Каменные дипломы в стране бамбука и лотосов
ЯРКИЙ МИР
«Секретные материалы 20 века» №1(439), 2016
Каменные дипломы в стране бамбука и лотосов
Олег Дзюба
журналист
Москва
4562
Каменные дипломы в стране бамбука и лотосов
Ba Na Hills недалеко от вьетнамского Дананга

Августовский Ханой прохладным уголком планеты никак не назовешь, а в уютном дворике пагоды на Западном озере жару умножало пламя из желтой печи с черными разводами копоти на стенах. Огонь в топке почти не гас. Вьетнамцы всех возрастов то и дело подходили к очагу размером с маленький камин и подкладывали в него целые кипы… стодолларовых банкнот, настолько похожих на подлинные, что почтенный американец в пробковом шлеме даже схватился за сердце и полез в барсетку за успокоительным.

ПЕРЕВОД НА НЕБЕСА

С вьетнамским обычаем отправлять «денежные переводы» предкам, уже переселившимся на небеса, я познакомился добрых три десятилетия назад, когда впервые оказался в Индокитае, приплыв сюда с Камчатки матросом научно-исследовательского судна «Вулканолог». В своеобразной этой традиции наблюдалось и некоторое социальное неравенство. Пачки разноцветных бумажек, имитировавших старые вьетнамские деньги, можно было сжигать без каких-либо трат, взяв их из стопок, лежавших у ритуальной печи. А вот пожелавшим порадовать родственников твердо конвертируемой валютой приходилось некрупно, но все же раскошеливаться, покупая псевдодоллары в имевшейся тут же лавочке.

Над озером пронесся ощутимый порыв ветра и сбил несколько листьев с баньяна, росшего неподалеку от «долларовой» печи. Около полувека назад это дерево в присутствии самого Хо Ши Мина торжественно высадил президент Индии, навестивший Вьетнам, совсем незадолго добившийся независимости от французов. Саженец этот, к нашим дням превратившийся в великана, простым не назовешь. Черенок, из которого произрос ствол с раскидистой кроной, взят был от воистину святого дерева, под которым некогда медитировал сам Будда!

На разлетевшиеся листья тут же набралось столько желающих, что в странах с менее терпимыми к человеческим слабостям народами явно не обошлось бы без выяснения отношений. Но у буддистов все куда деликатней, чем у приверженцев других религий. Уникальные сувениры поделили вполне мирно. Один из них оказался в моем блокноте и напоминает теперь о душных, но прекрасных днях, проведенных в стране, считающей своими символами бамбук и лотос…

КАНДИДАТ В ПРЕЗИДЕНТЫ И СОВЕТСКАЯ РАКЕТА

Тюа-Чанг-куок, в которой я сжигал фальшивые «баксы», – пагода не просто древняя, но древнейшая, ведущая свои хроники чуть ли не с шестого века от Рождества Христова. Другое дело, что с той поры она не раз переезжала с места на место, пока не обрела своего сегодняшнего очарования у озера, которое в пору жестокой, хотя никем и не объявленной американо-вьетнамской войны едва не поглотило в своих водах… недавнего кандидата в президенты США. Знаменитый своей «ястребиностью» и, видимо, не в последнюю очередь поэтому проигравший выборы Джон Маккейн плюхнулся в 1967 году на парашюте в Западное озеро после близкого знакомства его самолета с достоинствами советской ракеты.

Потонуть будущему соискателю кресла в Овальном кабинете Белого дома не дал местный рыбак, нечаянно оказавшийся на глади озера во время налета американцев. Один из моих собеседников уверял, что спаситель вытащил сильно покалеченного Маккейна из воды и доставил его прямо к пагоде, где к увечьям непрошенного гостя с неба добавились новые травмы, поскольку вьетнамцы с подобными пленниками не либеральничали. Сменив несколько мест заключения, будущий политик оказался в главной тюрьме вьетнамской столицы, которую кто-то из сидевших в ней американцев, а может быть, и сам Маккейн прозвал «Ханойским Хилтоном».

В плену ему пришлось, мягко говоря, несладко, но все же здорово повезло, потому что иные из сбитых над Северным Вьетнамом американских пилотов домой вообще не вернулись. Вьетнамцы с попавшимися им воздушными налетчиками не церемонились, пока сам Дядюшка Хо не призвал свой народ по радио не лишать незваных пришельцев жизни, поскольку на них у правительства имелись свои виды. Слово Хо Ши Мина для страны было непреложным законом, потому американцев убивать на месте перестали, предпочитая выменивать на них оказавшихся в сайгонском плену южновьетнамских партизан.

Что же касается Маккейна, то в Ханое любят рассказывать, как американец, побывав во Вьетнаме в мирные годы, узнал, что его спаситель-рыбак живет по американским понятиям в нищете, и… подарил ему дом.

Наш гид Квинь говорил, что в детстве своем сам испытал «прелести» воздушной войны, когда американская бомба оставила только воронку на месте школы, где он учился. Каким-то чудом ему посчастливилось уцелеть, но, понятное дело, мирные ханойцы никаких жалостливых чувств не испытывали, наблюдая как плененных асов под охраной босиком водили по битым кирпичам, показывая последствия бомбардировок, которые с многотысячеметровой высоты из кабины пилота представлялись разве что фейерверком!..

КОМАНДИРОВКА В ОДИН КОНЕЦ

Военных руин в Ханое к нашим дням не осталось. Но страдания ушли в прошлое не для всех. Дядя того же Квиня без вести пропал в Южном Вьетнаме, куда его отправили по тропе Хо Ши Мина, так сказать, в служебную командировку – бороться с сайгонским «режимом». Его останки семья совсем недавно отыскала с помощью… экстрасенса. С покойным попрощались со всеми подобающими во Вьетнаме ритуалами, и для семьи война наконец-то завершилась.

Впрочем, от напоминаний о ней во Вьетнаме никому не избавиться. Невдалеке от бункера, в котором укрывался во время бомбардировок сам Хо Ши Мин, я увидел старушку, поглаживавшую вылезшие из земли наросты, именуемые здесь «пальцы Будды». Эти пробившиеся на поверхность корни одного из тропических деревьев многие буддисты почитают как проявление силы божества. Многие полагают, что прикосновение к ним помогает установить связи с ушедшими из жизни. Правда, с некоторых времен эта древесная активность стала так досаждать городским коммунальщикам, что с ней стали не слишком рьяно, но все же бороться.

При взгляде на бабушку на ум пришли строки из перечитанного перед приездом во Вьетнам романа Грэма Грина «Тихий американец». В одном из эпизодов книги, которую впору назвать историческим путеводителем по стране, главный герой приезжает во время войны за независимость в атакованный партизанами городок Фат-Дьем: «…Когда-то епископ Фат-Дьема побывал в Европе и вывез оттуда культ Богоматери из Фатимы – явление Девы Марии кучке португальских детей. Вернувшись домой, он соорудил в Ее честь грот возле собора и каждый год устраивал крестный ход… Даже многие буддисты, составлявшие около половины окрестного населения, не в силах были отказаться от такого развлечения, а тот, кто не верил ни в какого бога, питал смутную надежду, что все эти хоругви, кадила и золотые дары уберегут его жилище от войны…

Тут же под нами стояло, сидело и лежало все население Фат-Дьема. Католики, буддисты, язычники – все забрали самые ценные свои пожитки: жаровни, лампы, зеркала, шкафы, циновки, иконы – и перебрались на территорию собора… другого убежища не было; даже на лестнице, которая вела на колокольню, заняли каждую ступеньку, а в ворота все время продолжали протискиваться новые люди, неся на руках детей и домашний скарб. Какова бы ни была их религия, они надеялись, что тут им удастся спастись. Мы увидели, как сквозь толпу к собору проталкивается молодой вьетнамец с ружьем, в солдатской форме; священник остановил его и взял у него винтовку. Патер, который был со мной на колокольне, объяснил:

– Мы здесь нейтральны. Это – владения Господа Бога…»

Вообще-то, владения высших сил во Вьетнаме повсюду. Жить здесь предпочитают по канонам фэншуя, а пришедшее из Китая это учение, в частности, подразумевает необходимость учитывать в своих жилищах направления потоков энергии. Поэтому просто так, наобум дома здесь – особенно на окраинах, где свободной земли побольше, – мало кто строит. Неподалеку от Ханоя я увидел целый городок-призрак. В переживающей экономический взлет стране ныне строительный бум, но подрядчики не учли чего-то очень важного для соблюдения традиций. Сыграли свою роль и бытовые неудобства, но меня заверили, что они – дело второстепенное.

Опять же общение с предками для вьетнамцев обязательно, и крестьяне хоронят своих умерших прямо в уголках рисовых полей.

ДИПЛОМЫ, КОТОРЫЕ НЕ КУПИТЬ

Одно из самых симпатичных владений Всевышнего – ханойский храм литературы Ван Мьеу: целый комплекс пагод, основанный чуть меньше тысячи лет назад и посвященный Конфуцию. Кроме чисто храмовых функций, этот уголок столиц знаменит тем, что император Ли Тхань Тонг вскоре после возведения этого святилища открыл в нем первый вьетнамский университет. Без конфуцианства в те времена никакая приличная карьера сложиться не могла, а мандарины, как называли высших чиновников на китайский манер, заинтересованы были не только в преемственности, но и в династийности. Из этого автоматически последовало то, что Ван Мьеу стал неким аналогом наших престижных вузом наподобие МГИМО на излете советских лет, куда простых смертных практически не принимали. В дальнейшем требования к происхождению поступающих смягчились, а притягательность возросла, так как выпускники, выдержавшие экзамены, сразу же становились мандаринами, хотя на первых порах и без должности.

О подделке дипломов речь не заходила и зайти не могла, ибо таковые представляют собой каменные плиты, водруженные на спины каменных же черепах, олицетворявших мудрость и терпение. На 82 плитах красовались и поныне красуются имена множества выпускников, и добавить лишнюю надпись не рискнул бы даже самый лихой соискатель почестей без реальных на то оснований.

Вьетнамцы так дорожат этими свидетельствами учености, что во время бомбардировок зарыли черепах вместе с плитами поглубже в землю – наподобие того, как спасали от той же напасти многие памятники блокадного Ленинграда. Около дипломов, покоящихся на черепашьих панцирях, я повстречал целую стайку современных девушек-магистров в синих мантиях и такого же цвета шляпках, отдаленно напоминающих польские конфедератки. Все они норовили погладить черепах изящными ладошками. Судя по всему, прикосновения сулили счастье и успех в карьере. Образовательный ценз они себе обеспечили, а соответствующие должности – дело наживное. Студенты тоже стремятся к черепахам, как пчелы на цветы с нектаром, ради удачи на экзаменах.

Специализация пагод на разные случаи жизни для Ханоя в порядке вещей. Есть в городе и пагода Тюа-Монкот, или, говоря по-русски, пагода на одном столбе, которую непременно полагается посетить женщинам, мечтающим о продолжении рода. Судя по тому, что возле пагоды я встречал и ханоек, уже готовящихся к появлению наследников, посещение ее благотворно и в преддверии первого крика младенца.

БЫЛА «ПУРГА» ВЕЛОСИПЕДНОЙ – СТАЛА МОТОЦИКЛЕТНОЙ

…Вернувшись в страну после долгого отсутствия, поневоле ищешь впечатлившие когда-то характерные черты. Три десятилетия назад таковой, без сомнения, можно было считать огромное количество велосипедов, носившихся по улицам Ханоя и Хошимина. Но в столице их уже нет, а перелетев в бывший Сайгон, я убедился, что и там велосипедов почти не осталось.

Обусловленную скромным достатком слабость к педальному транспорту использовали и террористы. Грэм Грин в уже упоминавшемся романе описал реальную акцию по устрашению сайгонцев, которую с подачи американцев затеял рвавшийся к власти генерал-экстремист Тхе. Самодельные бомбы помещали в цилиндрические корпуса велосипедных насосов и взрывали на велостоянках. Прототипом террориста считается реально существовавший командир военного крыла секты Као Дай, которую ныне именуют синкретической религией.

Это сугубо вьетнамское явление, отдаленно напоминающее бохаизм, чтит в качестве святых даже Льва Толстого вкупе с Лениным и… Горбачевым. Занятно, что до возникновения каодаизма в третьем десятилетии XX века единственным нашим соотечественником, удостоенным святости вне православия за рубежами России, был Миклухо-Маклай на Новой Гвинее. Воистину, не всем быть пророками в своем Отечестве…

Теперь же Као Дай, в украшенном свастиками главном храме которого неподалеку от Хошимина собирается немало туристов, ничем скандальным себя не проявляет. Агрессивны разве что торговцы всяким сувенирным хламом, обступившие меня возле каодаистского собора, напоминающего внешне католический двухбашенный костел.

Но если бы новым злоумышленникам пришлось бы искать оболочку для своих взрывных умыслов, то велонасосы уже не подойдут. Крутить педали во Вьетнаме теперь немодно. Пришедшая в себя после бесконечных войн страна полностью пересела на всевозможные скутеры, мотоциклы, мопеды и мотороллеры, снующие по улицам наперекор всем мыслимым и немыслимым правилам. Светофоры и регулировщики в двух крупнейших вьетнамских городах, конечно, имеются, но рассматривают моторизированной публикой скорее как деталь городского пейзажа. Все едут, куда нужно или куда тянет, не пренебрегая и встречной полосой.

Российская привычка перебегать улицы во Вьетнаме смерти подобна. Главную заповедь пешехода, которой со мной поделились друзья, звучит так: не думай о себе, не думай о семье, не думай о судьбе – иди спокойно, авось объедут! Но массовая моторизация вьетнамцев меня расстроить не смогла, что, в самом деле, плохого, когда любой крестьянин приезжает к своему наделу на собственном скутере или на чем-нибудь покруче.

РЕКА БЕЗ ЛОДОЧНИЦ

Зато избавившаяся от бесчисленных в прошлом лодок хошиминская река Сонг Сай Гон преизрядно опечалила. В 1981 году я добрую неделю наблюдал за речной жизнью с борта «Вулканолога» и не мог надивиться многообразию этого безыскусного, но чарующего бытия. Рискну процитировать строки из старого блокнота: «Сайгон-ривер, как ее порой называют на неизжитый еще окончательно американский манер, просыпается рано. В воскресенье особо оживленной ее не назовешь, зато понедельничным утром в рассветной полутьме только и слышен скрип уключин, плеск весел и голоса лодочниц. Мужчин в этих суденышках почти не увидишь. Мелькнул, правда, один перевозчик, так все на борту сбежались посмотреть на него. С берега на берег он доставлял кого-то в подобии водного велосипеда из наших парков культуры и отдыха. Гребец работал ногами, но руки тоже были при деле, ими он умудрялся попутно чистить неведомый мне тропический плод. А лодки с девушками – одна управляется с кормовым веслом, другая с носовым – заменяют хошиминцам речные трамвайчики.

Лодкам причалы не нужны, запрещающих знаков тоже не видно, так что можно пристать к любой пальме. Все лодочницы в желтых соломенных шляпах. Шляпы широкополые. С верхней палубы лиц не разглядишь, и кажется, будто река усеяна множеством желтых поплавков. Мальчишка, выменявший у наших матросов футболку с олимпийским мишкой за гроздь бананов, помахал ею над головой, словно промокшим флагом. Лодочницы подплыли и тут же выкупили его добычу, затем высадили чуть дальше седоков и тут же приобретение перепродали».

Сейчас поношенные майки в Хошимине вряд ли кого заинтересуют, ожерелье из слоновой кости за пару черно-белых фотопленок тоже не выменяешь, поскольку, говоря по-сталински, жить в бывшем Сайгоне стало лучше, стало веселей. На реке настроили мостов, лодочный промысел угас…

ВЫПУСТИ ПТИЦУ!

К счастью, в красивейшей хошиминской пагоде Винь Нгуем почти все по-прежнему. Опять обращусь к собственным записям восьмидесятых годов: «По мраморным плитам солнечного двора гоняли на велосипедах две девчушки, а в тени деревьев чинно расхаживали монахи. Сиреневые одежды мелькали по всему теневому периметру, но особенно много их вилось близ лестницы, уводившей туристов или таких же, как мы, «сименс» – моряков в главные залы храма.

Самосозерцание, которому, судя по всему, предавались монахи, было исполнено непринужденного величия. Вроде бы и не замечая никого, они все-таки умудрялись не сталкиваться и, шелестя подошвами резиновых сандалий, кружили подобно осенним листьям.

Поднимаясь по ступеням, я едва увернулся от очередного монаха, сбегавшего вниз вслед за крохотной белой собачонкой, похожей на болонку, если только разводят их во Вьетнаме. За ним увязались дети, о чем-то расспрашивая на ходу. Шумная их стайка пронеслась мимо… Другой монах, потревоженный несвойственной пагоде суетой, приподнялся было со скамьи и, покачав головой, вновь улегся на полированные доски, вернувшись к изучению потрепанного фолианта.

…Резные двери без скрипа сомкнулись за моей спиной, и я едва не замер, встретив взгляды сразу трех Будд, трех статуй, восседавших в позах лотоса на высоком, почти в рост человека, алтаре. Тут же стояло несколько столиков, на них и просто на ковре разложены были тонко сработанные из темного дерева драконы, черепахи и неизвестные существа. Я взял в руки дракона, благо кто-то из служителей, оказавшихся рядом, разрешающе кивнул на вопросительный взгляд. Чудище негромко загрохотало. Дракон оказался чем-то наподобие погремушки, только не для детских забав, а для храмовых ритуалов. Подивившись искусству резчика, я вернул сказочного зверя на место и отошел влево, где за стеклом темных витрин виднелись яркие даже в полутьме картины, изображавшие рождение Будды и борьбу со злыми духами.

Слева между картинами и алтарем светился проход, ведущий к другому алтарю. На алтаре было несколько ваз с фруктами, видимо пожертвования, а у ног статуи виднелась фотография седовласого старца. Откуда-то из-за колонн, неслышно ступая по плитам пола, появилась женщина с пучком курительных палочек и, запалив несколько из них, установила у алтаря, склонившись перед божеством.

Я осторожно отошел. Чужое горе не для чужих глаз, пусть буддийская религия и проповедует крепость духа. Но траурный портрет оказался совсем не одинок в этом приделе. У стены в неглубокой нише чернели едва ли не сотни пластинок с выведенными белой краской именами и датами жизни. Иные были без фотографий, с других смотрели разные, но чаще всего молодые лица. И даты смерти нередко падали на годы совсем недавней войны.

Снова солнечный двор и неспешное мелькание сиреневых людей. Города за оградой для них словно не существует. Проще всего счесть монахов отшельниками, раз и навсегда оторвавшимися от мира. Почему же тогда врывались в вечно сонные эти пагоды сайгонские полицейские, избивая их молчаливых обитателей? Почему же расцветали сайгонские улицы от разноцветных одежд в дни буддийских демонстраций?!

Часом раньше мы проезжали площадь с бывшим президентским дворцом. Когда-то все журналисты, аккредитованные в Сайгоне, сбежались к ней на дым живого факела. Протест буддистов вылился в самосожжение. Они сжигали себя под голубым этим небом, перечеркнутым следами американских военных самолетов…»

Юных велосипедисток во дворе я на этот раз не обнаружил. Им просто негде было развернуться, так тесно стало у главной башни. И молящихся перед статуями прибавилось не в разы, а в десятки. Разудалой безбожнической дури наподобие той, что процветала у нас в недалеком прошлом, Вьетнам счастливо избежал, хотя совсем без приказного атеизма обойтись ему не удалось. Впрочем, в нашем понимании это была не борьба, а так… сотрясание воздуха.

А кого прибавилось в пагоде, так это торговцев птицами, предлагающих визитерам за доллар отпустить на свободу какую-нибудь тропическую птаху. Я припомнил наши собственные обычаи и название сборника Андрея Вознесенского «Выпусти птицу». А потому и не стал скупиться, хотя на всю добычу птицелова оставшихся перед отлетом денег мне просто бы не хватило.

НАСТОЙКА… НА ГИББОНЕ

На прощание с Вьетнамом и заодно в честь года Змеи я отправился в сторону дельты Меконга, где расположилась ферма, занятая разведением пресмыкающихся, исследованием целебных свойств их яда, а заодно и выпуском уникальных лекарств.

Рептилии имелись на любой вкус – от классических кобр, недовольно раздувавших капюшоны, до целых клубков зеленых с красными пятнами на головках, способных прицельно плеваться на пару метров. Кроме змеюшника, при центре имеется небольшой зоопарк, среди живых экспонатов которого вместе с привычными для зверинцев макаками и мартышками содержались и человекообразные, но редко встречающиеся в неволе гиббоны.

Умные глазищи и неимоверная ловкость этих обезьян подарила прощальный анекдот. Одна из наших спутниц настолько впечатлилась этим дальним родственником хомо сапиенсов, что, оговорившись, попросила в аптеке центра вместе с растираниями с ядом кобры… настойку из гиббона! Вьетнамцы были крайне изумлены и вежливо пояснили, что этих обезьян слишком ценят, чтобы обращаться с ними столь жестоко. После некоторых недомолвок из-за взаимного непонимания выяснилось, что речь шла о настойке на… гекконе.

Этих ящерок во Вьетнаме пруд пруди. Они охотно забираются по ночам в плафоны люминесцентных ламп и носятся там за москитами, напоминая снаружи персонажей китайского театра теней. Во Вьетнаме спиртовые настои на этих страдальцах во имя людского здоровья считаются бодрящими и позволяющими продлить бодрость духа и тела в преклонные годы, а потому бедных ящериц и приносят в жертву человечеству….


1 января 2016


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847