В День смеха, который является одновременно и Днем рождения нашей газеты, «Секретные материалы ХХ века» публикуют очередную порция забавных историй с участием театрального художника, военачальников и даже… ковбоев.

МАРСИАНЕ УВИДЯТ ЦВЕТНЫХ!..

Если бы в Алма-Ате присуждали титул главного городского чудака, то соответствующую грамоту наверняка пришлось бы вручать художнику Сергею Калмыкову. Ученик Мстислава Добужинского и Кузьмы Петрова-Водкина зарабатывал на хлеб, трудясь в должности художника-исполнителя местного музыкального театра. 

В рабочее время он оформлял постановки национальных опер, а вне омузыкаленных стен декорировал свою собственную жизнь.

По городу Калмыков чаще всего ходил в зеленом камзоле из грубого холста, а еще точнее – из мешковины. Один из рукавов отличался желтизной, а другой был красноватым или каким-нибудь еще. Время от времени рукава менялись – он попросту отрывал их и перешивал на новое место. 

Изредка шутовской наряд исчезал – и Калмыков появлялся в очереди за молоком в одеянии испанского гранда или в купеческом кафтане, явно позаимствованном из театральной костюмерной.

Загадка облачений приоткрылась только после кончины Калмыкова. 

В нищей его квартирке комиссия по творческому наследию нашла груду незавершенных рукописей. Оказалось, что весь досуг Калмыков делил между живописью и сочинением авантюрных романов. Бродя по городу в странных одеждах, он преображался в своих же героев. За безмолвным подрагиванием губ художника, которое обыватели принимали за симптом безумия, таились пылкие монологи романтичных персонажей.

Алмаатинцы привыкли к чудачествам странника в недоступных простым смертным мирах и воспринимали его как неизменную деталь городского пейзажа наподобие заснеженных гор или монумента, именовавшегося в народе «чучелом». Просветитель казахского народа Абай Кунанбаев, в честь которого этот памятник водрузили на пьедестал, такой клички ничуть не заслуживал, но «бронзы многопудье» было и осталось столь кошмарным, что первому переводчику Пушкина на язык степей через много лет после кончины довелось удостоиться злословия простолюдинов…

Приключались, правда, с Калмыковым и «реприманды неожиданные», свидетелем одного из которых я нечаянно оказался три с лишним десятка лет назад.

Премьера очередного спектакля наехала по срокам на некое совещание всеказахстанского масштаба. После мероприятия всех его участников привели слушать оперу. В перерыве публика вывалила наружу перекурить и кому-то из наряженных в черный бостон провинциальных начальников попался на глаза Калмыков. Поразглядывав красно-желто-зеленое облачение живописца, он презрительно спросил: «Для кого это вы, гражданин, так нарядились?»

Художник обвел взором номенклатурную толпу у театрального подъезда и тихо произнес в ответ: «А вы представьте, что сейчас марсиане с орбиты на нас смотрят. Сумерки уже. Вас в черном ни за что не разглядеть. Меня увидят, я цветной!»

ШРАМЫ ОТ МАРШАЛА

Легенда гласит, что некогда Мольер не поладил с каким-то маршалом Франции и тот в отместку так пылко обнял несчастного драматурга, что до крови разорвал ему кожу брильянтовыми своими пуговицами. Звукооператор Марк Мороков умел ни с кем не ссориться, но все-таки пострадал на мольеровский манер, повредив щеки о регалии маршала Малиновского.

Дело было на кремлевском новогоднем приеме, куда бригада студии кинохроники приехала запечатлевать выступавших по итогам двенадцати месяцев героев тогдашнего времени. Сначала киношники работали всерьез, потом принялись экономить дефицитную кодаковскую пленку и поставили на камеру «голубую кассету». Внешне она ничем не отличалась от остальных, но пленки не содержала и нужна была разве что как повод для присутствия на последующем пиршестве.

Пожужжав вхолостую, мастера самого важного из искусств дождались-таки своего часа и принялись обходить столы, высматривая уцелевшие вкусности кремлевской кухни. Марк, заранее разведавший дислокацию особо аппетитных блюд, отнес друзьям одну тарелку, потом другую, но увлекательный этот процесс был прерван начинающей банкетную карьеру, а поэтому еще скромной оперной дивой, попросившей его принести кусочек торта.

Пожелание дамы – закон даже в кино, потому Марк послушно двинулся в указанном направлении. Заказанный торт еще не был сметен до основания, так что записыватель звуков выбрал кусочек посимпатичнее и повернул назад, мечтая поскорей отделаться от примадонны и присоединиться к выпивавшим и закусывавшим друзьям.

Двух шагов хватило, чтобы понять, что недальнюю его дорогу напрочь перекрыли сразу два министра. Слева оживленно жестикулировала повелительница культуры Фурцева, справа громоздился властелин сухопутных, морских и поднебесных военных сил Малиновский. Тыл Фурцевой был надежно прикрыт столом, за спиной у маршала бурлило людское море, одолеть которое тоже не получалось. Лезть под скатерть не хотелось, а потому Марк, не отличавшийся высоким ростом, улучил момент и попросту юркнул между двумя членами президиума ЦК.

Нечто подобное в древности совершил античный герой Одиссей, чей корабль умудрился проскользнуть между Сциллой и Харибдой. Теперь же надежда мирно вернуться к примадонне оказалась бесплодной. Две важные особы внезапно сблизились, да так тесно, что правый глаз Марка уткнулся в Золотую звезду на жакете министра культуры, а в левый висок впечатался какой-то из маршальских орденов. На свободе осталась разве что рука с тарелкой.

Над головой звукооператора дружелюбно рокотали голоса, обладатели которых своего пленника, похоже, вообще не замечали. Наконец к Малиновскому кто-то обратился по-французски. Маршал, владевший языком Мольера, охотно повернулся к новому собеседнику, и министерские тиски слегка разжались. Марк осторожно вскинул руку с тортом над головой и попытался вывернуться, разрываясь между уважением рангов своих пленителей и жаждой воли. Искомая свобода была совсем близка, но тут французский диалог прервался, живые горы сошлись вновь с поправкой на расположение лба и темени жертвы. Вместо фурцевской одинокой Золотой звезды в лицо Марка впилась колючая россыпь маршальских наград.

...Примадонна, смирно ожидавшая возвращения своего гонца, только ахнула, увидев его исцарапанные щеки. Махнув ручкой на торт, она выудила из сумочки платочек, небрежно оросила его коллекционным коньяком из омедаленной бутылки и нежно протерла лик страдальца. 

О большей награде Марк и не мечтал. Чокнувшись с колоратурным сопрано раз, другой и третий, он отважно пригласил ее к своей компании, от чего она и не отказалась. Как уверял меня потом Мороков, такого приема в его жизни никогда больше не было и не будет. А отметины, оставшиеся от непредвиденного изучения своей кожей остроты чужих наград, в конце концов, не беда. Шрамы украшают мужчину. 

КТО МАРШАЛОВ ГЛАВНЕЕ?!

Отменив петровскую «Табель о рангах», Октябрьская революция породила свою – никогда и нигде не обнародованную, но строжайше соблюдавшуюся. Каждая относительно заметная должность партгосноменклатуры соответствовала воинскому званию. Скажем, инструктор ЦК числился на уровне майора, первый секретарь обкома партии в зависимости от весомости области звался в секретных бумагах полковником или даже генерал-майором, первый секретарь ЦК союзной республики ничуть не ниже генерал-лейтенанта. Подобные теневые звания значили порой куда больше, чем истинные, звездопогонные. 

Странная эта практика перешла по наследству и в новую Россию, в которой губернаторам стали официально даровать полковничьи три звездочки, соблазнив их появляться на публике в мундирах и ставя тем самым в тупик настоящих генералов. Вроде бы полковник обязан первым честь отдавать, а с другой стороны, всем понятно, что лампасы не всегда все решают.

Один из примеров несовпадения званий фактических и, так сказать, виртуальных поведал мне однажды тассовский фоторепортер Борис Клипиницер, сиживавший в юности за одной партой с дочкой первого секретаря Оренбургского обкома КПСС.

Просторы, по которым некогда гуливал Пугачев, входили теперь в территорию, защищаемую Уральским военным округом, и весьма известный маршал Т., командовавший на излете карьеры этой группировкой сухопутных и стратегических сил, время от времени совершал инспекции подконтрольных ему областей.

В городе, который так и не смогли взять бунтовщики под предводительством лжецаря Емельки Пугачева, маршал, само собой, оказался в почетных гостях лица, возглавлявшего все сферы гражданской жизни на тех же землях. Надо сказать, что маршал вместе с коллегами по званию Жуковым и Василевским, британским военачальником Монтгомери, американским президентом Эйзенхауэром, экс-королем Румынии Михаем был кавалером ордена «Победа». Сверхпарадный китель, украшенный усыпанной бриллиантами звездой, он взял в поездку с собой, уступая давним просьбам первого секретаря показаться у него в доме при всех регалиях. 

Застолье выдалось, как и полагается, пышным и питиеобильным. Ближе к финалу, разойдясь от последствий многих тостов, хозяин призвал вдруг в гостиную дочь, приказав наследнице станцевать для гостей дорогих. Юная «Иродиада» всласть потопала каблучками, покланялась аплодисментам, исполнила новый танец на бис и отправилась опять в свою комнату решать геометрические задачки. 

Не успели она раскрыть учебник, как в светелку вбежал маршал, покинувший под благовидным предлогом застолье, и, всплеснув руками, произнес: «Люська, станешь моей – главный свой орден подарю!»

…Рассказчик этой истории уверял меня, что долго корил школьную подругу… за неуступчивость. «Ты хоть знаешь, дуреха, – сетовал он, – сколько там алмазов? Такое раз в жизни бывает, а ты…»

Виновница «реприманда неожиданного» внимательно выслушала приятеля и сказала: «А папка все равно бы орден отобрал, а меня бы отодрал!» – «А ты бы, – тянул свое Клипиницер, – ты бы… пообещала ему, что маршалу пожалуешься!»

Провокаторша несостоявшегося обмена целомудрия на драгоценную награду скривила губы и уверенно ответила: «А папке на маршалов плевать, он все равно их поглавнее!»

ЛОШАДЬ НЕ РЕПКА!

Чего только не творилось в былые времена на северном бездорожье! Вот в 1934 году ехал неведомый путник на лошади из Вологды в село Ермаково. Сначала подковы копыт цокали по городской брусчатке, потом зачавкали по разбитому, но все же проезжему тракту, а затем, как без прикрас оповестила читателей тогдашняя областная газета: «Лошадь так завязла в грязи, что была видна лишь голова. С 8 утра до 17 вечера вытаскивали прохожие застрявшую лошадь, и это удалось сделать лишь с большим трудом».

Прирожденное чувство патриотизма мешает мне оставить давнюю заметку без аналогий с заокеанским образом примерно тогдашней жизни. Канадец Брюс Маклин, заехавший в современную Вологду ради обучения наших соотечественников английскому, поведал такой вот анекдот о поселке золотоискателей в сотне миль от Монреаля.

Некий старатель, бредя осенним деньком из салуна между рядами бревенчатых хижин, спохватился, что забыл на стойке шляпу. Повернув назад, он вдруг заметил другое и вполне пригодное фетровое укрытие вместилища разума чуть в стороне от своей тропы. На радостях гуляка тут же схватил находку и поторопился нахлобучить на голову, но откуда-то из недр канадской земли донесся возмущенный вопль: «Эй, парень, верни шляпу на место. Так и замерзнуть недолго, а мне еще Билла с подмогой ждать».

Прохожий разобрался, что перед ним по уши увязший в слякоти коллега по ловле золотой фортуны, и предложил свою помощь. Терпящий бедствие пошевелил облепленными грязью усами и пробормотал: «Ты лучше раскури мне сигару, сбегай за стаканчиком в бар и постой рядом, поговори. Одному все равно не сладить. Я ведь сижу в седле, а под седлом моя кобыла Бетси. Тащить, так сразу всех!»