут на гастролерах — именно таким гастролером была я и кормила весь филармонический оркестр (смеется).

– А вы в шахту-то спускались?

– За меня на одной из разработок шахтеры вот уже 25 лет выдают уголек нагора — я числюсь почетным членом их бригады. Именно в Донбассе мне вручили первый нагрудный знак «Шахтерская слава». И в настоящее время я являюсь единственной женщиной, обладательницей всех трех его степеней. Украина, кстати, оплатила съемку 40-минутного фильма обо мне и моем творчестве — «Солнечная баллада». Правда, он тогда так и не вышел на экраны, несмотря на то что фильм был полностью оплачен. Только недавно я разыскала пленки с его копией. Нашла и свои записи на радио, но многие из них пропали безвозвратно.

– Это хорошо, что у талантливых молодых людей сегодня побольше возможностей применить свои навыки…

– Если человек серьезно хочет научиться своему делу, любит его и старается применить свой талант на практике, то у него это непременно получится. Хотела бы еще обратиться ко всем, кто стремится к искусству и мечтает стать человеком творчества следующее: учитесь, дерзайте, спешите творить, работайте над собой, не бойтесь трудностей — и ваше время обязательно придет.