Петр Николаевич Нестеров, в историю он вошел как основоположник воздушного пилотажа, организатор рекордного перелета, исполнитель «мертвой петли», которую он «оживил» и которая получила его имя. В последний день своей жизни он провел первый в истории воздушный бой и первый таран. И именно с этого дня следует писать летопись воздушных сражений.

ЛЕТАТЬ КАК ПТИЦА

Будущий легендарный авиатор родился 15 февраля 1887 года в Нижнем Новгороде в семье штабс-капитана. Отец его был преподавателем в кадетском корпусе имени графа Аракчеева. Он умер, когда мальчику было всего два года. Вдова с четырьмя детьми осталась практически без средств к существованию. Семья жила главным образом за счет сдачи квартиры, а также благодаря работам, которые мать брала на дом. Но когда Петр и его старший брат Николай подросли, у них появился шанс устроиться в кадетский корпус на казенное содержание. В сущности, они стали военными за отсутствием у них другого выбора, но, как выяснилось, именно армейская служба лучше всего подходила для Петра Нестерова (Николай дослужился до звания генерал-майора интендантской службы и умер в Москве в 1950-м).

Правда, поначалу все складывалось для него отнюдь не безоблачно. Были у юноши и конфликты с преподавателями, и взыскания за несоблюдение дисциплины. И все же кадетский корпус он окончил с результатами, которые давали возможность поступить в Михайловское артиллерийское училище. Так Нестеров оказался в Петербурге и, отучившись еще три года, получил звание поручика.

В сущности, со своим очень неплохим аттестатом он вполне мог бы устроиться в какую-нибудь привилегированную столичную часть. Но здесь в дело вмешались личные обстоятельства.

Еще в Нижнем Новгороде Нестеров познакомился с Надеждой Рафаиловной Галицкой. Молодые люди любили друг друга и планировали пожениться. Однако для вступления в брак офицер должен был не только получить разрешение от начальства, но и внести т. н. «реверс» (5 тысяч рублей) – своеобразный залог для обеспечения семьи на случай своей смерти. Освобождались от «реверса» только те, кто служил в медвежьих углах империи, и тогда Петр Николаевич отдал предпочтение тихоокеанской столице России – Владивостоку.

Местом его службы стала 9-я Восточно-Сибирская стрелковая артиллерийская бригада. Почти сразу же после прибытия он женился, причем дом Нестерова вскоре превратился в своеобразный салон, в котором постоянно собирались другие офицеры. Тем не менее проблем на службе у Петра Николаевича хватало. Подчиненные души не чаяли в своем командире, но его инициативность и передовые методы обучения очень раздражали многих консервативно настроенных начальников.

Нестеров увлеченно следил за техническими новинками и уже тогда задумывался о возможности применения авиации в военном деле. Правда, о самолетах и вообще о воздухоплавании он судил исключительно по материалам периодической печати. Первое практическое знакомство произошло только в 1909 году, когда Петр Николаевич был прикомандирован к роте аэростатчиков.

Через два года, получив длительный отпуск, Нестеров отправился в Петербург и добился зачисления в Офицерскую воздухоплавательную школу. Летом все курсанты отправились в Гатчину, где приступили к первым самостоятельным полетам.

Аэропланы в то время были весьма несовершенными, так что летать авиаторы предпочитали по прямой, с минимумом поворотов. Любая попытка накренить машину считалась смертельно опасной. Нестерова это раздражало: «Ведь птица, когда она хочет изменить направление полета, меняет плоскость полета, да и на земле каждый велосипедист сознательно кренится в сторону поворота».

Более или менее освоившись с аэропланом, Петр Николаевич пришел к выводу, что он может закладывать виражи и даже выделывать «мертвые петли». Уже по названию этой фигуры видно, что выполнение ее считалось невозможным. Нестеров же снова указывал на велосипедистов. Они ведь ухитрялись прокатываться внутри «чертова колеса» и, достигнув его высшей точки, не падали, если двигались на большой скорости. Значит, и в воздухе можно повторить аналогичный номер!

С Нестеровым не соглашались, и тогда он стал доказывать свою правоту практикой. С ужасом и восхищением зрители наблюдали, как его аппарат накренивался при поворотах. Спустившись на землю, Петр Николаевич шел еще дальше, утверждая, что аэроплан может описать круг в вертикальной плоскости. Была бы только достаточная скорость!

О том, как реагировали на это коллеги, свидетельствует один эпизод. В настенной газете Гатчинской авиашколы появилось стихотворение-загадка «Кто он?»:

Ненавидящий банальность,
Полупризнанный герой,
Бьет он на оригинальность
Своею «мертвою петлей».

Нестеров ответил на этот выпад столь же немудренными виршами:

Коль написано «петля»,
То, конечно, это – я.
Но ручаюсь вам, друзья, .
На «петлю»... осмелюсь я.
Одного хочу лишь я,
Свою «петлю» осуществляя:
Чтоб эта «мертвая петля»
Была бы в воздухе живая.
Не мир хочу я удивить,
Не для забавы иль задора,
А вас хочу лишь убедить,
Что в воздухе везде опора...

Впрочем, выполнить свое обещание Петр Николаевич решился не сразу.

ВОЗМУТИТЕЛЬ СПОКОЙСТВИЯ

5 октября 1912 года Нестеров получил звание военного летчика. Но к тому времени на смену устаревшим «фарманам» начали приходить более совершенные «ньюпоры». Осваивать новую модель Нестерову пришлось в варшавском филиале Гатчинской авиашколы. Лишь весной 1913 года он отправился к новому месту службы – в 11-й корпусной авиаотряд Киевского военного округа. Командиром этого соединения был штабс-капитан Самойло – авиатор не слишком опытный и не слишком энергичный. Впрочем, его отношения с Нестеровым были вполне корректными, и, когда в апреле 1913 года Самойло был командирован для участия в очередном перелете, именно Петр Николаевич подменил его на посту командира 11-го корпусного авиаотряда.

В новой должности наш герой развил бурную деятельность. Об офицере, имеющем скромное звание поручика (с августа 1913 года – штабс-капитана), заговорили не только в Киеве, но и по всей России, по всему миру.

В своей практической деятельности Нестеров не просто закладывал основы высшего пилотажа; он учил своих подчиненных работать в команде, взаимодействовать с другими родами войск, задумывался о приемах и методах будущего воздушного боя.

В июле 1913 года во время маневров отряд Нестерова великолепно показал себя при корректировке огня артиллерии. В следующем месяце вместе со своими подчиненными Ткачевым и Передковым Петр Николаевич совершил первый в мире групповой перелет по маршруту Киев – Остер – Нежин – Киев. Любопытно, что в перелете участвовал еще и оператор Добжанский, зафиксировавший все предприятие на кинопленку. Что касается Ткачева, то в 1917 году он возглавит русскую военную авиацию, затем будет командовать авиацией врангелевской армии, проживет яркую драматичную жизнь и, отсидев в сталинских лагерях, закончит жизнь всеми забытым пенсионером. Нестерову он посвятит книгу своих воспоминаний «Крылья России», которая выйдет в свет только после перестройки.

Но все это будет потом. А пока Нестеров стал готовиться к одному из двух самых главных подвигов своей жизни. Речь шла о «мертвой петле».

Толчком для реализации замысла послужило сообщение о том, что во Франции авиатор Пегу сверху вниз описал кривую, напоминающую букву S. Какое-то время аэроплан Пегу даже летел вверх колесами, так что до завершения «мертвой петли» ему не хватило совсем немного.

Петр Николаевич решил опередить конкурента. 27 августа 1913 года, выйдя с утра на летное поле, он уселся в машину, привязал себя ремнями к креслу и поднялся в воздух. Считается, что Нестеров ни с кем не делился своим замыслом, однако зрителей на аэродроме было более чем достаточно. Все они видели, как на высоте 600 метров Нестеров «описал полный круг в вертикальной плоскости, после чего спланировал к ангарам». Представители армии и местного аэроклуба тут же составили протокол, в котором зафиксировали все увиденное.

8 сентября Пегу также совершил мертвую петлю, а затем повторил ее 13, 20, 22 и 25-го. Сообщение из Киева поначалу прошло незамеченным, но затем едва не закончилось международным скандалом. В конце концов, хоть и скрипя зубами, французы (а с ними и вся Европа) признали приоритет Нестерова. Следует отметить, что в этих «разборках» сам Пегу вел себя очень достойно. Более того, вскоре он приехал в Петербург и во время своего выступления в Политехническом музее, узнав, что среди зрителей находится Нестеров, тут же вытащил его на сцену. Оба авиатора обменялись множеством комплиментов, причем вся эта сцена сопровождалась аплодисментами публики.

Испытав чувство триумфа, Петр Николаевич вновь вернулся в Киев и занялся повседневной работой. Его подчиненные постоянно демонстрировали хорошую подготовку, слаженность и взаимовыручку. Однако ни один из них не мог сравниться со своим командиром. Так, во время сентябрьских маневров Киевского военного округа имел место один эпизод, достаточно хорошо показывающий, что уже в то время Петр Николаевич отнюдь не считал, что задачи авиации должны ограничиваться функциями разведки и корректировки.

14 сентября он увидел «вражеский» самолет, пилотируемый поручиком Гартманом. Вопреки всем правилам и инструкциям, Нестеров атаковал его и обратил в бегство. Гартман, возмущенный подобным поведением, ретируясь, погрозил кулаком Нестерову.

Многие отмечали, что трюки, пригодные для учений, вряд ли возможны в реальных боевых условиях. Кто-то спросил у Петра Николаевича, как бы он действовал в настоящем бою, если бы враг проявил больше упорства. «Тогда я буду бить его колесами сверху, – решительно заявил Нестеров, – и полетит он не домой, как сейчас Гартман, а кубарем на землю».

Через два месяца Петр Николаевич провел первые опыты ночных полетов с прожектором. Весной следующего, 1914 года Нестеров осуществил целых три перелета, которые стали сенсациями. 1 марта за три часа он перекрыл расстояние от Киева до Одессы, установив новые рекорды по скорости и дальности полетов без промежуточных посадок. 31 марта Петр Николаевич повторил «мертвую петлю», до максимума расширив ее радиус, после чего приступил к подготовке нового перелета – из Киева в столицу империи. 11 мая «ньюпор», в котором сидели Нестеров и его механик Нелидов, приземлился на аэродроме Гатчины, преподнеся тем самым неожиданный сюрприз петербургским авиаторам. Гостей встретили на ура и тут же зафиксировали еще два рекорда – по дальности полета в течение одного дня и по длительности полета с пассажиром. Затем Петр Николаевич поездом добрался в Первопрестольную и, погостив там около месяца, вернулся в Петербург на новом «моране».

Впрочем, этот его подвиг остался почти незамеченным, поскольку все внимание публики было поглощено теми событиями, которые происходили в Европе.

СЛОВО ОФИЦЕРА

19 июля 1914 года началась Первая мировая война, и Нестеров срочно отправился в Киев к месту своей службы. Буквально через десять дней 11-й корпусной авиаотряд появился на Юго-Западном фронте и приступил к боевой деятельности. Петр Николаевич дважды совершал разведывательные полеты, сумев получить важную для русского командования информацию.

В середине августа отряд перебазировался на львовское направление и разместился под городком Жолкевом на территории поместья богатого австрийского помещика барона Розенталя.

20 августа Нестеров вместе с наблюдателем Лазаревым отправились на очередное задание. Разведав расположение противника, они возвращались обратно, когда мотор на «моране» внезапно забарахлил, а затем вышел из строя. Приземлившись на вражеской территории, летчики были гостеприимно встречены местными жителями – русинами. Крестьяне показали им тропинку, воспользовавшись которой авиаторы попытались пересечь линию фронта. В темноте они столкнулись с австрийским солдатом, но он тоже оказался русином и тут же присоединился к «братьям-славянам».

Два авиатора и перебежчик благополучно добрались до наших позиций. Пережив столь опасное приключение, Петр Николаевич чувствовал себя великолепно и явно готовился к новым подвигам. Никто и не предполагал, что жить ему оставалось меньше недели…

Вскоре после этого в его отряд прибыл генерал-квартирмейстер штаба 3-й армии полковник Михаил Бонч-Бруевич (брат одного из соратников Ленина). Поблагодарив летчиков за информацию, которую они доставили, он начал сетовать на «обнаглевший» австрийский самолет, который летает над русскими войсками. Днем раньше с этого аэроплана сбросили бомбу и на аэродром нестеровского авиаотряда. Она, правда, не взорвалась, но поведение противника действительно выглядело вызывающим.

– А как вы, господин полковник, полагаете прекратить полеты этого австрийца, когда у нас на самолетах нет никакого оружия, кроме револьвера? – спросил Нестеров.

– Надо придумать способ атаки и напасть на этого австрийца. Мы на войне, а не на маневрах. Надо рисковать, раз этого требует обстановка. Я верю в храбрость русских летчиков!

Для Нестерова все, в сущности, было ясно. Ведь он сам ратовал за перенесение войны в воздух, сам на маневрах атаковал учебного противника, сам обещал отправить настоящего противника кубарем на землю…

25 августа вместе с наблюдателем Титовым Петр Николаевич предпринял одну из первых в войне бомбардировок вражеских позиций. Сброшенная ими граната угодила в скопившуюся на мосту «пробку» из пехоты, повозок, лошадей, артиллерии. Это был вполне конкретный ответ на неразорвавшуюся австрийскую бомбу. Теперь оставалось разобраться с вражеским самолетом…

Утром следующего дня, построив личный состав, Нестеров поздравил всех с годовщиной Бородинского сражения. Затем он отдал команду «Разойтись по своим работам!» и сам направился в штаб авиаотряда. Спустя пару часов в небе появилось три «альбатроса». Петр Николаевич и его друг Александр Кованько (сын начальника Гатчинской авиашколы) на своих «моранах» попытались перехватить австрийцев. Однако из-за технической неисправности самолет Нестерова так и не поднялся в воздух. Вражеские аэропланы исчезли за горизонтом, но через полтора часа снова появились, возвращаясь из разведки.

Один из «альбатросов» отделился от своих спутников и принялся кружить над аэродромом. Впоследствии выяснилось, что его экипаж состоял из оставшегося неизвестным механика, пилота унтер-офицера Франца Малины и наблюдателя барона Фридриха фон Розенталя – владельца того самого поместья, на территории которого расположился авиаотряд Нестерова. Петр Николаевич тут же вскочил в единственную исправную машину и поспешил подняться в воздух. Он даже не успел привязаться ремнями к сиденью и оторвался от земли, так и не набрав достаточной скорости.

Вот что вспоминал, ставший свидетелем этого боя Бонч-Бруевич: «Поднявшись, Нестеров стремительно полетел навстречу австрийцу. Солнце мешало смотреть вверх, и я не приметил всех маневров отважного штабс-капитана, хотя, как и все окружающие, с замирающим сердцем следил за развертывавшимся в воздухе единоборством.

Наконец самолет Нестерова, круто планируя, устремился на австрийца и пересек его путь; штабс-капитан как бы протаранил вражеский аэроплан, мне показалось, что я отчетливо видел, как столкнулись самолеты.

Австриец внезапно остановился, застыл в воздухе и тотчас же как-то странно закачался; крылья его двигались то вверх, то вниз. И вдруг, кувыркаясь и переворачиваясь, неприятельский самолет стремительно полетел вниз, и я готов был поклясться, что заметил, как он распался в воздухе.

Какое-то мгновение все мы считали, что бой закончился полной победой нашего летчика, и ждали, что он вот-вот благополучно приземлится. Впервые примененный в авиации таран как-то ни до кого не дошел. Даже я, в те времена пристально следивший за авиацией, не подумал о том, что самолет, таранивший противника, не может выдержать такого страшного удара. В те времена самолет был весьма хрупкой, легко ломающейся машиной.

Неожиданно я увидел, как из русского самолета выпала и, обгоняя падающую машину, стремглав полетела вниз крохотная фигура летчика. Это был Нестеров, выбросившийся из разбитого самолета. Парашюта наша авиация еще не знала; читатель вряд ли в состоянии представить себе ужас, который охватил всех нас, следивших за воздушным боем, когда мы увидели славного нашего летчика, камнем падавшего вниз».

Свидетели тут же бросились к месту катастрофы и среди обломков двух самолетов нашли трупы русского летчика, а также трех его противников-австрийцев.

Следует отметить, что в «Акте расследования по обстоятельствам геройской кончины начальника 11-го корпусного авиационного отряда штабс-капитана Нестерова» указывалось: «Штабс-капитан Нестеров уже давно выражал мнение, что является возможным сбить неприятельский воздушный аппарат ударами сверху колесами собственной машины по поддерживающим поверхностям неприятельского аппарата, причем допускал возможность благополучного исхода для таранящего летчика».

В общем, самоубийцей Нестеров не был, смертником себя не считал, а просто действовал так, как, по его мнению, следовало поступить настоящему офицеру…

К моменту смерти ему было только 27 – возраст, в котором другие лишь начинают думать о карьере и самореализации. Думал ли о карьере и славе Нестеров? Наверное, да, но в первую очередь он просто служил – служил своей Родине и своему любимому делу – авиации. Не раз он выражал готовность отдать свою жизнь за Родину. И когда пришел момент, доказал, что эти заявления не были пустыми словами.