Началось всё давно. Вскоре после войны американский кантри-певец Мерл Тревис впервые исполнил, а несколько лет спустя его коллега «Теннеси» Эрни Форд записал нашумевшую песню «Шестнадцать тонн» – о каторжном труде и горемычной жизни горняков-угольщиков.

Вылет из притона

И, вроде бы, вполне пролетарская получилась песня, по всем формальным признакам соответствующая принципам и требованиям насупленной коммунистической идеологии. Однако ж в официальной советской культуре прижиться она не могла. (Какое-то тут, товарищи, развязное вихляние бёдрами…) Да и самый дух песни не соответствовал советскому стандарту, а про её шахтёрскую сущность мало кто знал. И потому в конце 1950-х – на волне минувшего Фестиваля молодежи и студентов, прошедшего в Москве, – появился отечественный вариант. «Тонны» обрели свой русский текст. Но это был не перевод, а положенный на популярную мелодию никак не связанный с первоисточником текст. Традиция переиначивать иноземное на отечественный лад бытовала давно. Скажем, знаменитую Twist Again снабдили словечками такими, что закачаешься:

Давным-давно на диком Севере,
где человек сидел на дереве,
А вокруг толпа голодная
стучала костью в барабан!..

«Шестнадцать тонн» сопроводили текстом, строго выдержанным в духе холодной войны:

«Сидели в баре в поздний час,
вдруг от шефа летит приказ…».

В этих виршах - суть тогдашнего понимания порочности западной жизни: мол, в поздний час, в баре, какой-то загадочный злодей-шеф…

К чему бы всё это?

А вот к чему. Советский вариант повествует вовсе не о шахтёрской норме добычи, как на самом деле, а о лётчиках-бомбардировщиках, наших лютых врагах.

«В люках бомбы – опасный груз! (зачем-то предупреждает «шеф», будто его подчинённые этого не знают).

Летите, мальчики, бомбить Союз», – благословляет он их.

И «мальчики» – делать нечего – хоть и нехотя, но летят:

Прощайте, девочки, прощай, притон.
В люках бомбы – шестнадцать тонн!».

В общем, оголтелый американский экспансионизм и милитаризм, неприкрытый оскал империализма. Отсюда исходит угроза миру.

Четыре фраера

В начале 1960-х до самой передовой державы стали из-за бугра долетать кривые слухи о появлении каких-то, вроде, музыкантов - «рабочих парнях из Ливерпуля». И то здесь, то там в эфир начали прорываться фрагменты их мелодий. Прогрессивное государство, естественно, тут же принялось затыкать все дыры и талантливых исполнителей, как могло, душить и глушить. Отечественная пресса то и дело обзывала их «жуками», а иной раз, по настроению, «пауками». А поскольку страна наша была надёжно укрыта от цивилизации за Железным Занавесом, удушение у властителей получалось на славу. В итоге толком никто ничего не знал, хотя и стали появляться подозрительные доморощенные песенки, вроде:

В одном из ливерпульских клубов
в длинных пиджаках
Стоят четыре фраера
с гитарами в руках…

Полная белиберда. Тем не менее, подобное с восторгом принималось советской молодёжью, распевавшей данные «стихи» на мотив битловской Can’t Bye My Love («Мою любовь нельзя купить»). Дело в том, что эта песня, до поры едва ль не единственная, легально использовалась в качестве музыкальной заставки к политической телепередаче про Америку (хотя Битлз– англичане). Но чтоб ещё раз послушать полюбившуюся музыку, зелёная поросль по воскресеньям, в назначенный час припадала к голубому экрану. Как и во всём мире, у нас начиналась битломания.

Знать состав группы по именам – Леннон, Маккартни, Харрисон и Старр, считалось не просто хорошим тоном, но верным знаком приобщенности к чему-то космическому. А в середине того же десятилетия случилось событие и вовсе великое: вышла долгоиграющая пластинка «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» или «Музыкальный меридиан», где среди разных югославских шлягеров и прочей «народной демократии» напечатали битловскую «песню протеста» Girl («Девушка») – пусть и без указания имени группы, зато с разъяснением: «музыка и слова народные». Но для юности страны, уже всё понимавшей без лишних разжёвываний, это было подлинное потрясение.

И, кстати, первое сотрясение основ, поскольку тут же, словно грибы после дождя, стали возникать советские «вокально-инструментальные ансамбли», начавшие правдами и неправдами исполнять западные песни, пусть и в отчаянно самопальном русском варианте. Так, например, популярная композиция «Жёлтая Река» (Yellow River) американской группы Creedence Clear Water Revival ленинградскими «Поющими Гитарами» была перепета в «Толстого Карлсона» – и люди, заслышав оригинал, так и говорили: «О! Толстый Карлсон на зарубежном языке!». А какой-то ансамбль спел задорную Ob-la-di – Ob-la-da с набором «английских» слов, вообще ничего не означающих. Центровые остряки переиначивали знаменитые названия и имена: Люд Зыкинин (Led Zeppelin), Эмерсон Лёг и Помер (Emerson, Lake & Palmer), и, наконец, классическое – Кинь Бабе Лом (Can’t Bye My Love)! В ходу были простецки-свойские сокращения: битлы (The Beatles), паплы (Deep Purple), хипы (Uriah Heep)… Много родилось анекдотов и шуток, вроде «Маркс, Энгельс, Леннон!» или «Леннон жил, Леннон жив, Леннон будет жить!».

И лет через пятнадцать всё перевернулось. На рубеже семидесятых-восьмидесятых в моду стали входить хулиганские четверостишия (типа «Дедушка старый гранату нашёл…»), отчаянно антисоветские, анекдоты, раскрывающие агрессивную сущность «самого передового строя» – например, про мирно пашущий советский трактор, а также окрашенные в подобные цвета варианты популярных отечественных песен. В этих народных произведениях, наоборот, уже всё советское преподносилось как истинно милитаристское. Например, вместо «Голубого вагона», на мелодию детской песенки пелось о «нашей» бомбардировке вражьего стана:

И хотя нам прошлого немного жаль,
но внизу покрылся пеплом лист.
Нам прощать агрессора никак нельзя
крепче жми на кнопку, коммунист!

Наказывая агрессора, советский член партии, надо понимать, творил справедливое возмездие. Но ведь, действительно, не хотим же «мы» прощать заклятых врагов:

Может, мы обидели кого-то зря,
сбросив пару лишних мегатонн.
Но горит и плавится кругом земля там,
где был когда-то Вашингтон.

Под видом праведного осуждения буржуазной культуры ансамбль «Поющие Гитары» исполнял коротенький фрагмент из битловской «She Loves You», но было видно, с каким нескрываемым удовольствием музыканты это делают. А грузинский коллектив «Иверия» в начале семидесятых специализировался на исполнении произведений знаменитой британской группы Uriah Heep. Причём, положенные на грузинское многоголосие, песни «хипов», вроде Рассвета (Sunrise), обретали особый оттенок, и в итоге получалось очень красиво. То есть, всё равно, конечно, не Дэвид Байрон, а чистейший «совок», но у кавказских ребят выходило так здорово, что за невозможностью слышать оригинал даже такое ценилось высоко.

Демократы

Но и государственная пропаганда не дремала, её настораживало само слово: «рок». Было в нём что-то роковое. Впрочем, синоним «поп-музыка» цензуру также не вдохновлял. Ничего развратнее Летки-Енки это Третье Отделение себе не представляло, а потому им периодически предпринимались вялые шаги к тому, чтобы наметившуюся у молодёжи вредную тягу к западной моде как-то нейтрализовать. Для этого создавались «правильные» ансамбли, по стойке «смирно» исполнявшие советско-патриотические и комсомольско-молодёжные песни.

Но строевого искусства подрастающее поколение не принимало на дух.

В дополнение ко всему партия время от времени назначала «любимую жену» – из числа западных звезд. То это был какой-нибудь негр, причём, из числа маститых, вроде Поля Робсона, то исполнитель рабочих песен Пит Сигер. Но в неведомой и непонятной ему сфере рок-музыки агитпроп никого полюбить не мог, и подбирал «противовес» по признаку политическому. Однажды, например, где-то на мировых задах раскопали певца Дина Рида – международного авантюриста, но американца, причём, настроенного резко антиамерикански. Находка! Впрочем, такой, с позволения сказать, американец своим искусством пленить не мог никого: Ребята уже были такие, что всякую подделку чувствовали за версту. На мякине их было не провести!

Тогда продвигать стали музыку, очень похожую на настоящую, но из стран, которые вроде бы лежали и к западу от нас, но при этом входили в социалистический лагерь.

Этих музыкантов называли «демократами». Среди них немало было первоклассных исполнителей, вроде Карела Гота. Типичными «демократами» начала семидесятых были Павел Лишка и Иржи Громадка или ансамбль Саши Субботы. И, к слову заметить, означенный Саша «снимал», как выражались в музыкальной и меломанской среде, один к одному «Июльское утро» (July Morning) уже упомянутой английской группы Uriah Heep. Причём, так выдавал!.. Так здорово играл, что на концерты этого Субботы только из-за одного «Утра» народ ломился как бешеный, что тоже вселяло тревогу. А поп-музыканты из Польши – «Скальды», шальная Марыля Родович или «Червоны Гитары» во главе с Северином Краевским, так те вообще отламывали такое… Страшно сказать! Для советских властей вредоносней всяких паплов.

Лицензия

Но занавес, какой бы он ни был разжелезный, уставал гнуться под напором чужой культуры и с середины семидесятых то и дело стал давать трещины. «У нас» стали появляться западные пластинки – и главное, почти настоящие, выпущенные по лицензии. Но, как всегда, в бочку мёда, чтоб контингент не воображал себя свободным, добавлялся добрый совок дёгтя. Власть напоминала, кто тут пока хозяин.

Одним из самых первых в продажу пустили лицензионный диск Маккартни «Побег банды» (Band On The Run), однако с почему-то выброшенной центральной композицией, одноимённой всему альбому. Вскоре появился диск казённо признанных «Бони М» – уж здесь-то, вроде, родные мотивы: негры, мир-дружба, борьба с апартеидом, расовой рознью и всё такое… Ан нет! И в этом случае почему-то была представлена не вся запись, а с вырезанной песней «Распутин», из-за которой, собственно, народ этот диск и этот ансамбль любил. Убрали… А чуть позже выпустили (и вновь по лицензии) пластинку популярной группы Uriah Heep (советская транскрипция: «Урия Хип»), отчеканенную на Апрелевском граммофонном заводе, чей орден Ленина ничуть не добавлял авторитета его продукции.

Ну, наконец-то! Началось!

Рано радовались. И здесь всё было не слава Богу. Название выпущенного диска – «Невинная Жертва» (Innocent Victim), было удалено. То есть, альбом вышел вообще без названия; просто – «Урия Хип». А почему? Да потому, что на «родной» обложке этой пластинки была изображена хищно разинутая змеиная пасть. Такой безыдейный рисунок в советских условиях невозможно было воспроизвести, хоть и по лицензии! А коль так, то заодно удалили и название всего альбома – чтоб не пробуждать нехороших чувств.

В самом деле, товарищи, какая змея? Зачем это? Ведь у нас, кто не знает, страна добрая. 

Что касается Пинк Флойд (Pink Floyd), то к ним у наших властей отношение всегда было настороженно-хмурое. Какая-то там у них, говорят, заумная психоделика, чёрт её разберёт. И какие-то слова не наши. И главное, нет чтобы тоже про железнодорожную магистраль чего-нибудь промурлыкать, так норовят то про деньги, то про время (о! вот она, буржуазная мораль: время – деньги!)… То какие-то у них подозрительные свиньи по небу летают. И хрюкают! Свинья – это на кого, спрашивается, намёк?.. В общем, не Пахмутова-Добронравов. Открытых выпадов у этих Пинк Флойд, вроде бы, и нет, а на душе всё равно тревожно. А потому альбом под названием «Стена» (The Wall) на всякий случай запретили. А что такого? Запретили же его в Южной Африке, состоявшей в то время под расистским гнётом. И это понятно: режимы родственные, хоть и разнополюсные. А потому и запрещают одно и то же.

И ведь правильно чуяло сердце-вещун. Не наши оказались эти ребята и даже не чета мозолистым грузчикам одного из ливерпульских клубов или развесёлым неграм с караибских островов! Про Пинк Флойд всякие умники говорят: у них, мол, что ни возьми – всё песня протеста! Э-э, нет… Тут смотря какой протест. Вот, к примеру, словеса: «Брежнев взял Афганистан», да ещё всякий там антивоенный антураж: атомные взрывы, реактивные бомбардировщики… Сплошная, короче, антисоветчина! Как можно допустить, чтобы подобную провокацию слушало советское ухо? И кто это им поручал за мир бороться, когда, согласно графику, и без всякого Пинк Флойда, кому следует, уже борятся?

Впрочем, многие запреты (впечатление, будто всю культуру стремились запретить!) наши люди откровенно игнорировали. Например, на зимовке в далёкой Антарктиде популярностью пользовались не песни про нашего рулевого да о летящем паровозе, а запрещённая-перезапрещённая за её буйный эротизм Донна Саммер (Donna Summer) со своим шлягером Hot Stuff (Горячее Вещество).

Из-под полы пластинками («пластами») в Ленинграде торговали в музыкальном салоне на Невском. Но главная толкучка находилась в Автове, у входа в магазин «Юный техник», где с завидной регулярностью случались облавы.

Тwist again!

Ещё в середине июня 1978 года по Ленинграду поползли слухи о том, что через месяц-другой на Дворцовой площади состоится нечто, по советским меркам, фантастическое. Какой-то гигантский рок-концерт с участием крупнейших имён Запада. Состав участников от уст к устам, от версии к версии, от сплетни к сплетне назывался разный, чуть ли не Роллинг Стоунз во главе с самим Миком Джаггером. А некоторые звёзды – причём, из числа патентованных, как прославленный поп-идол Карлос Сантана (со своей Black Magic Woman) фигурировали во всех вариантах. В общем, что-то небывалое. Более того, абсолютно достоверно рассказывали, что фестиваль организует знаменитая фирма одежды, и что, мол, по ходу концерта собираются снимать документальный фильм и потому над Дворцовой площадью в течение всего сейшена станут кружить вертолёты, откуда вниз, в толпу, будут массово сбрасываться настоящие джинсы.

Ну, вообще… Они там что, спятили?

В ту пору советская молодежь была помешана на джинсах. Названия компаний-изготовителей знали подчас уверенней, нежели имена собственных родителей.

М-да… По прошествии лет можно заподозрить, что нечто подобное и в самом деле готовилось (по крайней мере, на уровне обсуждения) в мрачных катакомбах советского агитпропа. Но в какой-то момент власти всё же одумались, вернулись в партийный жёлоб и от безумной затеи отступились. И правильно, между прочим, сделали. Можно вообразить, что бы началось на исторической площади с началом разбрасывания дармовых штанов. Ходынка номер два! Александровскую колонну могли бы повалить. Да и с идеологической точки зрения: тлетворное влияние Запада – в неприкрытом виде.

Однако, ни о концерте, ни о его возможной отмене официально ничего не объявлялось. Всё происходило исключительно на уровне пересудов. Правда, рассказывали, что вроде бы по телевидению проскользнули какие-то намёки…

Но слухи ползли по городу, множась и обрастая дополнительными подробностями. На самом деле, утверждали сведущие, концерт планируется совместный, и «от нас» приглашены Алла Пугачёва и София Ротару. Последние имена придавали распространяющейся быстрей звука информации не только казённую социалистическую легальность, всегда столь чаемую, но и ещё большую достоверность. И потому в предполагавшийся воскресный день, с раннего утра, на Дворцовую начала стягиваться продвинутая ленинградская молодёжь – по преимуществу, студенчество. В донесениях фиксировалось, что многие были обряжены в одежду производства стран НАТО, то есть, попросту в джинсы. Особо отмечалось заметное число хиппарей – причём, отборных, «центровых», характерного рок-н-рольного вида, с длинными волосами-«хайрами». На коттоновых куртках то здесь, то там мелькали пацифистские эмблемы, а кое-кто из попсовых был в круглых очках: ну, ни дать, ни взять Леннон.

И, несмотря на то, что каких-либо признаков готовящегося концерта (эстрада, провода, динамики, софиты) не наблюдалось, молодая публика всё прибывала и прибывала. В параллель этому со стороны улицы Халтурина (Миллионной) потянулись первые колонны милиции, озадаченной незаконным сборищем. Через мегафоны делались косноязычные объявления о том, что «никаких мероприятий» на площади не состоится и что «гражданам» следует немедленно разойтись. Но расходиться никто и не думал! Постепенно граждане стали кайфовать и без Джаггера, благо у многих имелись с собою фирменные кассетники с записями. А особо асоциальные элементы вообще пришли с гитарами – известным антисоветским инструментом. Слышался характерный молодёжный сленг, изобилующий всякими заумными словечками, типа Белый Альбом и тому подобное. А кто-то пытался даже по-английски…

И когда силы были скоплены, милиция рванулась в бой! – по отработанной методике она приступила к очистке территории. Сочувствия к разгоняемым в её действиях не отмечалось. Да и с чего бы? Оскорбительные выкрики зазвучали над Дворцовой, как только ряды блюстителей поднажали. На центральной площади города-героя собралось отребье, враждебная, по сути, масса, сборище натуральных волосатиков и поклонников вредоносной иностранщины. И теперь всех их надобно сгрести, в одно место отвести и там извести. Потому что это, если вдуматься, в большей степени дело политическое, нежели милицейское. Ненавистную эту юность планеты милиционеры стали не просто рассеивать, но наиболее активных – выкрикивающих либо кричаще одетых – отлавливать. Какой-то части попсарей удалось прорваться в Александровский сад – фараоны ринулись за ними и туда… Принялись гонять хипповых по газонам, ловить их, хватать за волосы, валить наземь, топтать и за ноги стаскивать с деревьев.

Чем хороши советские сады и парки, так это тем, что в них аллеи прямые. Ровные как струнка, хоть танк пускай! Там, в отечественных местах централизованного культурного досуга, отсутствуют эти по-буржуазному причудливо выгнутые и изогнутые дорожки, живописные интимные уголки да бельведеры. Всё просто, по-нашенски! Прямое как бревно! А почему? Да потому, что известно: диверсант, он всё больше под кустом норовит сховаться и так, за ветками, да за ельником прокрасться к стратегическому азотно-туковому комбинату. Попробуй, накрой такого матёрого при кривой затейливости аллеек! А так всё удобно: только где промелькнул в прямом просвете затянутый в тугую джинсуру силуэт с гитарой, сразу его одиночным выстрелом и снимай! Вот для того-то, между прочим, и отрабатывалось упражнение номер два по появляющейся ростовой мишени. Что до Александровского сада, то его специально в эпоху рабоче-крестьянской диктатуры именно таким образом и перепланировали, всё что нужно срубили, спрямили и разровняли.

Гоняли, ловили… Но всех не переловишь!.. Тем временем взбудораженные массы молодёжи несанкционированно вывалили на Невский, а там – разгар выходного, интенсивный автомобильный поток и просто так себе граждане, ни сном, ни духом не ведающие ни о Джаггере, ни о Сантане, ни о крупнейших именах. А разгорячённая поросль – та запросто по проезжей части движение заблокировала, беснуется, орёт, и, главное, крики провокационные раздаются то там, то сям про «права», видите ли, какого-то там ещё «человека». Но вот, наконец, у Казанского собора, поперёк Невского – полицейские цепи.

И откуда что взялось! Водомёты, щиты, шлемы, дубинки, специальная техника… Экипировочка – будьте-нате, покруче всяких джинсов! Это только в вашей хоп-музыке – тлетворное влияние проклятого запада. А что до оснащения карательных отрядов, то – разумное заимствование зарубежного опыта. Всё могут короли! И начался, как искони перед Казанским, разгон с массовым отловом. Гитары, отмечались случаи, вырывали из рук и мстительно крушили об асфальт, в щепки. Все сполна получили причитающееся. Но, примечательная деталь: советские держиморды старались не столько разогнать или просто побить (это само собой), сколько именно изловить, схватить и протоколом оформить административное задержание.

Всех, кто в то воскресенье угодил в милицейский бредень воронками доставляли в околоток. Ты, парень, видно, музыку любишь? Прав требуешь? А про почётное право армейской службы как? – забыл? Придётся напомнить! И немедленно вслед за этим молодых людей выгоняли из институтов, брили наголо и организованным порядком конвоировали на сборные пункты военкоматов. Народу тогда погорело… – тьма! Зато именно так, с пассивной помощью Сантаны, советская армия пополнила свои непобедимые ряды.

…В начале 1986 года стряслось событие необычайное. В ту весну поступили вдруг в широкую продажу один за другим сразу два (!) альбома Битлз – старые, двадцатилетней давности и, казалось бы, уже слушанные-переслушанные, тёртые-перетёртые, петые-перепетые… И что примечательно, в силу большого тиража в магазинах не наблюдалось ажиотажа: всё лежало и продавалось совершенно свободно, будто где-нибудь в нормальной стране. Но, в общем, событие осталось бы незамеченным, если б вскоре не развалился государственный строй.

И ведь ретивое у них словно чуяло: не доведёт до добра вся эта музыка. Ох, не доведёт!!! И, силясь, как могли душили, тащили, не пущали, замалчивали, зажимали, запрещали… А стоило прекратить – сразу рухнул нерушимый! И тяжёлое осталось подозрение, что именно потому и скончался могучий и великий, что столь опрометчиво миллионными тиражами напечатали несколько песенок, чего двадцать лет как огня остерегались.

От этих песенок – сразу рухнул! Да, точно… Или, как говорится, стопудово. А в нашем случае – тысячепудово, потому что тысяча пудов и образуют шестнадцать тонн!