Рыцари Белого магнита
ЯРКИЙ МИР
«Секретные материалы 20 века» №14(478), 2017
Рыцари Белого магнита
Валерий Колодяжный
журналист
Санкт-Петербург
1919
Рыцари Белого магнита
Российская полярная антарктическая станция «Мирный»

Белый магнит — так иногда называли Антарктиду те, кого после возвращения с очередной зимовки вновь настойчиво влекла сюда, в это снежно-ледяное безмолвие, вечно чего-то ищущая, вечно мятущаяся и неприкаянная душа.

ЛЕД ИНДИЙСКОГО ОКЕАНА

На антарктических станциях, выходя на улицу, главное, не забыть «телевизор» — прозрачный плексигласовый щиток с деревянной рукоятью, закрывающий лицо. Не то придется пятиться спиной вперед, отвернув от встречного ветра лицо с надвинутым на него капюшоном. Ведь Антарктида — это не только запредельные морозы. Это сумасшедшие ветры, особенно бесчинствующие на прибрежных станциях, таких как Мирный, Молодежная, Русская… Пурга — это и валящий с ног ветер («дульник», на тамошнем наречии), и сплошной слепящий снег, кажущийся черным.

А по ночам здесь господствуют стоки. Эти ветры зовутся так, потому что образуются тяжелым холодным воздухом, «стекающим» (неистово срывающимся) с ледяного купола на прогретое за день побережье. С ревом стоки обрушиваются на станции, сотрясая дома спящих полярников.

В середине февраля здесь вроде бы «бархатный сезон», соответствующий северному августу. Но уже ощущается близкая зима. Температура уползает за ноль, всюду лежит, покрывая обнажившиеся за лето скалы, свежий снег, хотя океан, свободный от припая — образовавшегося за зиму ледяного покрова, еще дышит, еще ходит тяжелой волной. Припай отрывается от берега обычно в декабре или январе. Но ледовые поля не выносятся в океан, а лишь слегка отодвигаются от материка, и при изменении ветра ледяные массы могут вновь прижаться к берегу.

Наверное, это странно звучит: «лед Индийского океана». Но в Антарктиде вообще много чего странного. Например, станция Молодежная, расположенная на Земле Эндерби, на выходах коренных пород близ берега океана. Подобные скалистые пространства, свободные от материкового льда, в Антарктиде называют оазисами. В случае с Молодежной данный термин верен еще и потому, что в этом районе много живописных озер, наполненных чистой дистиллированной водой. Вблизи обсерватории начинался крутой подъем на ледяной купол — гигантскую, покрывающую южный континент шапку синеватого, испещренного трещинами материкового льда. Этот ледяной панцирь является главным «холодильником» планеты.

К дому начальника экспедиции — Пентагону, как его здесь именуют, ведет улица Михаила Сомова, что любили подчеркивать в полярных эскизах приезжавшие корреспонденты: вот, мол, и в далекой Антарктиде есть своя улица. Все как у людей! На самом деле никакой «улицы» и ничего «как у людей» тут нет! А есть укатанное гусеницами тягачей скально-снежное пространство меж рядов домиков зимовочного персонала. И сами дома имели вид необычный. Для предотвращения снежных заносов они ставились на забуренные в грунт металлические сваи. Оттого полярный поселок приобретал вид экзотический.

ЗИМА — ЭТО ОТОРВАННОСТЬ

Было бы лукавством утверждать, что полярный люд — завзятые трезвенники. Но и пьющими их назвать нельзя. «Зимовщикам» (ударение непременно на «а») разрешалось приобретать веселящие напитки в пределах установленного на станции лимита. Как правило, такой лимит составлял порядка десяти бутылок экспортной «Московской» или «Столичной», бутылки три коньяку и пять — сухого вина. Это на год-полтора. Не распьянствуешься!

Зимовка — это особый период, когда Антарктида отрезана от мира и связь с цивилизацией поддерживается лишь по радио. Зима — это не когда и снег, и ветер, и звезд ночной полет… Всех этих радостей вдоволь и летом. Зима — это оторванность. Когда на континент наползает черная полярная ночь, когда ледяные берега Антарктиды обрастают широкими полями припая, когда температура падает до сорока-пятидесяти, а где-то и до восьмидесяти градусов, когда ветры достигают такой силы, что шутя валят с ног… В этот период корабли сюда не ходят и самолеты не летают. Это становится возможным только в ноябре-декабре, с приходом короткого антарктического лета. В летне-осенние месяцы, или «сезон», как зовется он у полярников, на станциях происходит смена зимовочных составов.

К этому времени даже у самого бережливого зимовщика лимит остается лишь в сладких грезах. В условиях такого дефицита отдельные полярники иной раз не прочь были отведать и некоторые сомнительные жидкости. Однажды на Мирном группа зимовщиков при разгрузке «Капитана Маркова» раздобыла в трюмах около литра некоей субстанции, по виду очень похожей на спирт. И запах… тот! Он кружил голову и волновал кровь! Кто-то предложил: «А смешаем-ка с консервантом от овощного ассорти. Если метиловый или денатурат, так, может, венгерский маринад его нейтрализует?» Смешали. Все обратилось в рыхлый студень фиолетового оттенка. Брали куски этого синего желе и, дурея, с отвращением ели. И что б вы думали? Ничего! Рассол нейтрализовал.

Спирт — легенда. Это ценнейшая валюта, которая позволяла, например, построить в Антарктиде дом или по левой приобрести «газон» — гусеничный вездеход Горьковского автозавода. Собственный вездеход — это вещь! На куполе иной раз разгонишься километров до пятидесяти — и пошел твой «газон» крутиться по вековому льду, траками выписывая пируэты, словно на катке. «Holiday on ice», называли эти художества полярники; так именовался популярный в те годы ледовый балет, частенько гастролировавший в Ленинграде. А стало в преддверии дульника чуть затягивать горизонт, тут же шабаш работе — и скоренько на станцию. И если по припаю, то лучше ехать с открытыми дверцами, чтобы успеть выскочить из машины, если вездеход, не дай бог, провалится под лед. Случалось и такое…

Представьте себе картину: покрытый льдом океан — и идет волнами крупной зыби. Лед, скрывающий водную поверхность, на длинной волне не ломается. А на идущем волнами припае стоит вездеход, и на фоне берега видно, как он ходит вверх и вниз с амплитудой метров до двух. Зрелище впечатляющее. Именно ввиду таких обстоятельств при работах на морском льду обязательна наготове дежурная фляжка. Вдруг кого-то из сотрудников придется растирать или отогревать внутренне: ледовые работы все-таки связаны с риском.

Но бывало и хуже. Так, проломив припай, с двадцатиметрового ледяного барьера рухнул в океан тяжелый тягач. Вместе с машиной в мгновение ока на дно ушли находившиеся внутри полярники. И посейчас они там лежат, не попав на станционное кладбище. Это последнее пристанище полярников, лежащее на берегу океана близ мыса Гранат, как и все в Антарктиде, необычное. Могилу здесь не роют и не опускают туда гроб, а ставят его прямо на скалу, сверху закрывают металлическим футляром и хорошенько обкладывают камнями. Иногда такое случается: уехал зимовать в Антарктиду муж, отец, сын, брат и не вернулся — погиб или умер, навсегда оставшись в ледяном краю, на другом конце планеты. К слову заметить, чаще на зимовке именно погибают; естественная смерть редко кого настигает, поскольку полярники по преимуществу люди нестарые и здоровые. И подле мыса Гранат появляется еще одна могила, на которую не придут родные. Тогда с друзьями покойного, отправляющимися на очередную зимовку, посылает семья какую-то вещицу, частицу далекого дома, чтобы те, придавив камнем, положили в изножье.

КАЭШКИ И КОЖАНКИ

Это уже стало своеобразной визитной карточкой Антарктиды — усатое лицо Папанина в обрамлении отороченного мехом капюшона. Сейчас трудно установить, были те соболя выданы Папанину лишь для фотосъемок или и в самом деле первые зимовщики экипировались так богато. Но полвека спустя в их обмундировании осталось мало что от меховых предметов. Роскошные унты из густой овчины?.. А сапоги кирзовые на разворсованном сукне не хотите? И это еще одна из наиболее утепленных позиций. Вата, сукно, шерсть, войлок — основные компоненты, согревающие обитателя Южного Заполярья. И никаких отороченных капюшонов, меховых курток или мохнатых шапок из собачьих шкур! В связи с этим даже климатическая куртка КАЭ (Комплексная антарктическая экспедиция) была предметом гордости зимовщика, поскольку считалось, что утеплена такая каэшка верблюжьей шерстью. Только продувалась она враз, если под нее не поддеть кожаную куртку.

«Кожаные куртки, брошенные в угол…» — как поется в известной песне. Подбитой синей байкой кожанкой зимовщики кичились больше, чем каэшкой. Два косых, на молнии нагрудных кармана, один из которых внутренней формой — под пистолет. И там же — шелковый шнурок с блестящим карабином, чтобы этот шпалер пристегивать. Центральная, крупного шага молния от паха до шеи, а в дужку замка обязательно вставлена копеечная монетка, вроде талисмана. Итак: кожаная куртка, свитер, борода, гитара… Портрет записного полярмена готов!

Все же остальное… Войлочные, с молнией по передку вдовьи ботики, ну, еще кальсоны… А, допустим, суконная роба, проходящая по арматурной описи как «костюм лыжный» (ни один уважающий себя лыжник добровольно не наденет), кроме антарктических полярников, утверждали сведущие, выдавалась еще заключенным. Черно-серая колористика полярной экипировки действительно придавала зимовщикам сходство с отбывающими срок. К концу зимовки все занашивалось, рвалось, а обувь приходила в полную негодность.

«ИМПЕРАТОРЫ» И «АДЕЛЬКИ»

Станционные собаки были в разное время подарены коллегами с австралийской станции Моусон, прилетавшими на Молодежную. Кобелю Прохору было лет семь, а сучка Мэдемс, в просторечии Маша, была особой совсем юной, восьми месяцев от роду. Прохор — тот совсем обрусел, опростился и разленился, из поджарой австралийской лайки превратившись в лохматого дворового барбоса, любимца и баловня полярной публики. А в Маше оставались черты западного воспитания: она никогда попусту не тявкала (вместо этого протяжно выла), служила тому, кого в данное время считала своим хозяином, и регулярно приносила к его порогу охотничью добычу — окровавленные пингвиньи головы. Ее жертвами также становились тюлени Уэдделла, беззащитные перед верткой собакой. Мэдемс стремительно нападала на одного из них, пользуясь природной неповоротливостью, отгрызала ласты и насыщалась теплым тюленьим мясом, после чего убегала восвояси. А несчастная жертва, лишенная возможности передвигаться, в скором времени истекала кровью и погибала.

Успех пингвиньей охоты гарантировался тем, что близ Молодежной у этих птиц имелись большие колонии. Колония пингвинов — обширная территория, непременно вблизи моря: розовато-бурый, пружинящий под ногами плотный органический слой из слежавшегося птичьего помета и мертвых птичьих тел. Местечко довольно зловонное. В районе Земли Эндерби водились не слишком крупные и скромные по раскраске черно-белые пингвины Адели, или, как их называли, «адельки». Но здесь же пролегали маршруты миграции крупных и красивых пингвинов — императорских: высоких грациозных птиц с желтовато-золотистым обрамлением гордо посаженной головы. В районе Мирного, на прилегающих островах — к примеру, на Хасуэлле, — имелись колонии «императоров». Известно, что пингвины — птицы любопытные и доверчивые, даже чересчур, что, учитывая соприкосновение с людьми, угрожало их безопасности.

Некоторые зимовщики считали обязательным привезти из Антарктиды чучело пингвина. Но таможня, изловив таких романтиков, назначала высокие штрафы с последующим лишением заграничных виз, расценивая убийство пингвина как отъявленное браконьерство. В связи с такими обстоятельствами чучельники шли на ухищрения: снятую шкурку они бережно, чтоб не поломать перья, скручивали и, погрузив в консервирующую жидкость, запаивали в металлическую банку. После чего на банку наклеивалась какая-нибудь этикетка вроде Pineapple juice и будущее чучело отправлялось на север. В случае удачи на таможне дома, в спокойной обстановке, шкурка выделывалась и бывший пингвин набивался опилками. Среди полярников бытовало выражение: «Снять с адели каэшку», что означало освежевать тушку пингвина. Еще один полярный сувенир, более гуманного свойства, — крупное пингвинье яйцо. Тут важно, чтоб оно не было запаренным; тогда, проделав по маленькому отверстию в противоположных концах, можно выдуть из яйца содержимое, сохранив в целости скорлупу. Также стоит отметить, что употребление в пищу пингвиньего мяса или яиц невозможно, настолько эта птица пропитана устоявшимся запахом рыбы.

ПОЛЯРНОЕ БРАТСТВО

Братством полярников Антарктида представляла собою космополитическое явление, какого более нет нигде на планете. Американцы (обсерватории Берд, Мак-Мердо), англичане (Халли-Бей), австралийцы (Дейвис, Кейси), новозеландцы (Скотт), чилийцы (Артуро Прат), аргентинцы (Хенераль Бельграно), бельгийцы (Бодуэн), французы (Дюмон д’Юрвиль), немцы (Георг фон Нормайер) и поляки (Арцтовски) имели на южном континенте свои станции. Японцы вели наблюдения на полярных базах Сева и Мидзухо. И Южная Африка открыла свою полярную станцию САНАЭ, и даже жаркая Индия выискивала подходящее местечко, чтоб завести собственную зимовку. Наша страна силами Советской антарктической экспедиции вела постоянные наблюдения на зимовочных станциях Мирный, Восток, Беллинсгаузен, Новолазаревская, Молодежная, Ленинградская, Русская, не говоря о сезонных базах (Дружная, Комсомольская), открывавшихся только на лето, или о санно-гусеничных поездах, которые с хозяйственными или научными целями отправлялись с Мирного то на Восток, то на 152-й километр, то на купол В, то на купол С. А специалисты ГДР многие годы зимовали и на Молодежной, и на Беллинсгаузене. Правда, демократические немцы имели обыкновение пускаться в бега. Они не всегда хотели после зимовки возвращаться к себе в восточную зону и, случалось, на обратном пути удирали.

Полярники разных стран жили и работали, не слишком-то озабочиваясь тем, что делают их правительства. Зимовщики с Беллинсгаузена не только дружили с чилийскими коллегами со станции Президенте Эдуардо Фрей — там попросту невозможно было не дружить, поскольку станции, по сути, являлись единым полярным городком, — но с латиноамериканскими приятелями (наши полярники звали их «чиликенами») по пьяной лавочке летали через пролив Дрейка в пиночетовское Чили. На Молодежную и Новолазаревскую прилетали южноафриканские полярники, невзирая на апартеид с одной стороны и пролетарский интернационализм с другой, равно как и отсутствие дипломатических отношений между метрополиями. И американцы свободно летали вообще по всей Антарктиде, считая самих себя лучшими гостями. Подобные визиты были не просто актом дружеского сотрудничества и научного обмена, но и международной проверкой соблюдения экологических и других норм, предусмотренных Договором об Антарктике.

Писатели, увлеченные романтикой покорения льдов и за творческими впечатлениями ненадолго залетавшие в Антарктиду, не обошли своим пером образ героических зимовщиков — большей частью строителей, трактористов и авиаторов. Они наделялись удивительными душевными и физическими качествами: честность, справедливость, богатырская силушка и подрумяненное морозцем бородатое лицо. А их любовь к баньке, «банчишке», описывалась обязательно. Особо любили рассказывать про летчиков: они люди открытые, веселые, всегда при выпивке, у них можно подслушать много всяких историй. Между тем все эти люди, добросовестные и мужественные, не в книжной, а в реальной зимовочной жизни здесь для того, чтобы обеспечить главное: работу ученых и инженеров. Но иному литератору воплощать образ ученого сложнее, чем бульдозериста.

Хотя именно в Антарктиде можно увидеть ученых, составляющих подлинную славу страны. Это не те анекдотические растеряхи-профессора, завсегдатаи отечественной беллетристики. Это ученые, которые спокойно садятся за рычаги вездехода, на пятидесятиградусном морозе и при недостатке кислорода двумя-тремя ударами кувалды вбивают на место стальной «палец», сращивая трак «разувшегося» тягача. Это ученые, которых переломанными извлекали из фюзеляжа рухнувшего на ледяной купол самолета. Это такой ученый одним выстрелом валит напавшую на палатку белую медведицу. Это те ученые, что при катастрофе на дрейфующей льдине, внезапно расколовшейся под ногами, в первую очередь спасали научные материалы, а потом уже остальное, включая собственную жизнь. Это ученые, чьи имена знали в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Токио, Веллингтоне, Монтевидео и еще в двух десятках столиц. Они знали толк в хорошей компании, ими гордились в семьях, их ценили друзья, любили хорошие женщины и недолюбливали начальники и политруки. Это их имена — кандидатов и докторов, Героев Союза и Труда, лауреатов и академиков составляют галерею полярных героев Родины.

Лето в декабре, зима в июне. Жизнь наоборот! Кто ее полюбит? Только ли тот, кто прожил на другом конце планеты часть отпущенных ему лет? Тот, кто, завернутый в каэшку, согнувшись, по веревочным леерам шел против опрокидывающего ветра, с трудом удерживая возле лица «телевизор»? Кто в слепящую метель разгружал пришвартованный к ледяному барьеру сухогруз? Кто в мороз и кромешную темень, при зеленоватых сполохах полярного сияния затаскивал заиндевевшие говяжьи туши в подземный склад-грот, всей Антарктиде известный под названием «Бананис»? Кто на далеком горизонте, средь девственной белизны льдов и сияющей голубизны айсбергов, видел вдруг миражи, до боли напоминающие силуэты родного города? Кто, вдыхая пары солярки, колотился по снежным застругам в ревущем гусеничном вездеходе? Да неужто найдется на свете тот, кто все это может любить?..


15 июня 2017


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8257991
Александр Егоров
929688
Татьяна Алексеева
763275
Татьяна Минасян
317639
Яна Титова
242539
Сергей Леонов
215369
Татьяна Алексеева
178387
Наталья Матвеева
174987
Валерий Колодяжный
169528
Светлана Белоусова
156979
Борис Ходоровский
154992
Павел Ганипровский
130451
Сергей Леонов
111883
Виктор Фишман
95531
Павел Виноградов
91978
Наталья Дементьева
91521
Редакция
84673
Борис Ходоровский
83116
Станислав Бернев
75659