Былинки с обочины столетия. Часть 2
АНЕКДОТЪ
«Секретные материалы 20 века» №26(438), 2015
Былинки с обочины столетия. Часть 2
Олег Дзюба
журналист
Москва
1517
Былинки с обочины столетия. Часть 2
Генсек Константин Черненко встречает короля Хуана Карлоса

Король, журналист, директор зверосовхоза, всемирно известный физик – что между ними общего? Ничего, кроме того, что жили они в XX веке и стали фигурантами забавных историй, зафиксированных одним из наших авторов.


Часть 1   >

ИКРА ДЛЯ БУРБОНА

В середине восьмидесятых годов Москву впервые навестил и сходу очаровал столицу король Испании Хуан-Карлос I.

Недовольных визитом самого демократичного из Бурбонов, кажется, вообще не было. Все заинтересованные стороны по велению ли сердца, по долгу ли службы, но равно запросто отыскивали в короле что-то особенно близкое.

Скажем, испанскую колонию в Москве спортивный и элегантный монарх пленил трогательным приглашением всех эмигрантов и их потомков к возвращению на землю забывшей о былых распрях страны. Былым республиканцам особенно понравилось, что король лично вел самолет в Москву.

В здании ЦК КПСС на Старой площади больше всего заинтересовались заметным пристрастием короля к черной икре. Кому-то из консультантов международного отдела пришло в голову, что слюнотечение, которое вызывал у монарха классический деликатес, не худо бы применить на благо советско-испанской дружбы, так что после возвращения в Мадрид король получил из Москвы в подарок целый бочонок полюбившегося ему деликатеса.

Исполнительские жернова однако же провернулись на этот раз не без скрипа, ибо икра в бочонке оказалась не осетровой и черной, а лососевой и красной.

Говорят, что Хуан-Карлос при взгляде на содержимое бочонка сохранил воистину королевскую невозмутимость, хотя и обронил вполне историческую фразу:| «Москва даже здесь не может обойтись без пропаганды».

РОЙТЕ НОРЫ ДЛЯ ПЕСЦОВ

Командорские острова. Для несведущих в географии поясню, что два этих клочка суши были открыты два с половиной века назад Второй Камчатской экспедицией капитан-командора Витуса Беринга. На этой достаточно унылой земле начальник уникального по размаху географического предприятия и завершил свой земной путь, не перенеся цинги и прочих лишений.

Командоры и сейчас полузабытый богом и светскими властями участок земной тверди. А в сороковые годы минувшего столетия!..

25 мая 1946 года Островной Алеутский Туземный районный исполнительный комитет постановил: «…Намеченные практические мероприятия предыдущим решением исполкома по подготовке к выселению песцов из населенных пунктов со стороны зверосовхоза полностью не выполняются, как то: кормушки своевременно не снесены, норы для норения песцов, находящихся в селах не приготовлены! В результате чего произошло занорение в старых норах, т. е. под домами квартир, что не представило возможности выполнения решения.

Исполком районного совета депутатов трудящихся решил: за неприятием должных мер по подготовке выселения песцов из населенных пунктов врид директора зверосовхоза Макарова предупредить.

В связи с затяжкой подготовительных мер к выселению песцов, в результате чего происходит уже занорение песцов под квартирами, в силу вышеизложенного ранее вынесенное решение о выселении песцов из населенных пунктов отменяется…

Обязать дирекцию зверосовхоза производить подкормку песцов, заноренных под квартирами в текущем лете с таким расчетом, чтобы не создавать загрязнения возле квартир непоеденным кормом песцами.

Поручить дирекции совхоза подготовить мероприятия по вопросу выселения песцов из населенного пункта зимой этого года».

По прочтении трагикомичного документа, приведенного здесь с доскональным сохранением орфографии и пунктуации подлинника, я попытался было выяснить что-либо о конечных итогах уникальной «переселенческой» акции. Увы, со времен борьбы с песцами минуло уж очень много лет, вспомнить что-либо могли только аборигены-алеуты, а они народ замкнутый и к рассказам о чем бы то ни было не склонны. Будем надеяться, что врид (временно исполняющему должность директора) товарищу Макарову все же удалось нарыть нор на будущую зиму, а стало быть, избавить райцентр от «подквартирных» пушных зверьков, а себя от выговора по советско-партийной линии.

В островной столице песцов к моему приезду, во всяком случае, не осталось. Зато по остальным просторам острова Беринга эти симпатичные твари бегали в преизрядном количестве.

«Ваньки», как почему-то именовали их островитяне, похоже, догадывались, что летом их линяющие, облезлые шкурки никому не нужны, а потому без малейшей опаски льнули к вечерним кострам рыбаков или туристов, надеясь стянуть что-нибудь съестное. В ожидании удачи они подолгу сиживали в нескольких метрах от огня, отражая в хитрющих глазищах сполохи пламени. Когда же с приходом холодов наступало время обряжаться в роскошный зимний наряд, командорские «ваньки» к двуногим соседям приближаться не спешили. Превращаться в горжетки или шубы им явно не хотелось. Да и кому вообще придет в голову о такой участи мечтать?!

ДВА МИРА – ДВА ШАПИРО!

Журналисты с удавшейся карьерой делятся на везучих и пронырливых. Первыми восторгаются, им завидуют, их изучают. Начальство непременно делает вид, что без вышеназванных объектов поклонения газета или журнал сразу дуба даст. Словом, при жизни или при должности сетовать им не на что, не считая издержек производства типа язвы, гастрита или тягот с печенью из-за бесчисленных приемов и презентаций. Вторую категорию знают лишь те, кому надо, да и то в узких кругах. Массовая же публика про них чаще всего не слыхивала, хотя от этих безвестных зависят потрясения основ, правительственные кризисы и миллионные состояния.

Самым «таким из таковых» четыре десятка лет назад в Москве считался американский одессит Шапиро, представлявший у нас одно из мировых информационных агентств. Он проработал в СССР так долго, что даже КГБ перестал воспринимать его как иностранца.

Вездесущего репортера видели на похоронах Пастернака, на процессе супершпиона Пеньковского и на Красной площади в дни демонстраций. Он выныривал из грим-уборных великих балерин, из министерских кабинетов и едва ли не из подъездов мрачного здания на Лубянке, откуда, как всем известно, в любую погоду Чукотку можно разглядеть. Коллеги по иностранному журналистскому корпусу днями и неделями бесплодно упрашивали дать интервью кого-либо понадобившегося газете или радиостанции, но совершенно не мечтавшего о подобной известности на родине. Для Шапиро же особы любых рангов находили время сходу, вроде бы и не задумываясь о вероятных проблемах с будущими выездами за рубежи.

Корпункт великого проныры располагался на Тверском бульваре напротив старого здания ТАСС. Говаривали, что однажды неведомый простым смертным репортер в рассеянности сидел у окна, без особой цели глазея на перемещения советских коллег по кабинетам единственного тогда информагентства СССР. В наше время под таким занятием могло бы скрываться подслушивание разговоров с помощью лазера или еще какой-нибудь шпионской уловки. Но эра Джеймса Бонда еще не наступила, и греха в затяжном сиживании у окон не видели даже те, кто по роду службы присматривал за неугомонным искателем новостей.

…Тем вечером ему повезло. В кабинете, который Шапиро разглядывал в бинокль, кто-то запалил папиросу, но не успел погасить спичку, поскольку был куда-то срочно отозван. Дело, видимо, стоило спешки, ибо курильщик торопливо бросил горящую еще древесную палочку в невидимую из-за подоконника урну и с кипой каких-то бумаг выбежал за двери.

Вскоре над подоконником заструился невеликий, но чреватый будущими неприятностями дымок.

В таких случаях каждый имеет право на выбор, и репортер поступил не как пожарный, а как ловец сенсаций. Не теряя ни секунды, он отстучал краткое сообщение о возгорании в здании ТАСС, срочно передал его по телетайпу в свое агентство, а сам остался у окна, выжидая последующих событий.

О дальнейшем сплетничали по-разному. Якобы кабинет пустовал так долго, что сообщение экс-одессита успело миновать посредством подводного кабеля Атлантику, было тут же обработано, выпущено в свет и незамедлительно получено в телетайпном зале неподалеку от окна, за которым с любопытством наблюдал Шапиро, ожидая пожара посерьезней, дабы сразу отстучать новую весть в развитие интриги.

Дежурные тассовские редакторы, следившие за содержанием мировых информационных лент, заметки о происходящем в собственных стенах поначалу, видимо, не заметили. Меж тем кабинет наполнялся сизой пеленой, и Шапиро уже собирался сам предупредить советских коллег о намечавшейся беде, готовя им, таким образом, двойной информационный нокаут, но дверь в забульварном кабинете все же распахнулась, впустив в задымленное пространство хозяина стола, который тут же ринулся в атаку на урну, спасая рабочее место и карьеру от полного выгорания.

Автор этих строк пришел в ТАСС почти через четверть века после трагикомических событий, но молва о них еще бродила по агентским курилкам, доказывая, что уж в чем-чем, а в нехватке самокритичности моих коллег было не обвинить. В самом факте никто натяжек не находил, сомневались только в финале анекдота. Невероятным казалось, чтобы за время перемещения телеграммы по десяткам тысяч километров проводов и подводных кабелей пламя не выплеснулось за окна и двери. Однако одесситу и не надо было слать сообщение в Нью-Йорк, ведь достаточно передать текст в представительство агентства в Париже, который, понятное дело, поближе.

Разгадка могла таиться и в неимоверной толщине бумаги тогдашних телетайпных лент, которыми, скорее всего, и была заполнена урна. Горели они скверно, этому я сам очевидец, поскольку, собравшись как-то спалить в дачной печи ненужные отходы информационного производства, смог разжечь их не сразу. Это вам не современная утонченная донельзя бумага для факса. Она уж вспыхнет, так вспыхнет, мало не покажется.

…Вскоре после «тассовского дымка» Шапиро засобирался на заокеанский покой, но до отъезда успел очень даже громко хлопнуть дверью. Октябрьским днем 1964 года он невинно заглянул в ресторан «Националь» с кем-то из американских гостей столицы, а на выходе случайно заметил, как с фасада располагавшейся неподалеку гостиницы «Москва» снимают портрет Никиты Сергеевича Хрущева. Сам первый секретарь ЦК КПСС, по утренним еще сведениям, пребывал на отдыхе в Пицунде, отчего политическая жизнь в Москве казалась несколько замершей.

Проще всего было счесть, что московские власти решили лишь заменить облупившееся полотно на обновку с тем же ликом. Это в музеях картины на века переживают тех, кто позировал художникам. На улицах портреты дряхлеют куда торопливей, чем оригиналы… Шапиро не поленился подойти поближе и обнаружил, что полотну еще висеть бы да висеть. Он тут же поинтересовался у рабочих причиной сматывания изображения в рулон и после некоторых отнекиваний дождался многозначительной фразы: «Время пришло!»

Дальше дело техники или элементарной дедукции. Если век правления Хрущева истек, то избавить его от высшей власти мог только пленум ЦК, члены которого останавливались по приезде всего-то в двух-трех гостиницах, среди которых числилась и «Москва» с ее оголившимся фасадом.

Бывалому репортеру ничего не стоило заглянуть и в ту, и в другую, и в третью да выяснить, а не остановился ли там кто-либо из провинциальных секретарей обкомов. Про одних он справлялся лично, про других по телефону. Пришлось еще короткую прогулку вокруг Кремля совершить и убедиться, что не так давно открытый для народа доступ за узорчатую стену был в этот день для «широких трудящихся масс» запрещен. Не обошлось, видимо, без звонков неким лицам, посредством которых иностранной прессе иногда подбрасывали информацию, недоступную прессе советской. Но творцом первой искры, высветившей пламя назревавшей сенсации, был все-таки сам репортер с его чудовищной наблюдательностью.

…Пленум еще не закончился, а по лентам информационных агентств уже полетела ошарашившая многих и многих весть, что часы пребывания Никиты Сергеевича во главе страны и партии сочтены.

Говорили, что Шапиро умер миллионером. Достоверных сведений на эту тему я не имею, а потому о дальнейшей его биографии гадать не буду. Занятно, что в Москве у заокеанского ловца сенсаций был однофамилец, репортерствовавший в советской прессе. Удачи собрата по профессии он расценивал философски: «Два мира – два Шапиро!»

ТРИ КАТЕГОРИИ МУЖЧИН

Великий ученый Ландау любил захаживать в общежития физфака МГУ. Счастливцы, заставшие общежитские встречи с гением, вспоминают, что говорил он отнюдь не только о физике, колюче отзываясь и о многом другом, что занимало его юных собеседников. В один из таких экспромтных вечеров речь зашла о рыцарском отношении мужчины к женщине.

«Какое уж ныне рыцарство, – заметил будущий нобелевский лауреат, – если любого встречного мужчину впору отнести к одной из трех категорий. Одних можно назвать портретистами, ибо они уверяют, что их привлекают женские лица. Следом идут фигуристы, интересующиеся в первую очередь фигурой... Ну и наконец, душисты, которых якобы манит душа. Но всех их на самом деле интересует совсем другое, но притом одно и то же».


Читать далее   >


29 декабря 2015


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847