Уже прошло достаточно времени с тех пор, как армия коммунистического Вьетнама свергла в Камбодже кровавый режим Пол Пота. Правда, потом еще была долгая гражданская война, и лишь сравнительно недавно на этой древней земле воцарились относительные мир и спокойствие. Но не богатство и счастье. О том, как живет Камбоджа сегодня, читателям расскажет один из постоянных авторов нашей газеты.

ТУРИСТ НА СКАНИРОВАНИИ

Любое зарубежье начинается с границ, порядки на которых всюду разные. Общее на них, пожалуй, одно — финальный оттиск местной печати в паспорте, после получения которого ты получаешь право колесить по стране прибытия по своему усмотрению и содержимому бумажника. Обычно на эту сладкую для путешественника процедуру хватает одного чиновника или офицера, не считая таможенников. Но у Камбоджи, так сказать, «собственная гордость». Визу для посещения страны заранее оформлять не нужно, так что ступить на ее территорию в теории можно запросто, но теория, как известно, суха, а официальным лицам низших рангов жить надо!

Заплатив за разрешительную вклейку в паспорте четверть сотни долларов, я тут же сообразил, что королевство монарха Нородома Сиамони — дело весьма тонкое. Мой паспорт принялся кочевать из рук в руки примерно семнадцати (!) стражей границы и прочих иммиграционных клерков. Каждый знакомился с ним минуты примерно по полторы.

В конце концов я получил-таки паспорт обратно и двинулся было в сторону выхода, однако был остановлен и подвергнут сканированию как своей физиономии, так и отпечатков всех имеющихся на руках пальцев!

Спутница моя, ранее проявлявшая себя к правилам въезда в чужестранные людские сообщества в режиме крайней толерантности, начинала уже полегоньку стервенеть, но и в Камбодже всему бывает предел. После финального приказа вперить очи в очередной объектив мы все-таки удостоились чести оказаться в городе Сием Рипе, в который публика со всего света едет лишь потому, что рядом с ним расположена включенная в список Всемирного наследия ЮНЕСКО россыпь драгоценных руин, о которых бывший король Камбоджи Нородом Сианук в качестве режиссера снял два десятка лет назад кинофильм под хватким названием «Увидеть Ангкор и… умереть»!

Желающих совершить первое и обойтись без второго по всему свету водится предостаточно, так что мало чем в прошлом примечательный город за последнее годы обзавелся двумястами пятьюдесятью отелями разной звездности и комфортности.

Лет этак сто назад, когда телевидение существовало только в романах Жюля Верна да в первых лабораторных опытах Розинга, я запросто испещрил бы про Ангкор не одну сотню страниц, но в наше перенасыщенное информацией время тратить его на подробную фиксацию архитектурных памятников будет непозволительной роскошью. Все уже запечатлено, измерено и взвешено. Остается лишь рассказать об увиденном вокруг да около, поведать об ощущениях, взяв для начала в качестве Вергилия модного в прошлом французского романиста Пьера Лоти, первым, пожалуй, живописавшего на заре XX столетия ужас от встречи с Байоном — одним из самых поразительных камбоджийских храмов: «Перед тем как повернуть назад, я бросил взгляд на утопающие в зелени башни, и вдруг меня охватил жуткий страх. Сверху на меня смотрела гигантская каменная голова. Она улыбалась. За ней, у другой стены, еще одна. Еще три, потом пять, десять... и я увидел, что отовсюду с четырехглавых башен на меня смотрят Лица. Меня предупреждали о них, но я начисто забыл. Эти маски, выступающие из ниоткуда, настолько превосходят мыслимые человеческие размеры, что требуется несколько секунд для того, чтобы преодолеть замешательство. Тронутые улыбкой губы под плоскими носами, полузакрытые глаза — они напоминали необыкновенно женственных благородных дам, много повидавших на своем веку. Они — подобие богов, которым молились в незапамятные времена люди, чья история никому неведома; сходство, с которого за века ни неумолимая поступь джунглей, ни все растворяющая влага проливных дождей не смогли стереть выражения иронической насмешки, вызывающей гораздо более сильное внутреннее беспокойство, чем разверзнутые пасти китайских чудищ».

Лица, напугавшие знаменитого некогда беллетриста, впечатляют и сейчас… По сию пору неизвестно, кто вдохновлял ваятелей. Одни утверждают, что с башен давяще взирают на галдящую публику лики Брахмы, другие говорят о Будде. Есть еще версия, что себя повелел увековечить для грядущего король Джайяварман, правивший древней Камбоджей за номером седьмым. Опять же не выяснено досконально, воздвигнут храм в память о матери властелина или в честь его воинских доблестей, о которых повествуют рельефы в одном из уголков Байона.

Корейцев, китайцев, японцев, которых по сугубо географическим причинам в Ангкоре больше всего, такие подробности явно не заботят. Стайка смешливых китаянок невесть зачем дружно рассталась со всеми своими ресурсами губной помады, попытавшись на моих глазах накрасить губы одному из изваяний. Смотритель куда-то отлучился, и затею озорниц остановила лишь нехватка содержимого их косметичек. Убедившись в невыполнимости замыслов, они принялись фотографировать друг дружку в процессе милого издевательства над ликом короля или божества, а при появлении на дальней лестнице охранника с хохотом разбежались по закоулкам храма.

Мне оставалось разве что прошептать вслед за Цицероном «О времена! О нравы!» и заспешить дальше.

ПОРТРЕТ ДИНОЗАВРА С НАТУРЫ

Говоря об Ангкоре, чаще всего имеют в виду Ангкор Ват — главную камбоджийскую достопримечательность, удостоенную чести красоваться на государственном флаге и гербе страны. Исполинское это посвящение богу Вишну по обилию потребовавшегося для него камня вполне сравнимо с пирамидой Хефрена. Однако при всей неоспоримости величия Ангкор Вата он все же только один из почти двухсот больших, средних и малых храмов, возведенных около тысячи лет назад. Датировка несомненна, но сторонникам существования космического разума или, на худой конец, инопланетян она очень не по нраву. Накладывая схему расположения основных храмов на карту звездного неба десятитысячелетней давности, они истово убеждают человечество, что Ангкор построен в соответствии с расположением светил созвездия Дракона и ближайших по отношению к нему звездных систем.

Обо всем этом я размышлял, забираясь в корзину «монгольфьера» и вслед за тем плавно устремляясь к синему ангкорскому небу.

Попутчики вели себя предсказуемо по-разному. Один и впрямь колдовал со стопкой чертежей, сверяя их с чем-то внизу. Смуглоликая миловидная азиатка поначалу вцепилась в руку своего приятеля, но, убедившись, что аэростат падать не собирается, принялась самозабвенно водить по сторонам объективом видеокамеры. Съемки ей вскоре наскучили, и она принялась за местное лакомство — цилиндрик из молодого, а значит, не успевшего одеревенеть стебля бамбука, нафаршированный смесью риса, меда и чего-то вроде цукатов, а потом поджаренный на углях. Бамбук с рисовой начинкой запомнился мне как одна из самых приятных камбоджийских кулинарных диковин. (Это вам не жареные пауки, невесть почему ставшие модными среди туристов.) Остальные пассажиры гондолы и я в том числе предпочли просто понаслаждаться прохладным в сравнении с наземной духотой ветерком, любуясь изъеденными временем шедеврами зодчества, появившимися здесь благодаря безмерному тщеславию древних королей с труднопроизносимыми для европейцев именами.

Странно было представить, что несказанное изобилие архитектурных и скульптурных изысков после XV столетия (когда ангкорская цивилизация не устояла под натиском сиамцев и последний властелин Ангкора перенес столицу в Пномпень) столь надежно упряталось в джунглях, что о нем забыли на два столетия. Непролазные лианы, фикусы и наглые в своей безнаказанности воздушные корни баньяна так запеленали великое наследие кхмеров, что до XVII века, когда в эти края забрел в поисках кандидатов на обращение в христианство португальский миссионер, об Ангкоре никто ничего не знал. Еще через два столетия француз Анри Муо заново открыл Ангкор, написал о нем книгу, оповестив тогдашний цивилизованный мир о заброшенных сокровищах Индокитая.

К счастью, современные реставраторы, в основном освободившие от обнаглевшей растительности каменное наследие Камбоджи, почти не тронули Та Пром — храм, настолько «зафикусовевший» за века запустения, что многие статуи и рельефы доступны взглядам лишь по крошечным фрагментам. Бренность всего рукотворного бьет по глазам и по воображению в Та Проме куда сильнее, чем в остальных уголках заповедных ныне прелестей Камбоджийского королевства.

Но Та Пром поражает не только размахом натиска джунглей. Другая загадка древнего святилища оказалась столь наглядной, что отмахнуться от нее мне не удалось даже при стопроцентом следовании принципу «Не верь глазам своим». Связана она с тем, что древние кхмерские скульпторы, украсившие храмы Ангкора статуями богов, героев и многих нечеловекоподобных живых существ, похоже воочию видывали и даже ваяли с натуры… динозавров.

Скажи мне кто-нибудь о подобном, так сказать, «реприманде неожиданном» до приезда в Камбоджу, и я, пожалуй, с трудом удержался бы от того, чтобы покрутить пальцем у виска. Но как отмахнуться от увиденного собственными глазами, если передо мной на серой поверхности каменной стены, каким-то чудом оставшейся неспеленутой джунглями, красовался профильный «портрет» чудища, в котором при любых запасах скептицизма приходилось опознать самого настоящего стегозавра. Чуть ниже имелся еще один рельеф, на котором суперрептилия было запечатлена уже в фас!

Эту многотонную и примерно восьмиметровую в среднем доисторическую тварь ни с кем другим не спутать благодаря красовавшимся на полуовале туловища костяным наростам. По уверениям палеонтологов, исполинским рептилиям полагалось вымереть за трудно воспринимаемые обыденным сознанием полтораста миллионов лет от наших дней. Конечно, у древних кхмеров мог оказаться свой Кювье, реконструировавший облик чудища по одиночным костям, но художники на Востоке просто так никого не рисовали и не воплощали резцом в камне. Храмы и дворцы в полном соответствии со вкусами заказчиков они предпочитали украшать либо изображениями особо почитаемых творений природы и собственной фантазии — типа слонов и драконов, либо рельефными отображениями зверей и демонов, с которым приходилось схватываться врукопашную…

От размышлений о палеонтологических загадках камбоджийского «парка юрского периода» меня оторвал вкрадчивый и осторожный голосок, из слов которого на смутном подобии английского я смог разобрать только обращение «мистер». Оглянувшись, я увидел полицейского и подумал было, что в изумлении своем нарушил правила нахождения в заповедной зоне. Секрет внимания представителя правоохранительных органов кхмерского королевства крылся, однако, в совершенно ином. Осторожно посматривая по сторонам, страж драгоценных для человечества развалин повторил свою тираду помедленнее, и я понял наконец, что обладатель служебной бляхи с серебряным тигром и словом «police» на синем эмалевом фоне так застрадал от скудного жалованья, что предлагает мне купить эту самую бляху за двадцать долларов. Отказ мой полицейского не удивил, но был воспринят им как намек на чрезмерность цены. Он тут же сбросил с первично объявленной цены пятерку, а потом скостил еще столько же. Заманчиво было бы увезти с собой подобный сувенир, а заодно помочь облеченному властью бедолаге смягчить его тоскливое финансовое положение, но рисковать неприятностями на таможне я не стал. Давать же полицейскому обычное подаяние было просто неприлично — хотя бы потому, что в Камбодже реально нуждающихся в милостыне и без него пруд пруди.

ВЗЯТКИ СЛОНАМИ

Сорокалетней давности попытка американцев избавиться от партизанских баз коммунистического севера Вьетнама, с которых хошиминовцы донимали капиталистический и союзный США Южный Вьетнам, нагрянувшая затем полпотовщина с всевластьем «красных кхмеров» истребили многие миллионы камбоджийцев и выбросили на улицы множество людей с исковерканными судьбами и телами. Четверти часа не проходит без встречи с жертвами схлеста идеологий. Особенно много их на рынках и близ памятников великого прошлого.

Есть даже что-то наподобие специализации несчастных. Одни пытаются заработать хоть немного, продавая путеводители на всех мыслимых языках и демонстрируя при этом свои увечья и нечто вроде удостоверения, подтверждающего что «податель сего» входит в ассоциацию инвалидов «Ангкор». Другие жертвы междоусобицы, которым Всевышний в музыкальных способностях не отказал, собираются в оркестрики, по составу которых впору изучать всю традиционную музыкальную культуру. Есть среди них дудочники, есть мастера, выстукивающие мелодии на камбоджийском подобии ксилофона. Третьи играют на местной разновидности гусель… Сама музыка мелодична и трогательна. Ну а от облика исполнителей у любого, кто сердцем не одубел, дыхание перехватит.

Слушая их, я припомнил перуанские и боливийские ансамблики, наводнившие Европу лет двадцать назад, и подумал, что индокитайские инвалидные музкоманды имели бы в Старом Свете немалый успех. Только вот как добираться им из Сием Рипа к Атлантике или Средиземноморью, на какие камбоджийские шиши?!

О горестном обилии страдальцев и страданий советская пресса в свое время писала без устали. О камбоджийских гекатомбах я слыхивал и от знаменитого лет сорок назад спецкора «Правды» Ивана Щедрова. Мэтр советской международной публицистики, прославившийся командировками в партизанские отряды Индокитая, бывал в Камбодже еще до американских бомбежек и полпотовщины. «Знаете, — говорил он мне, — после первой прогулки по Пномпеню я подумал было, что в такой уютной стране никогда ничего не случится. Кхмеры казались самыми добрыми и дружелюбными среди всех азиатов. Про то, что они будут мотыгами друг другу черепа проламывать без перерыва на обед и молитву, но с паузами на партсобрания, никто и помыслить не рискнул бы»!

Публика, которой возле этих оркестров вьется немало, «щедрится» по-разному. На моих глазах пухловатый тайванец выудил из бумажника банкноту, протянул одной из жертв, так сказать, «красной кхмерни», который по простоте душевной заулыбался в ответ, но порадовался рановато. Островной китаец расстаться с кредиткой не заспешил, а с удовольствием принялся позировать своим соплеменникам, фиксировавшим его показную доброту и на фото, и на видео. Через пару минут «благодетель» с той же купюрой перебазировался к другому музыканту и вновь тщеславно заулыбался в объективы, но и на этот раз свой «бакс» тому не отдал, отчего у оркестрантов повытягивались лица. В итоге долларовая лепта все же опущена была в общую чашу, и покалеченные таланты из народа слегка повесели…

Инвалидов на просторы Ангкора пускают бесплатно, но для всех остальных прогулки по легендарным храмам обходятся по двадцать долларов за день. Занятно, что каждый билет распечатывается особо и непременно с фотографией туриста, ради чего приходится у кассы пялиться в объектив сканера. Рассказывают, что при Пол Поте и его соратнике по геноциду Иенге Сари, как и в первые годы после них, вход в Ангкор был бесконтрольно доступен всем. Диктаторский дуэт, вообще-то, подумывал просто подорвать храмы, дабы избавиться от наследия монархическо-феодального прошлого. Убийцам миллионов камбоджийцев, переименованных ими в кампучийцев, дури для этого вполне бы хватило. До взрывов дело не дошло, но несчастное достояние нации годами грабили все, кому не лень. До таиландской границы меньше тридцати километров, а перекрыть все тропы в джунглях под силу разве что целой армии, так что статуи и рельефы уплывали сначала на ближний таиландский запад, а потом в Европу и Америку. Кое-что попало и в Россию. Года четыре назад на выставке частных коллекций в одном из московских музеев появились столь впечатляющие раритеты из Юго-Восточной Азии, что дама, представляющая в Москве Всемирный совет музеев, деликатно заметила владельцам: в случае показа их сокровищ за рубежом возможны неприятности вплоть до конфискации!

Впрочем, не все ангкорские шедевры за Гималаями и за Тихим океаном. В часе-полутора лету от Ангкора — в бирманском городе Мандалее я увидел три бронзовых статуи, украшавшие когда-то самый знаменитый из ангкорских храмов. Трехглавого слона, льва и безымянного героя забытых войн после одной из бесчисленных здешних баталий захватили и увезли к себе на родину тайцы. Потом благородная бронза столетиями (в зависимости от военного счастья) кочевала от победителя к победителю, пока окончательно не осела в Бирме. Происхождения ее бирманцы не таят, но и возвращать не собираются.

Сейчас из Ангкора вряд ли что вынесешь и без билета в него не проникнешь не в последнюю очередь потому, что финансовое управление великими руинами камбоджийские власти вверили… вьетнамцам, наведшим на этом «золотом дне» весьма строгие порядки. Долю свою Камбоджа получает, но могла настричь с Ангкора куда больше полновесных, твердо конвертируемых купонов, если бы местные власти самостоятельно справились с диким туризмом, доходы от которого в казну уж точно не попадали. А страдать есть за что. Каждый день ангкорские храмы посещает примерно три тысячи гостей со всего света. Минимальную цену на билеты я уже назвал, дальше арифметика проста даже для выпускника начальной школы. Камбоджийскому премьер-министру пришлось публично оправдывать сделку с Вьетнамом тем, что иначе убытки здешнего Минфина оказались бы несравнимо более весомыми!

Оно и верно: где деньги — там и охочие до них. Это правило едино и для Евразии, и для Америки, и для прочих континентов. Не обходится, конечно, без местного колорита. В Пномпене рядом с Национальным музеем пролегла небольшая улочка, магазинчики которой до потолков набиты местными подражаниями европейской живописи, множеством сувениров да серебром с камнями на все вкусы и кошельки. У входа в одну из лавок я с любопытством увидел слоненка почти двухметровой высоты, весьма искусно вырезанного из красной древесины тика. Постучав костяшками собственных пальцев по тщательно отполированному боку, я убедился в отсутствии пустот и полостей. Это чудо прикладного народного творчества вполне уместно смотрелось бы в музейных залах, а то и в королевском дворце. Мой провожатый, почувствовав интерес, хитро, по-восточному усмехнулся и сказал, что если есть проблемы, то следует купить этого слоника и вручить его чиновнику, способному эти мои загвоздки устранить. «Тогда все будет хорошо», — закончил свою тираду добровольный гид. Мне оставалось только развести руками и восхититься уже не тонкостью работы, а своеобразием запросов власть имущих.

Хоботоносные гиганты по всему Индокитаю издревле были в почете, чему подтверждением ангкорская терраса, по плитам которой шествует целое стадо или табун этих замшелых каменных зверей, в пользе которых даже булгаковский Шариков не сомневался. Неподалеку от каменных слонов блуждают с туристами на спинах их современные собратья из плоти и крови. Другой работы у них теперь нет. Это не времена строительства Ангкора, когда слонам приходилось без устали доставлять каменщикам обтесанные глыбы.

Есть и другое применение слоновьему поголовью. В столичном королевском городке визитеров пускают всюду, кроме покоев монаршего семейства, тронного зала и запретного парка, отгороженного глухой стеной, по которой резво носятся обезьяны. За этой оградой королевский клан в свободные от государственных забот часы катается на персональных четвероногих великанах.

Европейские коронованные особы предпочитают лошадей. Но лошади в наши дни просто очаровательные создания, просто безропотные трудяги на службе у людей или жертвы людского же азарта на ипподромах или трассах стипль-чеза. А слон, как свято верят в Индокитае и в сопредельных странах, не просто друг. Слон приносит счастье!