Эти слова принадлежат мещовскому дворянину (Калужская область), отцу Евдокии Стрешневой, ставшей в 1626 году супругой царя Михаила Федоровича Романова. И если о родителях царя – боярине Федоре Никитиче и его жене Марфе Ивановне известно многое, то этого нельзя сказать о родителях царицы Евдокии, основавшей вместе со своим мужем новую российскую правящую династию.

Достаточно сказать, что даже в научной литературе встречается утверждение о можайских, а не мещовских корнях дворян Стрешневых. На самом же деле Стрешневы относятся к малоизвестному роду мещовских дворян. Степан Стрешнев, являвшийся будущей царице дедом, владел в Мещовском уезде вотчиной в 500 четвертей. Эта вотчина перешла к четырем его сыновьям – Лукьяну, Игнатию, Сергею и Боголепу и была разделена на равные части. В мещовском крае проживали и остальные родичи братьев Стрешневых – Михаил Борисович, Илья Афанасьевич, Нехороший Афанасьевич и Матвей Федорович. Никто из них не служил при царском дворе и не сделал, как сейчас бы сказали, карьеры. И только один из рода Стрешневых – Иван Филиппович – в царствование Бориса Годунова стал думным дьяком и возглавил Разрядный приказ. В Смутное время, при Василии Шуйском, Иван Филиппович был отстранен от непосредственного участия в государственных делах и отправлен на воеводство в Устюг, что означало опалу за несогласие с действиями «полуцаря», как современники называли Шуйского. Лукьян Степанович, о котором пойдет далее речь, приходился внучатым племянником Ивану Филипповичу Стрешневу.

Как повествуют исторические источники, в Москву со всей Руси были собраны на царские смотрины шестьдесят красавиц – невест. И «…случай – Бог изобретатель», выражаясь словами нашего великого поэта, помог царю заприметить будущую супругу в свите первой претендентки, дочери знатного боярина Шереметева Елены. По поручению самодержца кравчий Никита Вельяминов навел справки о том, кто сия миловидная, скромная девушка, и доложил, что она – простая служанка, а ее отец Лукьян Стрешнев – дворянин-однодворец из Мещовского уезда. Михаил Федорович повелел Вельяминову узнать всю подноготную рода Стрешневых. Не участвовали ли они в недавних событиях Смуты на стороне поляков и «воровских людей» и не были в чем-то предосудительном заподозрены? И хотя, как известно, Михаил Романов, вступив на царство, никого не казнил и дал каждому шанс на участие в возрождении Отечества, такая предосторожность имела смысл. Ведь породнившись с теми, кто воевал на стороне недавних врагов Руси, царь мог не только скомпрометировать себя, но и вызвать гнев во всех слоях русского общества. Ответ кравчего был скор, краток и гласил: «Лукьян Стрешнев участвовал в военных походах на стороне московских войск. Деревню его в те времена разграбили, крестьяне его разбежались, и в вотчине остался один двор. А на том дворе сидит один холоп – бобыль Каллистрат. Живет Лукьян Стрешнев в той же простой избе и сам пашет землю. Дочь его Евдокия воспитана в православной вере, знает грамоту, а в услужение отдана из-за малого достатка отца, да и матери лишилась рано».

После доклада Вельяминова царь еще более упрочился в своем решении жениться на «мещовской босоножке». Михаил Федорович просил отца – патриарха и мать – Великую государыню старицу Марфу Ивановну выслушать его по неотложному делу. Тяжелый разговор затянулся на целый вечер и продолжился ночью. В разгоревшемся споре Михаил Романов заявил родителям, что если они не одобрят его выбор, то ему придется поменять шапку Мономаха на монастырское затворничество и он скорее примет схиму, чем откажется от Евдокии Стрешневой. Этот аргумент в споре оказался решающим.

Вполне понятно, что Евдокия была потрясена известием о царском выборе. Не менее был потрясен и ее родитель, когда бобыль Каллистрат прибежал за ним в поле, где его хозяин шел за плугом. Холоп сказал, что возле их избы остановился обоз с царскими подарками и бояре велели сыскать Лукьяна Степановича. Старший из царских посланников сообщил Стрешневу новость о том, что теперь он – тесть царю, а патриарху сват, и просил принять дары. Думаю, нет нужды говорить о чувствах хозяина избы, когда она стала наполняться коврами, шубами, атласной и парчовой одеждой, серебряной посудой и «виницейскими» зеркалами… Все это теперь соседствовало с косой, висевшей на стене, конскими седлами и старыми зипунами. В услужение Лукьяну Степановичу было оставлено двенадцать слуг, разместить которых было просто некуда. Предание гласит, что до своего отъезда в Москву хозяин избы не пользовался никакими дорогими подарками, спал на старой деревянной лавке и носил все тот же простой кафтан. После долгих раздумий в своем молитвеннике, доставшемся от родителей, он написал слова, вынесенные в заглавие этого рассказа: «Никогда не забывай, Лукьян, кем ты был!».

Дальнейшая жизнь Лукьяна Степановича Стрешнева и его второй жены Анны Константиновны Волконской при дворе только подтверждают правдивость этого предания. Ни сам Лукьян, ни его жена ничуть не возгордились своим родством с царем и старались держаться в тени. Даже положенное ему по праву боярство Стрешнев-старший получил не в канун свадьбы дочери, состоявшейся 5 февраля 1626 года, а только спустя восемь лет.

Но не случайно говорят, что добродетель должна быть вознаграждена. Михаилу Федоровичу Романову явно импонировала скромность тестя, чего нельзя было сказать о ближнем круге бояр. Свадьбу царя чуть не омрачила дерзкая выходка князя Ивана Васильевича Голицына, который не согласился сидеть на отведенном ему месте, посчитав, что бояре Шуйский и Трубецкой по росписи сидят выше его. Строптивца не отрезвили даже уговоры патриарха Филарета, просившего не омрачать свадебного торжества. Тогда Боярская дума, созванная срочно перед свадьбой, объявила князя изменником, поскольку тот не исполнил царскую волю. Голицына отправили в ссылку в Пермь, а его обширный двор был конфискован. Подумав, царь совершил еще один ход, заставивший бояр «чесать затылки». Лукьяну Степановичу из казны было выделено 1328 рублей для покупки голицынских хором. В результате этой царской милости Лукьян Степанович оказался по богатству на одном уровне с московской знатью. И еще долго злые языки шепотом говорили о том, что он «прыгнул из грязи в князи». Ну, а уж если вспоминать русские пословицы и поговорки, то, как говорят, брань на вороту не виснет. При всем богатстве, свалившемся на него, Лукьян Стрешнев оставался здравомыслящим человеком, лишенным чванства и не забывшим свой родной Мещовск. Здесь он и был погребен в Свято-Георгиевском Мещовском мужском монастыре за алтарем летнего собора во имя Рождества Пресвятой Богородицы.

Сын его, Семен Лукьянович Стрешнев, служил стольником при дворе царицы – сестры, а затем стал боярином при сыне Евдокии и Михаила Федоровича Алексее. Царица Евдокия была инициатором его женитьбы на дочери князя – Рюриковича Алексея Федоровича Лыкова Марье.

Пресекся же род Стрешневых в 1802 году, и фамилия эта оказалась переданной одной из ветвей рода дворян Глебовых. Вот как это произошло. Федор Иванович Глебов (1734–1792), генерал-аншеф и сенатор, был женат на статс-даме Елизавете Петровне Стрешневой, последней представительнице этого рода. Их сын Петр Федорович именовался уже Глебовым-Стрешневым. А уже сыну последнего, Федору Петровичу, разрешено было в 1864 году, за неимением собственных детей, передать фамилию и герб мужу своей племянницы князю Михаилу Шаховскому. Так во второй половине XIX века появилась тройная фамилия Шаховских-Глебовых-Стрешневых, что является уникальным фактом в генеалогии родов русского дворянства.

Самое интересное в этой истории то, что родоначальником семейства дворян Глебовых и семейства дворян Лопухиных, из которого вышла вторая «мещовская царица Евдокия» – супруга Петра I, по преданию, является касожский (адыгейский) князь Редедя. В 1022 году его сразил в поединке Мстислав Владимирович Тмутараканский. Он пленил его сыновей и окрестил именами Романа и Глеба. Так что передача фамилии Стрешневых роду дворян Глебовых породнила на небесах двух русских цариц – Евдокию Стрешневу и Евдокию Лопухину, местом рождения которых является древняя калужская земля.