Ребус старика Синицкого и юбилей Ленина
АНЕКДОТЪ
Ребус старика Синицкого и юбилей Ленина
Олег Дзюба
журналист
Москва
4523
Ребус старика Синицкого и юбилей Ленина
Персонажи «Золотого теленка» – Зося Синицкая и ее дедушка

Романы Ильфа и Петрова один из дотошных исследователей назвал «энциклопедией советской жизни». Особенность же любых энциклопедий в том, что сбереженные ими факты напоминают о себе самым неожиданным образом. Один из них, мимолетно упомянутый веселыми одесситами, и впрямь спровоцировал при некотором моем участии легкий переполох в одной из столичных редакций через 55 лет после того, как «Золотой теленок» впервые появился в журнале «Тридцать дней»...

ГЕККОН С УТРА ПОРАНЬШЕ

Разувериться в чем угодно совсем просто. Нужно только собственноручно подготовить в солидной газете страницу или хоть подборку текстов ко дню почитаемой годовщины. У каждого, кто подобными делами занимался, своя удача. Лично мне повезло с ленинизмом.

В ту пору я сочинял диссертацию на факультете журналистики Московского университета и для поддержания жизненных сил подрабатывал в четырежды орденоносной газете, официально считавшейся второй в СССР, но полагавшей себя первой. Шеф отдела, куда меня нечаянно занесло, носил фамилию одного великого химика, а псевдонимом взял фамилию другого гения поисков истины на донышках колб и реторт. Самоиронию в редакциях всегда ценили, а потому звали его за глаза Ломоносов-Лавуазье или просто Элэл.

Ласковым апрельским утром Элэл вперил в меня полусонные глаза и посетовал, что третий день никак не привыкнет к жизни по московскому времени после прилета со съезда братской компартии, правившей на южно-тихоокеанских задворках Евразии. После привычных для любителей загранкомандировок стенаний на тяжкую участь, вызванную поездками по дальним часовым поясам планеты, он вытащил из сейфа литровую бутыль с какой-то рептилией, залитой коричневатой жидкостью. Не зная прежде за шефом привычки начинать день с настоек на земноводных, я несколько оторопел, но Элэл ядовитой улыбкой тут же погасил подозрения и попросил перевести надпись с золоченой этикетки. Английские пояснения к экзотическому бальзаму, состоявшему из рисового спирта, настоенного на ящерице гекконе, сулили скорейшее избавления от сонливости, апатии, упадка сил, половой слабости и двух примерно дюжин других хворей.

Элэл переспросил дозировку для исцеления от того, что я скромно назову комплексом усомнившегося в своих силах Казановы, и совершенно наперекор теме разговора вдруг предложил мне сегодня же заняться подготовкой газетной полосы к ожидавшемуся недели через три дню рождения обитателя Мавзолея на Красной площади.

День смеха отхохотал накануне, так что списать предложение на шутливость не успевшего акклиматизироваться в Москве начальника не получалось. Я припомнил отговорки «ильфпетровских» «детей лейтенанта Шмидта», не желавших мошенничать в Средней Азии, ссылаясь на слабое знакомство занесенных песками территорий с затейщиком мятежа на крейсере «Очаков», и попытался отвертеться, сославшись на слабую подкованность в тонкостях вечно живого учения. Элэл на это веско сказал мне: «Хоть теперь почитаешь» – и оборвал разговор, предпочтя вновь порассматривать на свет бутыль с целебной ящерицей.

ОСЬМУШКА ЛУНАЧАРСКОГО

...Чтобы описать перипетии пережитого мною за последующие три недели, не хватит и целого газетного номера, притом не первого попавшегося, а того, в котором был бы опубликован доклад Брежнева или Хрущева на съезде КПСС. Как уверял анекдот из популярной тогда серии про армянское радио, в съездовский газетный выпуск можно было запросто завернуть даже слона!

Так или иначе, но к двадцатым числам апреля страница более или менее обрела близкий к завершению вид, и я уже надеялся через день-другой ополоснуть, так сказать, руки от святой, как пасхальная вода, но занудливой темы, как вдруг шеф подложил под намечавшееся безмятежье неожиданный фугас.

– Вы как к монументальной пропаганде относитесь? – спросил он внезапно.

– А как мне относиться? Я же не скульптор Вучетич и не ваятель Томский. Заказов на «бронзы многопудье» не получаю. Так что в целом положительно. А если вы о ленинских планах, то где-то читывал, что у памятника Бакунину на Чистых прудах извозчичьи лошади в пролетках пытались на дыбы встать.

– Чувствую, что вы вполне в курсе. Соберитесь с силами – и в последний натиск. Вот вам телефон, звоните в Институт марксизма-ленинизма. У них там вроде бы есть листочек, а скорее клочок или обрывок бумаги, на котором чуть ли не сам Луначарский записал девизы, которыми Ленин собирался Москву украсить…

– Так один из них в двух шагах от нас, у кинотеатра «Россия». На нем молотобоец рядом со шкивами, приводными ремнями, колесами и слова «Мы с теми, кто сам себя кормит»! Фаянсовое панно или фарфоровое.

– То самое и есть, но одного девиза мало. Их же не меньше дюжины было. Попробуйте раздобыть. Знаете, где институт?

– Как не знать – на углу Столешникова и Пушкинской. Рядом пивная «Ладья» (в народе просто «Яма»), перед ним магазин «Меха».

...Пресловутый клочочек, который я вскоре прозвал про себя «осьмушкой Луначарского», обошелся мне в пару дней жизни. Церберы и церберши, засевшие в мрачной домине с ликами троицы основоположников на фронтоне, стояли на страже двенадцати не слишком мудрых мыслей с рьяностью, заставлявшей предположить, что речь идет по крайней мере о детально разработанном плане мировой революции с подробной раскадровкой намеченных шагов к полному господству пролетариата.

В конце концов Элэл, которого гекконовая настойка явно приободрила, пустил в ход последнее, заветное оружие – полистал заветный телефонный справочник с магическими, золотом вытисненными словами словами «ЦК КПСС» на кожаном переплете, позвонил по нескольким номерам, и «айсберг ИМЛ», как я про себя называл хранилище партийных реликвий, стал понемногу таять...

В руки мне пресловутую «осьмушку» не дали. Суровая институтская дама подчеркнуто демонстративно напялила белые перчатки, зачем-то погладила пальцами значок с профилем Ленина на левой стороне вязаной кофты, извлекла из папки излохмаченную многими бесцеремонными прикосновениями бумаженцию и величественно продиктовала мне дюжину сентенций, из которых каждому прочитавшему их становилось ясно, куда идет новая власть и подходит ли ему избранный ею путь.

Завершив диктовку, хранительница частицы великого наследия потребовала мой блокнот, раскритиковала несомненно корявый почерк, наложила резолюцию «С подлинником сверено» и оставила под ней замысловатый автограф.

ЭСЭРОВСКИЙ ЛОЗУНГ ИЛЬИЧА

Дома я расчехлил машинку, перепечатал добытый с треволнениями текст и облегченно откинулся на спинку кресла, радостно предвкушая завтрашнее избавление от порядком надоевшей при всей ее важности обузы.

На прощание с дневными заботами я еще раз просмотрел машинопись и неожиданно для самого себя пробормотал вслух, невесть к кому обращаясь, вопрос, мучивший адептов Иисуса во времена Нерона: «Камо грядеши?» или же «Кво вадис?». По заковыристой прихоти сознания перед глазами проплыла страница «Золотого теленка», на которой молодой жизнерадостный одессит похищает Зосю Синицкую у подпольного миллионера Корейко и ведет ее в кинотеатр, именующийся именно так, как Генрик Сенкевич назвал свой знаменитый роман о горестных судьбах первохристиан.

Казалось бы, бог с ним, с Древним Римом, бог с ним с кинотеатром! Но в придачу к этому эпизоду романа вспомнилось, что несколькими абзацами ранее Александр Иванович Корейко легко разгадывает ребус старика Синицкого и огорошивает того известием, что лозунг «В борьбе обретешь ты право свое» изначально считался эсэровским, а значит, для печати не пригоден! Однако именно этот призыв к действию я несколько часов назад записал со слов суровой ревнительницы ленинского прошлого среди прочих тезисов, одобренных вождем!

Понятно, что в те времена социалисты-революционеры еще не воспринимались как исчадия ада и до июльского мятежа 1918 года даже входили в правящую советской Россией коалицию, но не будешь же объяснять все оттенки давно забытых политстрастей на газетной полосе, а если не объяснять, то письмами завалят.

В Ленина-то мало кто из газетных читателей после сдачи экзаменов и зачетов заглядывает, а Ильфа с Петровым каждый второй встречный назубок процитирует! Получалось, что классики юмора и сатиры заложили специально для меня информационную мину на несколько десятилетий вперед!

...Без чего-то девять утра я уже стоял перед необъятным, как Байконур, столом Элэла. Редактор просмотрел предложенный ему листок и, увидев строку, подчеркнутую красным карандашом, переливчато захохотал. Просмеявшись, он подклеил к листку «собачку», как на газетном жаргоне именовалась разграфленная табличка для пометок, необходимых типографии, написал в уголке заветное «В набор».

– Пора мне на редколлегию, – сказал он, заторопившись к двери. – А с эсэровщиной после разберемся, я там кое-с кем посоветуюсь.

Покинув кабинет шефа, я вернулся и привычно окунулся в мальстрем редакционных дел, а часа через два отправился в редакционную кофейню. Отстояв очередь и приземлившись с чашкой в руке на свободный стул, я наткнулся на издевательский взгляд известного в те годы репортера, славившегося ядовитым языком и полным отсутствием тормозов при выплескивании перлов своего юмора.

– Ты хочешь главреда на новую работу отправить? – радостно прокричал он мне через два разделявших нас cтола.

Я попытался имитировать непонимание, но весельчак не унимался. Пересев ко мне, он громогласно принялся рассказывать окружающему нас редакционному бомонду про то, как только что, случайно заглянув в папку с гранками, он обнаружил в ней пропаганду эсэровщины под видом ленинизма. Устранить утечку его безудержного красноречия было не проще, чем погасить пылающий нефтяной факел, поэтому я залпом выпил свой кофе и отправился восвояси.

ВЗБУДОРАЖЕННОЕ БОЛОТО С ЛЯГУШКАМИ

Шеф уже вернулся после редколлегии и пребывал в состоянии деловитой озабоченности.

– Взбудоражили мы с вами болото с лягушками! – сказал он без улыбки. – Заменить у нас эту фитюльку есть чем, но получится, что вы зря страдали. Можно вычеркнуть про борьбу и права, а прочее сохранить.

– Давайте выбросим, не то хлопот не оберемся!

– Я уже это предложил, – буркнул Элэл. – Но есть у нас один персонаж… Он заявляет, что раз Ильич утвердил, то надо полностью печатать, и точка! Я в ответ, что одобрял Ленин устно, никаких письменных доказательств нет. Ладно, на дневной планерке что-нибудь постановим.

...Сам верховный начальник газеты в Москве отсутствовал, так что номер утрясал один из пяти его заместителей, в кабинете которого собралось человек пятнадцать. Были среди них авторы материалов, предполагавшихся в номер. Были редакторы отделов, готовые бороться за публикации под их фирменными рубриками. На столе красовалась наша «ленинская полоса», на которой подвальчиком была помещена набившая уже мне мозговую оскомину подборка лозунгов с «осьмушки Луначарского», обведенная красным фломастером. Все это напомнило мне одновременно и картину Рембрандта «Урок анатомии доктора Тулпа», и полотно Налбандяна, на котором Сталин рассказывает членам Политбюро о плане закладки лесополос по всему СССР, и… сценку из «Двенадцати стульев», когда репортер Персицкий затаскивает графомана Никифора Ляписа в кабинет, где на стене в черной рамке красуется его «морской» очерк с упоминанием волн, падающих вниз подобно домкратам.

Сначала, словно в песне Галича «Красный треугольник», обсудили международную страницу с огромным «кирпичом» про борющийся с южноафриканским расизмом Мозамбик. Утвердив борьбу с апартеидом, прогулялись по остальным полосам, почему-то особо вцепившись в заметку о мошенничестве со стройматериалами в Ворошиловградской области. Наконец, заместитель главного взялся за нашу полосу. Не успел он высказать свои веские соображения, как заведующий отделом фельетонов панибратски провел ладонью по прическе своей сотрудницы, месяц назад насмешившей земной шар публикацией о причинах нехватки в СССР бюстгалтеров, и подтолкнул начинавшую полнеть особу вперед:

– Марина считает, что можно оставить! Мол, газете нужны яркие эпизоды для истории!

Заместитель главного помедлил, размышляя, поддержать юмористичный настрой или продолжать планерку в суконно-казенном духе.

– Это хорошо, что Марина именно так считает. Но все же для нас не Марина указ, а Центральный комитет! А они уже свое «фи» высказали после ее всхлипов по поводу лифчиков. Мол, не собирается ли она еще о мужских трусах написать!

– Ну и напишет! – сказал Маринин начальник. – Мне лично надоело в загранкомандировках на это валюту тратить.

Ведущий планерку вперил в фельетониста оледеневший взор:

– Ну, от таких трат мы вполне можем вас избавить. И от загранкомандировок тоже!

Говорливая редакционная публика от такой сентенции дружно осеклась и выжидающе уставилась на автора предупреждения.

– Позвонили бы вы в сектор печати ЦК! – обратился ведущий к моему шефу.

– Только что разговаривал с ними, – спокойно ответил Элэл. – Говорят, решайте сами, но хорошо бы…

– Я и сам знаю, как лучше! – чеканно резюмировал заместитель главного, крест-накрест перечеркивая злополучную заметку. – Ищите замену.

...С тех пор минуло лет тридцать пять. Почти никого из упомянутых в этом рассказе в Москве уже не встретить. Все по Александру Сергеевичу Пушкину: иных уж нет, другие странствуют далече! Но все они, и в том числе автор этих строк, пытались быть людьми, которых Илья Ильф и Евгений Петров называли «созвучными эпохе» и делавшими то, что «требовала эпоха».

У одних это вполне получалось, у других не очень, а третьи терпели фиаско и брались за что-нибудь другое.

Что поделать, если еще в Древнем Риме поняли: временам положено меняться, а нам меняться вместе с ними!


26 октября 2022


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847