Противостояние президента США Дональда Трампа и американской элиты усугубляется. События могут пойти по самому жесткому сценарию, приведя, например, к военному перевороту.

ПЕРЕВОРОТЫ ТАМ УЖЕ БЫЛИ

Сразу надо заметить, что военный переворот в американской истории уже был. В 1876 году на выборах президента США победу одержал губернатор Нью-Йорка демократ Сэмюэл Тилден. Победу признал его соперник Ратефорд Хейс. Но не признал действующий президент Улисс Грант. Пользуясь абсолютным контролем над армией, которой он командовал в годы Гражданской войны, Грант ввел войска в три южных штата и устроил там «пересчет» голосов, по итогам которого «победил» Хейс. Правда, в конце концов пришли к компромиссу: южные штаты признали победу Хейса, но взамен федералы вывели войска со всего Юга и, в общем, свернули программу «реконструкции». После этого в Дикси и начали появляться первые памятники конфедератам, которые сегодня сносят. Наверное, эта история не подходит под классическое определение военного переворота, но под определение «вооруженный захват власти» подходит вполне.

Была еще одна история. В 1951 году президент Гарри Трумэн отправил в отставку генерала Дугласа Макартура. Макартур с 1930 года занимал пост начальника штаба армии США, фактически руководил военными действиями на Тихом океане в годы Второй мировой войны. Планировалось присвоить Макартуру звание генерала армии (шесть звезд) — до него такое звание получал лишь Джон Першинг, а потом оно было символически вручено Вашингтону в 1976-м. Но в случае с Макартуром по политическим мотивам ограничились пятью звездами. После войны, получив практически полномочия абсолютного монарха в качестве главнокомандующего союзными оккупационными войсками, он построил ту Японию, которую мы видим сегодня. В 1950 году Макартур возглавил американские войска в Корейской войне и после вступления в войну китайских «добровольцев» потребовал сбросить на врага атомную бомбу, за что и был отправлен в отставку президентом Трумэном.

В США старого генерала встречали как героя. Его рейтинг составлял 69 процентов (у Трумэна он тогда был 26 процентов). В импровизированном марше в Нью-Йорке, который возглавил Макартур, участвовало, по некоторым оценкам, семь миллионов человек. Причем в штате Нью-Йорк тогда жило 15 миллионов человек, а во всех штатах Новой Англии — девять миллионов. В газетах Макартура называли «самым великим полководцем со времен Чингисхана». В общем, это было не слишком похоже на обычную предвыборную кампанию — тем более что до президентских выборов оставалось полтора года.

И тогда, и сегодня многие считали Макартура потенциальным Цезарем, способным похоронить республику и превратить США в империю — пусть даже в республиканских одеждах. Ведь в Риме республиканские институты продолжали формально действовать на протяжении трех веков принципата, до Диоклетиана. Но в итоге империи не получилось: ловкий политик Трумэн смог перехитрить генерала, перетянув на свою сторону других видных полководцев Второй мировой. Начальник Объединенного комитета штабов Омар Брэдли на слушаниях в конгрессе заявил, что развязывание полномасштабной войны с Китаем — то, чего добивался Макартур, — отвлечет американские силы от Западной Европы, чего только и добивается Сталин. В ответ Макартур совершил роковую ошибку — он заявил, что, как командующий войсками на одном театре военных действий, он не мог взглянуть на проблему «глобально». После этого его рейтинг рухнул, и на президентских выборах ему пришлось уступить номинацию от республиканцев своему бывшему подчиненному Дуайту Эйзенхауэру, ставшему обычным, довольно умеренным президентом.

Сложно сказать, что сделал бы Макартур, приди он к власти. Нам важно другое: как видим, история США была не лишена эпизодов, в которых военные играли — или готовы были сыграть — решающую роль в вопросе о том, кому должна принадлежать власть. Неудивительно, что в соответствии с законом занимать должность министра обороны США может либо гражданский, либо офицер, уволившийся и вооруженных сил не менее семи лет назад (для трамповского назначенца министра Мэттиса было сделано специальное исключение).

КОНСТИТУЦИЯ БОЛЬШЕ НЕ ТАБУ

До президентства Барака Обамы публично ругать Конституцию США — не отдельные положения, а документ в целом — было не то чтобы табу, но, по крайней мере, не принято, даже среди левых. А при Обаме стало совершенно нормальным обвинять конституцию во всех американских бедах — от расизма до банковского кризиса.

Сам Барак Обама пытался править страной единолично — при помощи президентских указов, наплевав если не на букву, то на дух конституции. Его высокопоставленные подчиненные — генеральный прокурор, например, — спокойно лгали в конгрессе под присягой, и им за это ничего не было.

США — единственная страна, в которой принципы государственного устройства остаются, в общем, неизменными на протяжении двух с лишним веков. В мире есть только три суверенные страны, парламенты которых действуют непрерывно как минимум с 1787 года, — это США, Великобритания и Швеция. Но в двух последних с XVIII века политические системы претерпели тектонические изменения. В США тоже изменилось многое — появилось всеобщее избирательное право, рабство было отменено во всех штатах, Верховный суд присвоил себе право проверки конституционности законов, а штаты получили судебный иммунитет, выборы сенаторов стали прямыми, появилось ограничение президентских сроков и так далее. Но базовые принципы государственного устройства не поменялись. И это — абсолютно уникальная ситуация на планете, такого больше нет ни в одной из двух сотен стран.

Раньше многовековая стабильность базировалась на абсолютной лояльности американцев своей конституции. Что будет, если эта лояльность перестанет быть абсолютной?..

ИМУЩЕСТВЕННОЕ РАССЛОЕНИЕ И МОНОПОЛИЗМ

С 1973 года медианный доход американского домохозяйства вырос менее чем на четверть. Здесь нужно учесть, что изменился состав домохозяйства — сегодня в Америке намного больше одиноких взрослых людей (домохозяйство может включать себя как членов одной семьи, так и одного отдельно живущего человека). С другой стороны, с 1973 года существенно выросла доля работающих женщин. Медианная зарплата мужчин в возрасте 35–50 лет сегодня примерно такая же, как в 1973 году, — возможно, даже несколько ниже. Здесь, конечно, можно ввязаться в бесконечные споры, когда из огромного массива данных выдергиваются показатели, подтверждающие ту или иную точку зрения, — в общем, к этому и сводятся любые споры об имущественном расслоении в самих США. Но нам важно то, что медианные доходы если и росли, то очень медленно.

Причины такого положения дел я здесь обсуждать не буду. Правые винят вэлфэр — государственную программу поддержки лиц, не имеющих других источников дохода. По их мнению, он подтачивает трудовую этику и снижает стимулы к упорному труду. Левые сокрушаются о гибели профсоюзов и изменении налоговой системы. Экономисты обычно ставят на первое место появление «экономики знаний», в которой образованные и квалифицированные получают намного больше, чем люди без образования и без особых навыков. Но важнее другое. Доходы 0,01 процента населения в самом верху шкалы с 1973 года выросли в десять с лишним раз. Движение Occupy Wall Street выглядит жалко и смешно, но бессмысленно зарывать голову в песок и говорить о том, что проблемы имущественного расслоения не существует.

Да, США — страна с высокой социальной мобильностью. Здесь безработному проще найти работу, чем в Европе, и проще переехать из обедневшего штата в разбогатевший, чем европейцу переехать из своей страны в соседнюю. Здесь проще заработать большое состояние, хотя и проще его потерять. Американское общество вообще спокойнее относится к имущественному расслоению, чем общества других стран. И все же ситуация, при которой на один процент населения приходится больше половины суммарного прироста доходов домохозяйств (так было в 2009–2015 годах) не воспринимается большинством как нормальная. То, что демократия не может существовать в обществе с очень высоким и устойчивым расслоением по доходам и имуществу, писал еще Алексис де Токвиль в своей классической работе «Демократии в Америке», и с тех пор эта точка зрения стала практически общепринятой.

Согласно опросам, сенатор Берни Сандерс — самый популярный политик в сегодняшних США. Больше того, это единственный политик федерального масштаба, у которого рейтинг одобрения выше, чем рейтинг неодобрения. Но то, что открытый социалист стал самым популярным политиком США, — такого не было никогда. Реакцией на волну левого популизма в Америке (не в стране, а в части света, охватывающей два континента) обычно становится правая реакция, возглавляемая генералами, — пример Чили тут самый яркий, но далеко не единственный. Из крупных латиноамериканских стран цикла «левые популисты — военная хунта» удалось избежать только Мексике, еще в начале века перешедшей к однопартийной диктатуре.

Наконец, у Америки есть еще одна проблема: растущая монополизация экономики. Кого не убедят журнальные статьи — можете найти человека, живущего в Нью-Йорке, и спросить, во сколько ему обходится Интернет и какую комиссию ему приходится отваливать компании Ticketmaster за билеты на концерты или в театр. А как известно, монополизация и демократия не слишком уживаются друг с другом.